Под сенью чайного листа [litres] - Лиза Си
Обогнуть валун с ребенком трудно, но А-ма рядом, поддерживает меня, не давая упасть. Когда мы добираемся до еле заметной старинной тропы, она помогает повесить мне за спину корзину со всем необходимым для путешествия.
– Поддерживай ее шею, – наставляет она. – Иди и не останавливайся. Я предупредила, что нас не будет четыре ночи. У тебя осталось еще три, чтобы доставить ее в безопасное место, а потом вернуться домой. Я подожду тебя здесь.
Затем она разворачивается ко мне спиной, хватается за валун и скрывается из виду.
Я чувствую себя девочкой из сказки акха.
Узенькая тропинка, ведущая прочь от моей рощи, соединяется с большой дорогой. Я огибаю деревню, направляясь вниз. Там, где тропа разветвляется, я складываю в кучки камни или срезаю кору на деревьях. Время от времени останавливаюсь, чтобы трижды прочистить горло и потереть волосы на руках и ногах. Все на свете знают, что духи не так уж умны и храбры. Они боятся слюны, а скрип человеческих волос мучителен для их ушей. Когда Янье хнычет, я прижимаю ее к себе. Если мне нужно облегчиться и сменить окровавленные тряпки, кладу ее на сосновые иголки. По дороге я ем рисовые шарики.
Наступает ночь. Я пробираюсь в глубь леса, чтобы найти укромное место, которое будет надежно защищено от злющих внешних духов. Бью кулаком по трем деревьям.
– Вы будете моим домом! Присматривайте за нами.
Я расстилаю коврик и сворачиваюсь калачиком, защищая дочь. Как только рассвет озаряет небо, я встаю. Все болит, тело просит отдыха, но нужно двигаться дальше, если я хочу дать малышке Янье шанс вырасти. Горы по-прежнему крутые, непригодные для жизни, но чайные плантации следуют изгибам склонов и тянутся вверх, пока не исчезают в утреннем тумане. Крестьяне победили природу, так и я должна победить физическую боль и слабость.
Когда солнце поднимается высоко, горная тропа становится шире, я слышу грохот и выхожу на грунтовую дорогу, по которой в одну сторону едет грузовик, в противоположную – трактор, и туда и сюда бредут люди с товарами. Я должна как-то отметить это место, если хочу вернуться домой. Груда камней на обочине не подойдет: вдруг кто-то или что-то ее снесет? Я пытаюсь отыскать какой-то ориентир, но не обнаруживаю ничего приметного, отличного от того, что попадалось мне на глаза все утро. Тогда я беру одну из тряпок, которые дала мне А-ма, и привязываю ее к ветке. Пожалуйста, пусть этого будет достаточно, чтобы указать мне верный путь!
Я выхожу на дорогу, не зная, куда идти – налево или направо. Спрашиваю у женщины в одежде народности дай, которая тащит корзину с кукурузными початками, как пройти в Мэнхай.
– Мы тоже туда, – отвечает она. – Если хочешь, иди с нами.
Мне спокойнее рядом с людьми из горного племени, пусть незнакомыми, но все же своими, потому что на каждом шагу меня ждет что-то совершенно новое. У гор теперь пологие склоны, меняются и выращиваемые культуры. Невероятно высокие чайные плантации остались далеко позади. Вместо них аккуратными рядами возвышаются незнакомые мне деревья. Теперь, когда я останавливаюсь, чтобы сделать зарубку ножом А-ма, из стволов сочится густая белая слизь, похожая на кровь. Женщина из племени дай говорит мне, что это каучуковые деревья.
– Съедобные? – спрашиваю я.
Она смеется и качает головой. Я вижу дома, которые не похожи ни на один в горах – они сделаны из камней, глиняных кирпичей и какого-то гладкого серого материала. Затем передо мной предстает первое двухэтажное здание. А потом меня ждет самое поразительное зрелище. Высоко-высоко над моей головой. Первый в моей жизни самолет.
Янье вздрагивает и кричит, как птичка. Я прощаюсь с женщиной дай и отхожу в придорожную тень, разворачиваю девочку и, примостив чайный блин на земле, подношу ее к груди. Молоко еще не пришло, но она все сосет и сосет – моя дочь очень сильная, и ей понадобится мужество, чтобы пережить то, что грядет. Мои внутренности пульсируют, сжимаясь и разжимаясь. Мне приходится кусать губы от двойной боли, и все же то, как она смотрит на меня… Ее глаза такие ясные… Когда девочка засыпает, я заворачиваю ее, стараясь проделать все так, как показывала А-ма. И выхожу на дорогу.
Через два часа, с наступлением темноты, мы входим в город. Пыль вздымается и клубится, когда по грунтовой дороге проносятся автомобили, грузовики, мотоциклы, тракторы; повсюду снуют повозки, запряженные ослами и лошадьми, велосипеды и множество людей. Я окутана отчаянием, будто коконом, но даже теперь это зрелище меня поражает, а когда я впервые слышу гудок, чуть не падаю в обморок от страха. Почти все одеты как учитель Чжан – френч и кепка, но некоторые мужчины носят серые брюки, белые рубашки, серые пиджаки и вязаные жилеты. Это тоже похоже на униформу. То тут, то там я замечаю похожих на меня людей – представителей горных племен, которых сразу можно узнать по вышитой одежде цвета индиго и особым головным уборам, обозначающим нас как буланов, дай или акха.
Я вижу все то, о чем читала в школе: жилые дома, бензоколонки, магазины одежды, рестораны. Рестораны! Представьте себе, что вы идете в такой магазин, садитесь, говорите торговцу, чего вы хотите, а он вам это приносит! Но больше всего меня настораживает и завораживает электрический свет. Белые огни. Желтые огни. Оранжевые и красные огни. Зеленые огни. Сияющие здания. Освещенные дороги. Злые глаза машин.
Я остаюсь на главной дороге, опасаясь, что, свернув с нее, никогда не найду пути домой. Как найти приют, я без понятия. Я окружена незнакомцами в месте, которое не могло привидеться даже в кошмаре. Я голодна. У меня болит между ног. Я ослабла после родов и долгой ходьбы. Ни в коем случае нельзя попасться, поскольку для ханьцев то, что я планирую, противозаконно. Я слышала о тюрьмах, колониях и трудовых лагерях – а кто не слышал? – но ни один акха никогда не возвращался из этих мест. Во всяком случае, я таких не знаю.
Передо мной встает образ А-ма: как она смотрит на горы перед тем, как вручить мне нож. Как стискивает зубы… Злость. Мужество. Самопожертвование. Это и есть материнская любовь. Это то, что я должна найти в своем сердце.
Я подхожу к узкой дороге, разделяющей квартал. Она тоже грунтовая, но пустынная. Я пробираюсь в тень и сажусь, прислонившись спиной к стене и спрятавшись за выброшенной картонной коробкой. Отсюда