Зигфрид Обермайер - Калигула
— Что же должна делать женщина? Это право мужчин — творить жизнь за стенами домов и определять нашу женскую судьбу. Один мужчина, император Тиберий, мне этот брак навязал, и только другой мужчина, мой правящий брат, в состоянии его расторгнуть.
— И все-таки ты можешь действовать, Ливилла, можешь создать свой собственный мир.
— Я это и сделала. Мой мир — книги.
— Мир из пергамента…
— И это говоришь ты, поэт и философ?
Что-то заставило Сенеку ответить не словами, а действиями. Он наклонился к Ливилле, обхватил обеими руками ее голову и страстно поцеловал.
Она освободилась из объятий:
— Не здесь и не сейчас, мой друг.
— Это обещание?
Она засмеялась и нежно посмотрела на него:
— Можешь думать как хочешь. А теперь пойдем со мной, я покажу тебе свою библиотеку.
В тот вечер во дворце Тиберия Калигула поглядел вслед удаляющемуся Сенеке. Император был горд своим сравнением его стихов со штукатурной смесью без извести, но все-таки не чувствовал себя полностью удовлетворенным. Ученый ничего не сказал и не сделал такого, в чем можно было бы усмотреть неуважение или двусмысленность, но его голос прозвучал странно… Калигула не стал развивать эту мысль. Он выпил вина и почувствовал блаженство легкого опьянения. Император удовлетворенно оглядел своих гостей, наслаждаясь мыслью, что может словом изменить судьбу любого. Одному отрубить голову, другого сделать сенатором, третьего отправить в пожизненную ссылку или отобрать у него жену.
— Как пожелаю! — громко сказал он. — Все по моему желанию, — и засмеялся.
Клавдий присоединился к нему и проговорил сквозь смех:
— Я р-р-ад, что у т-т-ебя в-все х-х-хорошо, Гай.
— Да, у меня все хорошо, дорогой дядя, а чтобы доставить радость и тебе, я скоро назначу тебя консулом.
Клавдий озадаченно посмотрел на него и выглядел в этот момент так жалко, что Калигула опять залился смехом, показывая на него пальцем.
— Посмотрите-ка на нашего Клавдия! Я обещаю ему самую высокую должность в государстве после моей, а у него лицо как у карпа, выброшенного на берег.
— С-с-пасибо, им-п-ператор, — пробормотал ученый.
— А что получу я, раз уж ты настроен раздавать подарки? — спросила Друзилла.
— Чего бы ты хотела?
— Уйти отсюда.
Калигула поднялся:
— Значит, того же, что и я. Мне все это прискучило. Пойдем, я проведу тебя по дворцу Тиберия.
Император поднял руку, и сразу же воцарилась тишина.
— Я покидаю вас, друзья. Вы можете остаться, ешьте и пейте сколько хотите…
Он потянул Друзиллу за руку и исчез. Двум последовавшим за ними преторианцам он приказал:
— Оставайтесь здесь! Кто может причинить мне вред? Меня все любят.
Калигула провел сестру через роскошные, почти пустые помещения с колоннами из разноцветного мрамора и мозаичными картинами, сюжеты которых были посвящены подвигам Геркулеса и других героев.
— Это маленький зал для аудиенций, и здесь… — он открыл невидимую снаружи дверь, — Тиберий свил себе любовное гнездышко. Да, старик всегда был не прочь позабавиться, хотя и разыгрывал тут, в Риме, строгого блюстителя нравов.
Почти половину небольшого помещения занимала огромная кровать, покрытая пурпурным покрывалом, поверх которого были разбросаны черные подушки.
Калигула поставил лампу и показал на нишу.
— Знаешь, кто это?
Друзилла посмотрела на высокую, блистающую позолотой статую богини. На голове у нее были коровьи рога с солнечным диском, в руке богиня держала колосья пшеницы и цветы лотоса, и стояла она на серебряном месяце.
— Похоже, это не римская богиня. Возможно, из Сирии или Египта?
