Владислав Бахревский - Свадьбы
- Чего-нибудь подлиннее, - попросил Георгий.
Дали ему секиру.
*
Сунулись татары на приступ, а со стен - пушки залпом. Коней побило и людей. Пошли татары на мировую. Прислали под стены человека своего. Просили за выкуп вернуть пленных и лошадей.
- Убитых и раненых будете брать? - спрашивают со стены монахи.
- За убитых дадим полцены. За раненых выкуп как за живых.
- Что ж, готовьте куш! Убитых трое. За них денег не надо. Раненых перевяжем и выдадим. Ждите.
Амет Эрен с Абдулом тоже в плен попались. Амет Эрен целехонек, а Абдулу ухо пулей рассекло. Монахи рану промыли и говорят:
-Давай заштопаем ухо. Пригодится.
Согласился.
Сшили ухо. Мазями намазали, повязку наложили. Благодарный Абдул говорит монахам:
- Отведите меня к вашему игумену.
Отвели.
- Слушаю тебя. - Отец Борис татарина в келии своей как гостя принял.
- Мы хотели ограбить твой дом, - сказал Абдул. - Мы хотели увести твоих монахов в полон. Но ты и твои люди перехитрили нас. Вы могли бы убить меня и людей моего отряда, но вы лечите получивших раны. Потому прошу выслушать меня. Скоро, не позднее сентября, новый хан пойдет на Русь войной, мстить за Азов. Войска поведет третий брат хана - нуреддин. Ждите не менее сорока тысяч сабель. И еще хочу сказать: боюсь, что отпустите нас без выкупа. Знайте, мы ведем с собой двадцать человек полону… - И сам удивился: - Нас двадцать и их двадцать.
Отец Борис вздохнул, помолился образам.
- Теперь уже не двадцать, трое убито.
Спасибо Абдулу. Выменяли монахи у татар на пленных полон, а лошадей не отдали. Хорошие кони - таких скакунов не грех на племя оставить.
Отец Борис позвал к себе Георгия. Говорил с ним наедине. Сам сидел у стены между окон, Георгий стоял на солнце. Стеснялся. Отец Борис сказал:
- Я тебя хочу оставить в монастыре. В ратном деле ты смекалист, храбр и удачлив. Мне такие люди нужны. Отвечай не тая. Кто ты есть, откуда, куда путь держишь?
Георгий ответил прямо:
- Зовут Георгий. Сам из крестьянской подмосковной слободы патриаршего Троице-Нерльского монастыря. На отходе был, в Москве. Учился варить мыло и лить свечи. Четыре года учиться должен был, да скучно… Потянуло на волю.
- На Дон, значит, пробирался, в казаки?
- А где ж еще воля?
- Казак - это воин. Казак без коня не казак. Казак, не владеющий саблей, не казак вдвойне. Хотел в походы ходить, а пришлось бы волам под хвост глядеть.
- Я бы своего добился! - воскликнул Георгий,
Игумен улыбнулся.
- У тебя открытое сердце, мне подавно лгать нельзя. В монастыре тебя будут учить грамоте, языкам, ратному искусству. Нам нужны молодые, бесстрашные и проворные люди. Для чего - узнаешь после. А теперь говори: останешься или уйдешь?
- Останусь! Я готов учиться ратному делу.
- Прими же благословение мое!
*
Началась для Георгия новая, странная, непонятная жизнь.
А тем временем в Москву из монастыря мчался гонец.
- Ждите из Крыма незваных гостей.
Глава вторая
Был канун праздников святых апостолов Петра и Павла. Вечером большой колокол главной церкви монастыря возвестил всей округе о начале службы. Тотчас откликнулись зову большие и малые церкви окрестных сел.
Монахи собрались возле крошечной монастырской церковки Петра и Павла. Настоятель отслужил здесь великое повечерие.
Георгий службу знал плохо. В детстве пас лошадей. Подрос - бортничал, помогал монастырскому пасечнику. Пасечник, старик монах, был большой любитель книг, но человек суровый да. вспыльчивый. Поначалу он бил своего помощника за то, что тот не пожелал было учиться чтению. Потом бил за нерадение и мозговую тяжесть, а под конец, наоборот, за излишнюю ретивость и неумеренных! пыл, с каким Георгий, познав тайну грамоты, набросился на книги, забывая о пчелах и хлебе насущном.
Кончилось тем, что парня отправили на рубку леса. Был он к тому времени сильным и ловким. За год накопил деньжонок, заплатил монастырю целых три рубля откупу и ушел в Москву учиться доходному мастерству: варить мыло и лить свечи.
Хозяин мыловарни, хоть и занимался литьем свеч, в молитве был неусерден. И от учеников усердия не требовал.
Вот и получилось: монастырский крестьянин Георгий мог бы сосчитать все свои церковные службы по пальцам.
