Молчание Шахерезады - Суман Дефне
Эдит бросила взгляд на игрушечный поезд. Вагоны, еще без колес, лежали, как будто перевернулись в аварии, а рельсы матово поблескивали – Эдвард соединил их в первую очередь. Рукава белой рубашки Эдварда были закатаны, и, садясь, Эдит обратила внимание на его загорелую кожу. Эдвард не изменял своему главному увлечению: в любое время года он выходил в море на любимой яхте.
– В турецких кварталах устроили погромы, – сказала она. – Наши соседи-турки здесь, в Бурнабате, тоже пострадали, их жилища разграблены. Мы это от слуг узнали, когда привезли маму. Дом Рауф-бея перевернут вверх дном, вынесли все мало-мальски ценное, а остальное сломали или изорвали в клочья. Несчастный пока еще не знает об этом. Его самого утром чуть было не взяли в плен. Благо, у него есть влиятельные друзья, которые в тот момент как раз обедали в ресторане Кремера. Они его и спасли, а то бы отправили на корабль «Патрис», где держат пленных. Жан-Пьер лично все это видел.
По лицу Эдварда пробежала тень. Он взял металлическое колесико, то самое, которое до этого упало на пол, и принялся крутить его между пальцами.
– Не может быть!
Некоторое время они сидели молча. Вышло солнце, и мокрые листья на дереве, росшем под окном столовой, заблестели серебром. Эдит заговорила по-английски:
– Эдвард, я пришла кое о чем тебя попросить.
Он удивленно вскинул голову. Ни разу его подруга детства не просила у кого-то помощи.
– Конечно, что угодно.
Эдит увидела, как на секунду его лицо осветилось надеждой, но по старой привычке не придала этому значения.
– Понимаешь, я хочу на четырехчасовом поезде вернуться в Смирну, но Мустафы нигде нет. Утром мама с Жан-Пьером поехали навестить бабушку, и он доехал с ними до города. А потом, пока мы были в больнице, он куда-то исчез. Я обыскала кварталы неподалеку, но нигде его не нашла. В то время в порту как раз случилась перестрелка. Может, Мустафа куда-то спрятался, или, возможно, он у сына. А вдруг его тоже в плен взяли? Господи помилуй! А без Мустафы мне на поезде ехать одной нельзя. Особенно сегодня. Вот я и подумала, что могла бы взять один из твоих автомобилей, например «Уилсон-Пилчер», если ты не против. Только на сегодня. Завтра же верну!
Она придвинула стул поближе к Эдварду. Служанка уже принесла кофе, и Эдит положила в рот кусочек рахат-лукума с фисташкой. Она знала, что Эдвард ни за что не позволит ей ехать одной. Быть может, с Костой? Сердце бешено стучало.
Эдвард погладил свои русые усы.
– Все серьезнее, чем я думал… Но в такой ситуации разве не опасно тебе возвращаться в Смирну? Почему бы не переночевать сегодня здесь?
На лице Эдит появилось давно знакомое упрямое выражение, и Эдвард улыбнулся. Если уж она намерилась что-то сделать, во что бы то ни стало своего добьется. Лучше помочь этой сумасшедшей, пока она не подвергла себя более серьезному риску.
– Хорошо. Ты же знаешь, Эдит му, я не могу тебе отказать. Но должен сказать, что это не очень хорошая затея. Если даже забыть про беспорядки в городе, «Уилсон-Пилчер» уже отслужил свое. А дать тебе один из новых автомобилей, так ведь ни ты, ни Коста не сможете им управлять. Технологии шагнули далеко вперед, не знаю, заметила ты или нет. Теперь автомобили – это уже не переделанные кареты. Я заказал себе новый «Эссекс» с четырехцилиндровым двигателем. В середине июня будет здесь. Огромный. Пятьдесят лошадиных сил. Автоматическая коробка передач. Три скорости. Если верить тому, что говорят, будет ехать плавнее, чем плывет мой парусник.
Эдит со звоном поставила чашку на блюдце. Эдвард уже забыл, до чего она нетерпелива. Он продолжил на французском:
– Одним словом, тебе она не подойдет, ma chérie. Но я могу сам отвезти тебя на другой машине. Вот только мама с Мэри вернутся с чаепития, а то они боятся оставаться одни. Я обещал быть дома. Если подождешь несколько часов, поедем в город вместе. Может, даже заглянем в «Запьон». Ну, ti les?[55]
– Мерси, Эдвард. Ты очень любезен. Но я хочу вернуться до наступления вечера. А вместе пообедать мы можем как-нибудь на следующей неделе, когда все утихнет. Сегодня вполне достаточно будет и «Пилчера». Прошу тебя, не переживай, успокойся. И… Если Коста вам сейчас не очень нужен, у меня есть еще одна просьба.
