Под сенью чайного листа [litres] - Лиза Си
Через три месяца мы знаем, что результаты ферментации намного лучше, чем в прошлом году. После того как чайные блины готовы, господин Хуан организует их транспортировку с горы Наньно за пределы страны для хранения и состаривания в Гонконге.
– Но мне все равно не хватает моих любимых листьев! – резко заявляет господин Хуан перед отъездом. – Сколько возьмешь за них в этом году? Двойную цену? Тройную? Отведешь в свою рощу? Я бы хотел посмотреть, как ты ухаживаешь за своими деревьями.
Я уже собираюсь идти за листьями, когда А-ма останавливает меня. Кажется, она обладает магическим чутьем, когда дело касается наших деревьев.
– Эта роща – особенное место для нашей семьи. Она особенная и для тебя. Никогда не позволяй посторонним людям завладеть ею. Никогда не показывай ее мужчине.
– Я не поведу его туда, но если продам ему немного своих листьев, мы с Саньпа сможем…
– Саньпа! – почти кричит А-ма. – Он никогда не вернется! И даже если он вернется, неужели ты думаешь, что мы позволим тебе уйти с ним? Да и куда вам идти? Чем бы ты стала заниматься?
У меня припасены ответы на ее язвительные вопросы: он вернется, и никто не помешает мне уйти с ним – я одна добралась до Мэнхая, а потом мы отправимся туда, куда он захочет. Мы могли бы начать жизнь в хижине новобрачных в его семье или отправиться в совершенно новую деревню, как он некогда предложил. Но зачем пытаться превратить обезьяну в козу? А-ма не изменит своего мнения ни о господине Хуане, ни о Саньпа:
– Держись подальше от этого торговца чаем. И забудь о Саньпа!
Но искушение слишком велико, а мечты слишком светлы. Я поднимаюсь на гору и наполняю корзину распустившимися листьями с самых кончиков каждой ветки материнского дерева. Я говорю себе, что это не лучшие листья. Они проклюнулись в первые десять дней сезона сбора чая, но господин Хуан покупает их, заплатив даже больше, чем в прошлом году. И снова отправляет меня в дальнюю деревню, чтобы я могла тайно обрабатывать чай.
Через день А-ма приходит в рощу и обнаруживает, что я сделала. Мне бы хотелось, чтобы она накричала на меня, но акха так не делают. Мать наказывает меня тихими словами:
– Стоило ли оно того? Вернулся ли к тебе тот парень? Прошло больше года. Ты продала свой величайший дар. Ты продала свою честь.
От стыда и отчаяния я окончательно смиряюсь с тем, что Саньпа никогда не вернется. Злость почти уничтожает меня. Я как лист, сорвавшийся с родной ветки и летящий по спирали вниз, парящий над обрывом, подгоняемый ветрами, навстречу погибели.
А-ма перестает брать меня к пациентам. Невестки, следуя ее примеру, делают вид, что меня больше не существует.
Братья не замечают, что мое лицо опухло от слез. А-ба нет до меня дела. Я чувствую себя слишком виноватой, чтобы пойти в свою рощу за утешением и одиночеством, и не могу поговорить с Цытэ, поскольку не знаю, с чего начать. А если бы я и рискнула ей довериться, ее никогда нет рядом. Каждую свободную минуту она проводит в лесу, занимаясь любовью с Лоуба, парнем, за которого родители когда-то хотели выдать меня замуж. Теперь она делает то, в чем обвиняла меня: забыла о подруге из-за молодого человека.
В итоге я провожу дни и ночи под домом с собаками, свиньями, курами и утками. Там стоит прогорклый запах, а животные смотрят на меня злобными глазами. Если закон акха говорит правду и все на земле взаимосвязано, то животные знают о моем унижении. Я чувствую себя ничтожной и отверженной. А жизнь вокруг продолжается. Семья Цытэ объявляет о ее грядущей свадьбе с Лоуба, и вся деревня устраивает праздничный пир. Я должна присутствовать на нем, но у меня болит сердце. Не так давно А-ма и А-ба сулили эту радость мне. Вскоре после пира все три невестки беременеют в одном цикле. В надежде на появление новых внуков семья встречает новость бурным ликованием и приносит жертвы, чтобы обеспечить хорошие роды; все едят правильную пищу, потому что одновременные беременности – это замечательно. Радость разливается по деревне. Даже в своем укрытии я слышу, как рожают свиньи, как коты громко вопят, возвещая, что нашли себе пару, а парни и девушки поют о влечении друг к другу.
– Цветы распускаются на своих вершинах, ожидая прилета бабочек… – первая строчка песни о любви доносится до меня. Как несправедливо!
Дальше очередь девушки. Она должна ответить: «Соты ждут, пока пчелы заполнят их медом…» Но я не слышу следующей строчки. Должно быть, девушка поет где-то вдалеке. Какое облегчение!
– Прекрасный цветок зовет свою любовь…
Мужской голос приближается. Я затыкаю уши.
– Давай собирать цветы вместе-е-е-е…
Песня мучает меня. Я мурлыкаю ту же мелодию, пытаясь заглушить безжалостные звуки страсти. А потом слышу звук уверенных шагов, поднимающихся на мужскую половину, и убираю руки от ушей.
По крайней мере, пение закончилось. Бамбуковый пол надо мной скрипит и колышется, отец и братья ходят туда и сюда. Шаги грохочут по лестнице. Вот показались ноги Третьего брата.
– Девочка, тебе лучше подойти.
Я обхожу женскую половину. А-ма и невестки уже стоят, когда я вхожу в дом. На лице А-ма одно из ее непроницаемых выражений.
– Он вернулся, – сообщает Старшая невестка.
Я спешу на мужскую половину. Саньпа! Он выглядит худым. Жилистым. Повзрослевшим. Теперь он мужчина. Я бросаюсь в его объятия. Он крепко обнимает меня. Его сердце бьется практически в моем теле. Он говорит через мою голову с мужчинами моей семьи.
– Я зачитал вам свою родословную. У нас с вашей дочерью нет совпадающих предков в семи поколениях. У вашей дочери нет припадков, и она не страдает безумием. Я тоже избавлен от этих недугов. Я уехал, чтобы заработать денег и позаботиться о ней, пока она будет учиться в университете.
– Моя дочь не сдавала экзамен гаокао. – Как получилось, что А-ба так легко обращает против меня то, против чего сам когда-то выступал? Я отмечаю про себя, что Саньпа долго молчит.
Наконец он произносит:
– Я принес положенные дары, чтобы скрепить соглашение.
А-ба прочищает горло, но Саньпа не позволяет ему сказать ни слова, и я понимаю, что мой будущий муж простил мне промах с университетом. Но сможем ли мы жить вместе, если я не расскажу о нашем ребенке?
– Самое главное, ваша дочь старше тринадцати лет, – продолжает он. – Мы с вами оба знаем, что в прошлом мы могли пожениться и без вашего разрешения, но я