Дивился Георгий пышности облачения священников, обилию свечей, ароматическим курениям кадильниц, золоту иконных риз, ангельскому пению церковных гимнов, священному действу.
По окончании великого повечерия священник, дьякон и кадиловозжигатель подошли к митрополиту взять у него благословение. Митрополит благословил их, и тогда монастырь зазвонил во все свои колокола, и звон этот был велик, ибо один только язык большого колокола весил три пуда, а колокол с трудом раскачивали восемь глухих звонарей. Голос этого колокола был слышен за двадцать верст, а всего в монастыре колоколов было тридцать.
Закончилась служба рано утром.
Засыпал Георгий трудно: ломило спину от бессчетных поклонов, горели ноги от всенощного стояния, кружилась голова - душно было в церкви по причине многолюдности и обильпого благовонного курения, в глазах чудно сияли золотые образа, вертелось колесо огненного роя больших и малых свеч, уши были полны сладостным напевом и громоподобными раскатами дьяконовского баса. И все-таки Георгий заснул и проспал бы, может быть, сутки кряду, но его опять подняли, теперь к обедне.
А потом была трапеза. Такая трапеза, о которой в прежней своей жизни Георгий и мечтать не мог. И страшно ему было, как бы не раздумал игумен, как бы не погнал за ворота пришельца, вся ценность которого - четыре пальца в рот и дуй, пока не лопнешь.
В честь большого праздника угощались монахи обильно и тонко. Сначала подали варенье из зеленых сладких грецких орехов, потом обильно вишневое варенье и хлеб с медом. Потом была водка. А после того, когда выпили, принесли суп с яйцами и пряностями. На второе икру из сушеных грибов, блины с маслом, рыбу с миндальным молоком, все соусы на чистом шафране. К еде питье обильное: мед, пиво, красное виноградное вино.
*
Жил Георгий до того непривычно, что и удивляться перестал. Ходил он в монашеском одеянии, хотя это было не по правилам, но никто ему не выговаривал, да и кто бы посмел. Георгия кормили то в общей трапезной, а то у самого игумена, приучая к заморскому столу, к тонким винам и легким яствам.
Помещен Георгий был к брату Варлааму в келью, монаху, в бороде которого была проседь, но нешибкая. Брат Вар- лаам обучал Георгия языкам: татарскому, польскому, валашскому.
Голова у парня была еще ничем не забита, потому-то чужие слова ложились легко и прочно. Да и то! Как было не перенять у брата Варлаама его познаний, коль не отходил он от Георгия ни на шаг.
В сентябре отправили Георгия с Варлаамом в табун объезжать лошадей. Нападался Георгий вволю, но, слава богу,
костей не поломал, а ездить научился как черт.
*
Отец Варлаам вошел к нему в келью и сказал, что игумен ждет его в саду.
Вид игумена ошеломил Георгия. Святой отец был в кольчуге, кожаных штанах и сапогах, в руках он держал кривую татарскую саблю.
- Здравствуй, сын мой! - приветствовал он Георгия. - Не удивляйся виду моему. Я не всегда был монахом. Я сам обучу тебя ремеслу, каким владел я в совершенстве. Это ремесло не раз сослужит тебе верную службу, если ты будешь настойчив, старателен и зорок.
И святой отец рассек воздух саблей крест-накрест. - Бери, сын мой, оружие. Начнем урок.
ХАН И МУДРЕЦ
Глава первая
На последнем привале, перед Бахчисараем, младший Ши- рин-бей приказал соорудить нелепые пятирожковые вилы, этакую растопыренную пятерню. Младший Ширин-бей был достойным отпрыском рода. Проиграл дело - ищи героя. За героем как за стеной. Турки любят говорить: “И без петуха день наступит”, - но если ночью ты заимел петуха, то он в конце концов накричит тебе утро.
В Бахчисарай, сделав крюк, заходили через южное предместье Азиз. В этом предместье возле могилы мелек104 Аджидара жил шейх - хранитель святынь. У него был серебряный сосуд с волосами из бороды Магомета и пергамент, на котором рукой пророка была начертана молитва от всех болезней. Получить благословение такого шейха - все равно что удостоиться благодати.
Младший Ширин-бей ехал первым, а вторым с вилами в руках - на каждом рожке казачья голова - юный и свирепый Амет Эрен. Вдоль дороги, словно зайцы, бегали мальчишки, тыча пальцем в сторону казачьих голов. Давно ли Амет Эрен был среди мальчишек, года не минуло!
Татарки с младенцами глядели на шествие, поднявшись на крыши саклей. Глядели на Амет Эрена, на его ужасные вилы. Опустив головы, а глазами так и тянутся - рыск туда же, к вилам, - замирают на месте, сжимаются застигнутые врасплох рабы. Родственничка боятся углядеть?
