Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
Но Германия сохраняла внешнее спокойствие. 26 июля Мольтке встретился с канцлером Бетман-Гольвегом. Несмотря на поступающие донесения о военных приготовлениях России, оба пришли к выводу: «До тех пор пока Россия не предпримет враждебных действий, наши старания должны быть направлены на локализацию конфликта». Военному министру начальник штаба сообщил, что считает «принятие каких-либо мер преждевременным».
Главным «делателем новостей» пока что была Вена.
25 июля Сазонов отправил Берхтольду телеграмму с просьбой предоставить Сербии отсрочку для ответа на ультиматум. Берхтольд ответил отказом.
Вечером 26 июля был получен сербский ответ. Над ним двое суток напролет работали лучшие умы сербского МИДа во главе с премьер-министром Николой Пашичем. Им удалось совершить невозможное. Искусно составленный документ поверг официальную Вену в панику. Сербы соглашались принять большинство требований, внося при этом в формулировки ничтожные на первый взгляд оговорки и изменения, обсуждение которых позволило бы оттянуть время. Дипломатическое мастерство сербов ставило Австро-Венгрию в невыгодное положение агрессора, готового развязать войну из-за редакционных поправок. Начальник канцелярии министерства иностранных дел барон Музулин назвал сербскую ноту «самым блестящим образцом дипломатического искусства, который только он знает». Берхтольд доложил императору Францу-Иосифу об «очень ловко составленном ответе» сербского правительства.
Лишь один-единственный пункт австрийского ультиматума был отвергнут – о допущении австрийских чиновников к производству следствия на сербской территории, «так как это было бы нарушением конституции и закона об уголовном судопроизводстве». На подобное унижение, означавшее фактическую утрату суверенитета, не могло пойти ни одно мало-мальски уважающее себя правительство. Впрочем, даже тут Сербия соглашалась передать этот вопрос на обсуждение конференции великих держав и обещала вполне подчиниться их решению. Но глава австро-венгерской миссии в Сербии барон Владимир Гизль не стал вникать в эти тонкости. Убедившись в том, что ультиматум принят не полностью, он в тот же день покинул Белград в специальном поезде. Согласования с министерством иностранных дел не требовалось – все инструкции были уже получены, архивы и вещи упакованы заранее.
В самой Австро-Венгрии отъезд Гизля вызвал всплеск антисербских выступлений. По улицам крупных городов прошли многотысячные манифестации с требованием наказать «банду убийц», как именовали сербов. Посольство Сербии в Вене едва не подверглось нападению толпы демонстрантов. В Боснии и Герцеговине начались сербские погромы.
27 июля в Потсдам из трехнедельного плавания по норвежским фьордам вернулся Вильгельм. Утром 28-го он ознакомился с сербским ответом и приписал на полях донесения: «Блестящее произведение за срок всего в 48 часов. Это больше, чем можно было ожидать. Большой моральный успех для Вены, но с этим отпадает всякий повод для войны… После этого я никогда не отдал бы приказа о мобилизации». По его мнению, все складывалось отлично, дело шло к локализации конфликта, и Австрия могла в одиночку разделаться с Сербией.
Находясь в самом отличном расположении духа, кайзер в 10 часов утра растолковал Ягову свое видение ситуации: «Я убежден, что пожелания Дунайской монархии в целом выполнены… Здесь объявляется всему миру самая унизительная капитуляция и в результате отпадает всякий повод для войны. Однако это только кусок бумаги, ценность которого весьма ограниченна, пока ее содержание не претворено в жизнь… Для того чтобы эти красивые обещания стали действительностью и фактом, необходимо применить мягкое насилие. Это следовало бы осуществить так, чтобы Австрия с целью побудить сербов выполнить обещания, оккупировала Белград и удержала его до тех пор, пока требования не будут действительно выполнены… На этой базе я готов сотрудничать с Австрией в пользу мира. Предложения, идущие против, или протесты других государств я буду безоговорочно отклонять…».
Протесты и идущие против предложения, разумеется, не замедлили последовать. Грей выразил надежду, что Австрия удовлетворится уступчивостью Сербии, унижение которой уже чрезмерно, и предложил созвать международную конференцию для разрешения кризиса.
В тот же день была получена телеграмма Николая II. «Рад твоему возвращению, – выстукивал телеграфный аппарат царское послание. – В этот чрезвычайно серьезный момент я прибегаю к твоей помощи. Слабой стране объявлена гнусная война. Возмущение в России, вполне разделяемое мною, безмерно. Предвижу, что очень скоро, уступая оказываемому на меня давлению, я буду вынужден принять крайние меры, которые приведут к войне. Стремясь предотвратить такое бедствие, как европейская война, я прошу тебя во имя нашей старой дружбы сделать все, что ты можешь, чтобы твои союзники не зашли слишком далеко».
На полях этой телеграммы Вильгельм злорадно пометил: «Признание его собственной слабости». Кайзер все больше убеждался, что Россия опять не выступит[53].
Между тем германский канцлер призывал Вильгельма сделать какие-нибудь публичные жесты в знак одобрения мирных инициатив других стран. Иначе, предупреждал он, «бремя ответственности мировой войны» в конце концов падет на германское правительство «и в глазах германского народа. А на такой основе нельзя начинать и успешно вести войну на три фронта. Поэтому настоятельно необходимо, чтобы при всех обстоятельствах ответственность за возможное распространение конфликта… пала на Россию».
В то же время Бетман-Гольвег пояснял Чиршки, что «речь идет лишь о том, чтобы найти способ, позволяющий осуществить преследуемые Австро-Венгрией цели, обрезать жизненный нерв великосербской пропаганды, не развязывая в то же время мировой войны, а если она в конце концов неизбежна, то максимально улучшить условия, в которых ее придется вести». Германский посол должен был указать Берхтольду, что всякое промедление с началом военных операций против Сербии «грозит вмешательством других держав». Берлин настоятельно советовал союзнику «поставить мир перед свершившимся фактом».
На предложение Грея было решено ответить отказом. Вильгельм был окрылен сообщением своего брата, принца Генриха Прусского, который на днях, будучи в Лондоне, имел беседу с королем Георгом V. «Отдавая себе совершенно ясный отчет в серьезности настоящего положения, – сообщал принц, – король уверял меня, что он и его правительство ничего не упустят для того, чтобы локализовать войну между Сербией и Австрией». «Он, – продолжает Генрих, – сказал дальше дословно следующее: „Мы приложим все усилия, чтобы не быть вовлеченными в войну и остаться нейтральными”. Я убежден в том, что эти слова были сказаны всерьез, как и в том, что Англия сначала действительно останется нейтральной». Сведения, полученные по династической линии, значили в глазах Вильгельма гораздо больше заявлений министров. «У меня есть
