Фаина Гримберг - Примула. Виктория
Приятное впечатление было взаимным, о чём мы, в частности, узнаем от полковника Симона Юрьевича, адъютанта цесаревича. Юрьевич также вёл дневник: «...На следующий день после бала цесаревич говорил лишь о королеве. Она очаровала его своей юностью, своим обаянием и своим чувством юмора. Александр явился её постоянным партнёром на этом балу, и я уверен, что и она находила удовольствие в его обществе».
Спустя ещё несколько дней — новая встреча Александра и Виктории. На этот раз — в театре, где она во время антракта пригласила его в королевскую ложу. Плюшевые занавеси отделили королевскую ложу от всего происходящего в зале. Рядом с королевой оставалась лишь верная баронесса фон Литцен. Вечером Виктория записала:
«Наконец я нашла равного мне, кому я могу доверить мои горести...»
О каких горестях шла речь, мы так никогда и не узнаем. Быть может, Виктория сетовала на конституцию, на парламент, на ограниченность своей власти. Её собеседник прибыл из страны, где власть императора ничем не была ограничена! Королева Англии могла по молодости лишь завидовать ему. Но именно вследствие этого ограничения королевской власти потомки Виктории и по сей день — короли и королевы Англии. Позднее, постарев и сильно поумнев, она и вовсе перестала завидовать российским императорам...
Легко увлекавшийся цесаревич уже вскоре открылся Юрьевичу, который сделал сакраментальную запись в своём дневнике:
«...Я чрезвычайно огорчён. Цесаревич признался мне, что влюблён в королеву, и более того, убеждён, что и она разделяет его чувства. Я просил его дать мне несколько дней на размышление...»
Юрьевич поделился своим огорчением с графом Орловым, главным распорядителем путешествия наследника. Орлов поспешил письменно уведомить императора.
Уже 12 мая Юрьевич сделал в дневнике очередную запись:
«...Великий князь опять огорчил меня. Я сказал ему, что этот брак совершенно невозможен. Я прибавил, что в случае такого поступка ему придётся отказаться от своей будущей короны, и что совесть его никогда не позволит ему сделать это! Он согласился со мной. Но было ясно, что он очень страдает. Выглядел он бледным и несчастным...»
Прошло ещё несколько дней. От императора спешно прибыли строгие предписания. «Было решено покинуть пределы Англии 30 мая, — записал Юрьевич. — Но цесаревич умолял меня продлить хоть немного пребывание в Лондоне. Однако я ответил ему, что наш английский визит уже и так продолжается целый месяц — это слишком долго, и ни при каком другом дворе мы не пробыли столько времени. У меня лично нет ни малейшего сомнения, что если бы цесаревич сделал предложение королеве, она без колебаний приняла бы его».
Если судить по дневнику полковника Юрьевича, готовился со страшной силой настоящий любовно-политический скандал! Юрьевич уже опасался, что Александр никого не послушается, вступит в брак с королевой и навсегда останется в Англии в качестве всего лишь... её супруга! В отчаянии Юрьевич обратился к Луизе Литцен. И...
«.. .Она сказала мне, что Её Величество призналась ей в своих чувствах к Великому князю. Он — первый человек, в которого она влюбилась. Она чувствует себя счастливой в его присутствии, она очарована его видом и пленительным обаянием... Боюсь, — прибавила она, — что королева примет Его предложение...»
Но на пути возможного укрепления отношений вероятных влюблённых встали правила этикета. Королева обязана была провести некоторое время в Виндзорском дворце. Александр присутствовал на заседании парламента, принял несколько военных парадов, сам был официально принят ректором и профессорами Оксфордского университета, которые вручили ему почётный диплом доктора наук! Затем последовали конные состязания, причём цесаревич внёс триста фунтов на призы жокей-клуба. На проценты от этой суммы был учреждён приз «Кубок Цесаревича». Лорду-мэру Лондона Александр передал опять же значительную сумму для раздачи бедным и для освобождения из долговой тюрьмы некоторых заключённых. Лорд Пальмерстон отозвался о наследнике российского императора как о человеке «гуманном».
Александр не скупился и на подарки придворным королевы, раздавая направо и налево золотые табакерки, бриллиантовые перстни и прочее подобное...
Виктория прислала Александру и его свите официальное приглашение в Виндзор. Она, кажется, уже успела соскучиться. В дневнике записала, что всё вокруг ей видится печальным. Впрочем, Виндзорский дворец всегда навевал на неё грусть...
