Ривка Рабинович - Сквозь три строя
Незадолго до конца войны к общине присоединилась новая семья – мать с двумя дочерьми и сыном. Это была семья Мейлах.
Власти обошлись с этой семьей особенно жестоко. Семью разделили на три части: отца забрали в лагерь, а сына, в то время семнадцатилетнего, мобилизовали в «трудармию». В это формирование, созданное во время войны, мобилизовывали молодых мужчин, по тем или иным причинам не призванных в армию. Мать с дочерьми сослали на крайний север, в город Игарку. Этот город расположен в зоне тундры, в районе вечной мерзлоты. Там даже деревья не растут, только низкие кустарники и мох, которым питаются северные олени.
Люди, сосланные в такие места, не могли ничего добавить к продуктам, выдаваемым по карточкам, не могли выращивать овощи, как мы это делали. Власти завозили на самолетах сухие продукты: муку, крупы, сахар. Отсутствие витаминов, содержащихся в овощах и фруктах, вызывает болезнь – цингу, влияющую на все системы организма. Больные цингой теряют зубы, страдают от переломов костей. Дети растут с кривыми ногами, большими головами и вздутыми животами.
Вольные, работавшие там, получали большую зарплату и специальное снабжение. Каждые три года они сменялись, потому что там не рекомендовалось жить долго и растить маленьких детей. Ссыльные же были приговорены на длительные сроки, и об их судьбе никто не беспокоился.
Оказывается, и у ада есть ступени. Жизнь на крайнем севере – одна из низших, как у нас в Парабели лесозаготовки и лесосплав. При этом, однако, были на севере и свои преимущества: жизнь в большом городе, электричество в домах, вода в кранах, даже центральное отопление – вещи, которых не было у нас.
В разделенной на три части семье никто, разумеется, не знал, где находятся другие. Не знаю, нашла ли мать место пребывания ее мужа в лагере. Было известно только, что отец, Аба Мейлах, умер в лагере.
Сын (согласно документам имя его было Ерухам, но все звали его Яшей) годами ничего не знал о судьбе родителей и сестер. Из обеспеченного родительского дома он был выброшен подростком в мир, и этот мир оказался жестоким и беспощадным. Он вынужден был познавать суровую науку выживания, и его учителями были не школьные преподаватели и не лекторы университетов. Это были люди из задворок общества, настолько низкие по уровню, что даже военкоматы, не слишком разборчивые при мобилизации солдат во время войны, забраковали их. Привычки, которые он приобрел, вполне соответствовали «воспитательной среде»: он научился выполнять простые работы, но также и уклоняться от работы, если только возможно, лгать, если от этого есть польза, и быть «своим парнем» в этой среде, где сущность общения заключалась в питье водки в компании. Чтобы не говорили, что еврей высокомерен, отделяется от дружков. Он научился также не относиться ни к чему слишком серьезно.
После окончания войны власти расформировали «трудармию», и все служившие в ней получили паспорта свободных граждан. Подавляющее большинство этих «демобилизованных солдат» были вольными гражданами до призыва. Власти каким-то образом потеряли среди этой массы Яшу Мейлаха, упустили из виду, что он по сути дела ссыльный и что ему не положен паспорт вольного гражданина. Во время роспуска часть, к которой он принадлежал, служила в Томске. Он решил остаться там.
Вскоре он познакомился с красивой девушкой, оказавшейся, по иронии судьбы, дочерью начальника городского отдела НКВД. Они полюбили друг друга и поженились. Немного странно, что отец невесты не слишком интересовался прошлым своего зятя.
Они зажили мирно и безмятежно в роскошной квартире начальника НКВД, у них родился сын – и вдруг пришло письмо из Игарки. Матери Яши удалось каким-то образом узнать, где проживает ее сын. В письме она умоляла, чтобы он устроил ей и ее дочерям перевод с крайнего севера в другое, более пригодное для жизни место, иначе они умрут там от голода и болезней. «Ты живешь теперь среди очень важных людей, – писала она, – и тебе, конечно, не составит труда добиться для нас перевода, чтобы мы жили недалеко от тебя».
Яша любил свою мать и сестер и не мог игнорировать отчаянную мольбу матери. Он обратился к тестю с просьбой о помощи.
Он дорого поплатился за этот шаг. Тесть, правда, согласился помочь и даже принял неожиданных родственниц на время в своем доме, но они обязаны были явиться в городскую комендатуру, подчиненную НКВД, чтобы отметиться и получить документы с новым адресом. В комендатуре им задали вопрос: «К кому вы приехали?» В разрешении на перевод было написано: «Для воссоединения семьи». Тут выяснилось, что Яша по сути дела тоже ссыльный. У него отняли паспорт и выдали вместо него удостоверение ссыльнопоселенца.
