Владислав Бахревский - Свадьбы
Георгий в суматохе головы не потерял. Не для того ушел из Москвы, чтоб в Офремовом городище на Тургенева спину гнуть, - исчез.
В тот шумный день кончилось тихое житье новых городов.
Младший сын Ширин-бея рыскал по русским украйнам. Отряд в триста сабель не иголка в стогу сена, но старый воин Абдул, советы которого для Ширин-бея были приказом, будто шапку-невидимку на отряд накинул. Молодому бею хотелось шума, пожаров, крови и добычи, но он знал: маленький человек Абдул - человек Маметши, стало быть, глаза и уши самого хана. Приходилось терпеть, и вскоре младший Ширин-бей возблагодарил аллаха за дарованное свыше терпение. У речки Липовицы, в Шацкой степи, увидели нежданный город. Тотчас отпрянули назад, а вперед по совету Абдула с десятком лошадей, якобы для торговли, отправился сам Абдул с малолетком Амет Эреном.
Русский свежесрубленный городок был как диковинпая игрушечка.
Татар в город пустили. Лошади были нужны, но стольнику Роману Боборыкину, который ставил город, хотелось еще и пугнуть крымцев. Пусть поглядят на крепость, пусть посчитают пушечки, а их по стенам - без одной сорок. На дюжих стрельцов поглазеть крымцам тоже ахти как полезно. Благо в Тамбове теперь каждый второй - стрелец или казак.
На базаре коней у мнимых купцов купили быстро. Абдул цену просил умеренную. Дешевить не дешевил, чтобы русские не подумали чего, но и насмерть за копейку не стоял. Татары торговали конями русскими же, своих, крымских, не продавали, продашь - дома голову снесут. Татарский конь неказист, да устали не знает. В русские города крымцы на своих конях не ездили.
К Амет Эрену тоже покупатель подошел.
Дворянин, видать. Оружием увешан с ног до головы. Молоденький, Амет Эрену ровесник. За поясом у него нож торчал. Рукоятка костяная, в виде вставшего на дыбы медведя. Увидел русский, что татарчонок глаз с ножа не спускает, засмеялся, выдернул из-за пояса нож и Амет Эрену протягивает. Тот головой закрутил - отдарить нечем. А русский опять смеется:
- Бери! Считай, что это надбавка к плате за коня. Не подведет конь-то?
- Не знаю, - сказал честно Амет Эрен. - Мой конь не подведет. Этот - не знаю.
Абдул у них переводчиком. “Плохой же из тебя торгаш, - думает об Амет Эрене, - больно честен!”
- Ладно, - говорит русский, - все равно возьми, коли нравится, чтоб на душе у тебя было спокойней. Глядишь, в поле сойдемся, мимо стрелу пустишь.
- Нет, - замотал головой Амет Эрен, - я не промахнусь.
Злится. А русский доволен.
- Дарю тебе нож за честность. Коли от раны буду маяться, добьешь?
- Добью.
- Ну и на том спасибо! - сунул Амет Эрену нож в руки, взял коня за уздечку и ушел.
Амет Эрен рукоятку поглаживает и дрожит, будто его из проруби вытащили. Ух, какой злой!
Вечером Абдул говорил Ширин-бею;
- Город зовут Тамбов. В городе тридцать девять пушек, многие с именами - большие пушки.
Татарам было ведомо: русские строят засечную линию. Их удивило другое: солидность и мощность укреплений. Ставились не острожки, а города.
Оборонительный рубеж загораживал все южные дороги на Москву.
Отряд Ширин-бея покрутился возле нового городка Козлова, прошел линией надолбов от Тамбова до речки Черна- вы. Побывал у Чернавска, нового городка, поставленного между Ельцом и Ливнами на быстрой реке Сосне. Издали видели возобновленный Орел, а на прочность проверили в Офремовом городище.
Жизнь в порубежном городе, покуда татары или еще какие лихоимцы не набегут, сонная.
Солнце печет, а тени никакой. Тополей понавтыкали, да годок и для тополя не срок.
Домовитые стрельцы и стрельчихи на новые поселения привозили закутанные в рогожи корни яблонь, слив, груш. Кругом черноземы. Воткни костыль да полей - зацветет!
Саженцы принимались зеленеть, приживались, и, глядя на будущее богатство, на зеленую завтрашнюю благодать, ой как не хотелось войны, которая дана на голову человека, но которая и дерево не забудет и цветок не обойдет.
Ратный человек и одному спокойному дню радуется, а тут, ладно бы чужие, от своих двери запирай.
По делу бунта в Офремовом городище был прислан с двумя сотнями стрельцов основатель города Чернавска, егопервый воевода, дворянин Иван Бунин. Бунина прислал князь Иван Борисович Черкасский - командующий всеми силами украйных городов и начальник всех засечных работ.