Далее на сцену снова естественнейшим образом выступает дневник королевы:
«27 мая 1839 года. Виндзор. В четверть восьмого мы отобедали в прекрасно убранном зале святого Георгия. Присутствовал Великий князь со свитой — граф Орлов, князь Долгорукий, князь Барятинский, барон Ливен, генерал Кавелин, господин Жуковский, господин Паткуль, господин фон Адлерберг, господин Юрьевич, граф и графиня Воронцовы, графиня Александрин Потоцкая и господин Толстой. Также — лорд Альбермарл, лорд Эролл, леди Юксбридж, герцог Эрджилл...
Великий князь вёл меня под руку, я села меж ним и принцем Генрихом Оранским. В начале одиннадцатого мы вошли в красный зал, и начались танцы... Я танцевала первую кадриль с Великим князем, затем последовал вальс, во время которого я сидела. Затем я снова танцевала кадриль — с господином Толстым, за кадрилью снова последовал вальс, но я снова не танцевала, а сидела рядом с Великим князем. В начале первого ночи мы отправились в столовую ужинать... После ужина русские танцевали мазурку в продолжении получаса. Великий князь пригласил меня протанцевать с ним один тур, что я и сделала, хотя никогда прежде не танцевала мазурку и нашла её очень забавной. Затем я протанцевала с Паткулем кадриль и снова вальс. Затем — снова вальс, который я танцевала с Великим князем. После чего мы с ним танцевали «гроссфатертанц» — очень забавный, я прежде не знала, как он танцуется. Мне было так приятно и так весело танцевать с Великим князем!.. Великий князь такой неимоверно сильный и так скоро кружится, что я едва поспевала за ним. И мы кружились вихрем! Этим и закончился около двух часов ночи наш маленький бал. Прежде я никогда ещё не была так счастлива!.. Нам всем было так хорошо... Я легла в четверть четвёртого, но до пяти так и не смогла заснуть...»
28 мая Виктория и Александр имели некоторую беседу, о чём воспоследовала соответственная запись в её дневнике:
«...Великий князь сказал мне, что он очень тронут тем, как его принимают в Англии, и никогда об этом не позабудет. Затем он прибавил по-французски: «Это не только слова, уверяю Вас! Я действительно так чувствую...» И он вновь повторил, что проведённые здесь дни навсегда останутся в его памяти... Я тоже никогда не забуду эти дни, потому что искренне расположена к этому приветливому, милому молодому человеку...»
29 мая они провели свой последний вечер. Снова непринуждённый ужин, снова танцы...
«...В двадцать минут третьего, когда был кончен последний вальс, я простилась со всеми джентльменами из свиты Великого князя с чувством искренней печали. Все они очень нравятся мне. В особенности — господа Паткуль и Адлерберг — такие жизнерадостные молодые люди!.. Я удалилась в малую голубую гостиную, куда лорд Пальмерстон пригласил и Великого князя, чтобы тот простился со мной. Мы остались наедине. Великий князь взял мою руку и горячо сжал в своей. Он был бледен, и голос его дрожал, когда он произнёс по-французски: «Мне не хватает слов, чтобы выразить всё, что я чувствую!» — и добавил, как глубоко он признателен за столь любезный приём. Он сказал, что в будущем надеется снова побывать в Англии. Он твёрдо верит, что его визит послужит установлению дружеских связей между Англией и Россией. Затем он приложил губы к моей щеке и поцеловал меня так тепло и с таким сердечным чувством, и затем мы снова и очень тепло пожали друг другу руки. Я действительно чувствовала себя так, будто прощалась с близким родственником, а не с иностранным принцем, и была очень опечалена, расставаясь с этим милым молодым человеком, в которого я (говоря в шутку!) была действительно немножко влюблена, и к которому, без сомнения, сильно привязалась. Ведь он такой искренний, такой истинно жизнерадостный, так обаятелен — с этой его очаровательной улыбкой и столь мужественной и в то же время изящной внешностью...»
В свою очередь полковник Юрьевич записывал 30 мая:
«Прошлой ночью мы простились с английским двором. Когда цесаревич Александр остался наедине со мной, он бросился в мои объятия, и мы оба плакали. Он сказал мне, что никогда не забудет Викторию! Он признался, что при прощании поцеловал королеву!»
Виктория, кажется, совершенно согласна с мнением адъютанта цесаревича:
«...Я очень, очень опечалена отъездом принца! Мы с лордом Мельбурном рассматривали мой большой альбом гравюр, в котором имеется прекрасный портрет Великого князя, когда ему едва минуло одиннадцать лет. Впрочем, он и теперь остаётся таким же милым!»