Не отрывая взгляда от алых губ Эдит с прилипшими частичками кофейной гущи, Эдвард вздохнул:
– Все что угодно.
– Я действительно очень волнуюсь за Мустафу. Раз уж мы все равно поедем в город на автомобиле, мы заедем к его сыну, если ты не против?
– Ты собираешься ехать в турецкий район? По извилистым подъемам и узким тупикам? Да еще в такой день? Эдит, ты сама-то себя слышишь?
Эдвард непроизвольно повысил голос. Сам он бывал в турецких кварталах очень редко, да и то лишь когда показывал город девушкам, которых мать то и дело приглашала из Лондона, надеясь женить сына. Ездили они на пароконном экипаже (Эдвард ни за что на свете не сунулся бы в этот лабиринт улочек на одном из своих драгоценных авто); девушки приоткрывали плотно задернутые занавески, смотрели, как мужчины в шароварах и чалме курят кальян перед кофейнями, и представляли себя принцессами из сказок «Тысячи и одной ночи», а Эдвард посмеивался. Для него турецкий район был чем-то вроде экзотического музея, и мысль о том, что Эдит поедет туда не для того, чтобы просто посмотреть и подивиться, а чтобы зайти в чей-то дом, не укладывалась в его голове. Кроме того, каким бы устаревшим и видавшим виды ни был его «Уилсон-Пилчер», он никогда не позволит ехать на нем по тем колдобинам.
Однако… Однако сколько вообще раз Эдит обращалась к нему за помощью? Последний раз – когда она захотела научиться водить и попросила у него машину и кого-нибудь, кто покажет ей, как этой машиной управлять. Сколько лет уже прошло? Десять? Или все пятнадцать? И почему только он не стал сам давать ей уроки, а отправил механика Али? Вот оно, равнодушие молодости… В то время он даже не сомневался, что они с Эдит поженятся. Теперь-то он не упустил бы возможность провести послеобеденные часы в полях за городом наедине с Эдит. И как он мог отказать ей сейчас, когда она впервые за пятнадцать лет снова пришла к нему за помощью? К тому же она предложила выпить чаю в «Запьоне». А может, и поужинать вместе. Кто знает, вдруг ее потянуло к нему? Сколько, в самом деле, можно разгонять скуку с тем индусом?
– Давай поступим так, – произнес он наконец, оставляя в покое усы. – Коста отвезет тебя домой. Автомобиль поставит в гараж возле клуба «Спортинг». Потом сядет на трамвай и сам проверит, нет ли Мустафы в доме сына. Что скажешь? Так тебе не придется ехать в турецкий район, а Коста и Мустафа, ты же знаешь, давно дружат. Косте будет легче попасть в их дом. Турки так запросто женщин к себе не пускают, ксерис[56].
Эдит думала иначе, но лишь покивала головой. Главное, своего она добилась! Им бы только выехать, а там она сначала заставит Косту пустить ее за руль, а затем и уговорит, чтобы они вместе поехали в район Ики-Чешмелик.
Так вечная искательница приключений Эдит и все больше напоминающий сову Коста отправились в путь на стареньком темно-синем «Уилсон-Пилчере», свидетеле тех давних событий, что до сих пор отдавались ноющей болью, как от незаживающей раны, в потаенном уголке женского сердца.
«Уилсон-Пилчер»
В те годы в районе Ики-Чешмелик, где жили Сюмбюль и Хильми Рахми, автомобилей было не увидеть. Лишь время от времени проезжала груженая повозка, или экипаж, или проходил навьюченный ишак. Кое-где улочки были настолько узкие, что живущие напротив друг друга соседи могли открыть дверь и пожать руки. Двум повозкам было не разъехаться, и одной из них приходилось сдавать назад до самого угла. А пешеходы, чтобы их не придавило, вынуждены были прятаться в первой попавшейся лавке или нырять в сад чьего-то дома, если калитка по счастью оказывалась открыта. Пока люди разбегались, возницы принимались спорить, кто поедет назад. Не так часто, но бывало, что по тем узким улочкам проходили, звеня колокольчиками, караваны верблюдов, везущие грузы из расположенных в округе складов и хранилищ. И пока они спускались вниз к порту, все другое движение волей-неволей останавливалось.