Исполнительный, лютый до службы дворянин Иван Бунин, отличившийся на строительстве города Чернавска, был спешно прислан сюда не ради сыска беглых, не ради дворянина Ивана Тургенева, которого пора было приструнить, а ради большого царского дела. Предстояло сельцо Офремово записать за государя и велено было объявить: жители сельца отныне не крестьяне, а вольные казаки. И село Офремово отныне не село, а город Ефремов.
Иван Юрьевич как услыхал новости, так перво-наперво кликнул Ивашку Немчина, приказчика своего, и велел истопить баню. У Ивана Юрьевича так уж повелось - думать после бани. Прежде чем варить головой, голову надобно было, по его разумению, сначала помыть, выпарить из нее да вычесать всю муть, какая успела нарасти в суете жизни.
Пока Тургеневу ясно было одно - с Буниным воевать куда ни шло - повоевали бы, а вот с государем? Ну так ведь и смириться надо с умом. От разного смирения разный толк. За одно смирение наградят, за другое - выпорют.
- Натопить баню так, чтобы крыша трещала! - крикнул Иван Юрьевич вдогонку.
Горевать, конечно, было о чем. Ну да ведь пожили в свое! Опять же не с одним Тургеневым этак обошлись. Усерд и Яблонов вот уже почти как полгода городами объявлены, стрельцами заселены.
Перед баней у Ивана Юрьевича был выкопан пруд с ледяными ключами. Прежде чем войти в баню, Иван Юрьевич раздевался под кустом на пруду догола и, тонко повизгивая, лез в пруд и ложился в воду, на самые ключи, погружая и голову. Лежал он под водой с минуту, потом вставал и, подрагивая спиной, как замерзшая собака, цепляя косолапой правой ступней за левую, семенил к бане, врывался в нее, без роздыху и оглядки плюхался на подловку и издавал жуткий торжественный звук: “Бу!” И затихал. И потел.
А напотевшись, сваливался с подловки в медвяный сноп соломы, и тут к нему приползал на четвереньках - головы- то поднять было нельзя, волосы дымились - Ивашка Немчин и мелко щипал жирную спину Ивана Юрьевича, будто у него из спины, как у гуся, перья росли. Больно щипал, а Ивану Юрьевичу нравилось, по-бабъи хихикал. Ну и потом Иван Юрьевич влазил в лохань с ледяной водой и выскакивал из нее молодец молодцом.
На этот раз Иван Юрьевич в лохань сесть не успел и даже не пощипался. Ивашка Немчин в баню-то вполз да как закричит:
- Татаре!
Забился в угол, дрожит и крика своего унять не может. Иван Юрьевич зачерпнул ковшиком квасу да и шваркнул на Ивашку. Затих.
А сам в предбанник! Дверь потихоньку на задвижку - никогда не запирал, кто ж в баню сунется, когда там Иван Юрьевич, а тут задвижкой - тук! И в щелочку глядит.
Татары по двору шныряют. Из дома тащат кто что может, у кого какой хапок. А один к бане подъехал, дернул дверь на себя - заперто. Затаился. Он с той стороны. Иван Юрьевич - с этой. И оба на попятную, на хитрость пошли. Татарину небось подумалось, что в бане-то девки, он тихонечко кликнул своего, а сам взял кол и под дверь, чтоб с петель ее стряхнуть. А Иван Юрьевич назад пятками, бадью дубовую в руки. Бадью в котел с кипятком - и к двери. Татаре вдвоем на кол налегли - аах! Дверь долой - и предстал на мгновение перед ними в клубах пара розовый от негодования Иван Юрьевич с дымящейся бадьей. В следующий миг Иван Юрьевич ухнул весь кипяток на изумившихся татар и, не выпуская бадью из рук, прыгнул на татарского коня и поехал было, но тут же вернулся, выхватил из бани приказчика своего Ивашку Немчина, смазал ему по лицу ладошкой, чтоб очухался, и крикнул ему в ухо:
- За стремя держись!
И тогда только поехали от запылавшего своего дома.
Ошпаренные татары воют, прислуга орет, татары голому человеку наперерез скачут. А Иван Юрьевич раскрутил над головой бадью, а в ней, дубовой, пуда никак два с гаком - и так угостил перехватчика по башке, - всмятку.
Прискакал-таки Иван Юрьевич к Ефремову, и Немчин, хоть и без памяти, а добежал до своего спасения.
Глава пятая
Татары собирались ворваться в Ефремов с ходу, на плечах беглецов, но из-за хлипкого тына ахнули пушки, и ворота не закрылись, наоборот, - нараспашку. Из ворот вышли стрельцы, развернулись и приготовили пищали. После-то на Бунина в Ефремове как на спасителя глядели, так ведь и вправду спас от татарского аркана.
Ширин-бей рвался в бой, но Абдул настиг его и указал на восточные ворота Ефремова. Из ворот легкой цепочкой, как у факира изо рта, вытягивалась необрывная лента казачьей конницы. Казаки хитрили, цепочка была реденькая, но в отряде у Ширин-бея много молодых, неопытных воинов.