Это уже было слишком для начальника НКВД.
– Я не могу мириться с тем, что моя дочь замужем за ссыльным, – сказал он зятю. – Ты не рассказал нам правду о себе. Как ни прискорбно, я вынужден требовать, чтобы вы развелись.
Они развелись, и Яшу обязали платить алименты на содержание сына. Разгневанный начальник НКВД не разрешил семье Мейлах остаться в областном центре. Все вместе – мать, дочери и сын – были высланы из Томска в Парабель.
Прибытие новой семьи, да еще с тремя молодыми людьми, было событием для нашей маленькой общины. Все сразу взялись за оказание помощи в первоначальном устройстве. Семья поселилась сначала в землянке на окраине села, а затем в маленькой квартирке в длинном бараке, разделенном на несколько квартир. Во всех этих квартирах жили ссыльные еврейские семьи. Я была тогда ученицей, полностью погруженной в свои школьные дела, и прибывшая семья меня не очень интересовала.
Мать семейства, Ходая Мейлах («ходая» на иврите означает «благодарение»), начала работать прислугой в доме районного агронома. Все называли ее «мадам Мейлах» или «фрау Мейлах». Старшая дочь, Паша, устроилась на работу в пошивочном цехе артели «Металлист» и занималась там стежкой ватных одеял. Младшая дочь, Берта, была сразу мобилизована на какую-то принудительную работу. Яша поступил на работу в стройконтору и работал печником и каменщиком.
Семья Мейлах, несмотря на свою бедность и пережитые трудности, вдохнула свежую струю в жизнь еврейской общины села. Члены семьи были общительны и пользовались симпатией. Правда, было известно, что Яша любит выпивать с товарищами по работе, что он иногда занимает деньги и «забывает» вернуть долг – но люди относились к этому снисходительно, учитывая его прошлое, когда он в течение долгих лет скитался один, без дома и семьи. О нем говорили, что у него доброе сердце, и если попадет в хорошие руки, то станет другим человеком.
Мать, мадам Мейлах, была полной противоположностью моей маме. Она всегда была в хорошем настроении, улыбалась, не жаловалась. Не заботиться о будущем – таково было ее кредо. Если мои родители всегда были погружены в заботы, она относилась ко всему легко. Она любила поговорки: «Будет день – будет пища» и «Птицы небесные не сеют, не жнут и сыты бывают». Так как люди предпочитают видеть улыбающиеся лица, а не мрачные, она была в селе популярнее моей мамы.
Понятно, что мама не питала особой симпатии к семейству Мейлах. Папа же любил перебрасываться шутками с дочками семейства. У папы был веселый нрав, он легко сходился с людьми.
О жизни в Игарке Ходая Мейлах не любила говорить. Рассказала только, что она и дочери продавали одежду и старались покупать овощи, и это спасло их от цинги. Как раз Яша заболел цингой, хотя и не жил на крайнем севере: питание в «трудармии» было лишено витаминов. Он постепенно потерял все зубы и вынужден был пользоваться протезами.
Ходая Мейлах считала, что нужно организовывать развлечения для еврейской молодежи села, чтобы удержать ее от посещений районного клуба: там могут завязаться романы с вольными, а это чревато неприятностями. И в этом она отличалась от моей мамы, которая никогда не думала о развлечениях вообще и об особых нуждах молодежи в частности. Ходая была лично заинтересована в устройстве встреч молодежи: она надеялась найти женихов для дочерей, возраст которых приближался к тридцати.
Вечеринки для молодежи начали устраиваться даже в землянке, где семья Мейлах жила в первое время. Кто-то пожертвовал старый патефон, было собрано несколько пластинок. Главным содержанием вечеринок были танцы. Угощением был пудинг из картошки с луком, который пекла Ходая. Вечеринки пользовались успехом. Молодые люди изголодались по развлечениям и были рады забыть на несколько часов тяжелые условия своей жизни.
Постепенно вечеринки вышли из рамок одного дома, их стали устраивать в домах постоянных участников по очереди. Возник также обычай отмечать вместе дни рождения; в этом принимали участие и родители. Матерям очень хотелось присутствовать на молодежных вечеринках – смотреть, кто с кем танцует, кто прижимает партнершу к себе и кто сохраняет дистанцию… После этого есть о чем поболтать в течение всей недели. Молодые же были против присутствия пожилых: и без них тесно, к тому же неприятно танцевать, чувствуя на себе бдительные взгляды мам.