Калигула хлопнул в ладоши:
— Да! Да! Ты угадала, это божественная Исида! Она замужем за своим братом — богом Осирисом. Их сына зовут Гор, его часто почитали в образе сокола. Перед ее божественным ликом мы отпразднуем свадьбу, ты, моя сестра-невеста, и я, твой божественный жених.
Друзиллу не насторожили его слова: она слышала, что говорит брат, но не поняла, о чем он. Праздновать свадьбу? Вероятно, мистическую свадьбу, как символ, в честь египетской богини, которую Калигула — об этом слышала вся семья — давно почитал.
Но Гай начал ее раздевать, снял с нее тогу и столу, развязал пояс туники, и тут Друзилла прикрыла грудь руками, сложив их крест-накрест.
— Что ты делаешь? Ты ведь мой брат…
— Да, брат. Египетским фараонам можно было жениться только на своих сестрах, чтобы не испортить божественную кровь. Я жажду тебя, Друзилла, божественная сестра. В образе твоем слились Исида, Венера и Луна…
Трясущимися руками он снял с нее тунику и залюбовался нагим телом:
— Ты прекрасна, прекрасна, как богиня. — Калигула коснулся груди сестры. — Ты и вправду из плоти и крови!
Он рывком сорвал с себя одежду и прижал к ней свое густо поросшее волосами тело, обхватил обеими руками и бросил на постель.
В его неподвижных глазах вспыхнул огонь. С восставшей плотью и волосатой грудью Гай напоминал сестре фавна, лесного бога. Друзилла перестала сопротивляться, почувствовав, как чрево ее охватило желание, и приняла брата, принесла в жертву ему свое тело, как приносят жертвы богам. Когда страсть молнией пронзила тело Друзиллы и она со стоном прижалась к Гаю, в ее голове мелькнула мысль, что это было не жертвоприношение, а скорее сладострастная готовность отдаться.
— Теперь ты моя жена, а богине Исиде я построю храм, — сказал Калигула, когда все было кончено.
— А мой муж? Что будет с Лонгином?
Брат зло засмеялся:
— В этот час ты развелась с ним. Бедняга лежит дома в постели — или он все еще здесь? Неважно — я только что тебя развел. Ты формально выйдешь замуж за моего друга Эмилия Лепида, который не осмелится притронуться к тебе. Так ты избавишься от Лонгина и будешь принадлежать только мне. Сколько бы не было у меня законных жен, не забывай одного: моя настоящая божественная жена — ты, навсегда!
«Когда кончится этот странный сон?» — подумала Друзилла и устало свернулась на постели калачиком. Свет погас, издалека доносились шаги охраны. Она уснула, но пробудилась еще до рассвета.
«Значит, это все-таки была явь», — в сумеречном свете Друзилла увидела рядом с собой спящего брата. Друзилла испугалась и подскочила на постели.
Значит, это не сон. Но она не почувствовала ни стыда, ни сожаления.
11
Корнелий Сабин с нетерпением ждал вечера. Столовая гостиницы, где жили они с дядей, частично располагалась под аркадами, а частично под открытым небом. Днем здесь натягивали над столами и лавками полотно, а вечером его убирали.
Леон, которого Сабин пригласил пообедать, с аппетитом налегал на рагу из перепелов, свиной печени и овощей, в то время как Сабин без удовольствия ковырял вилкой рыбу.
— Что-то мне ничего не хочется, а я ведь целый день не ел.
Леон улыбнулся:
— Ты влюблен, и тебе нужна пища для сердца, а не для желудка. Но это пройдет.
— Куда они пропали? Ведь собирались сказать о своем решении…
— Спокойствие, мой друг! Женщины непредсказуемы. Возможно, они просто хотят помучить нас ожиданием и делают вид, что еще ничего не знают.
— Но Ника обещала…
Леон отмахнулся:
— Ника — та еще шельма; ей доверять никак нельзя. Но мне она нравится, я обожаю ее! Она будет моей, даже если мне придется поставить с ног на голову весь Эпидавр.
— С тобой, похоже, дела обстоят не лучше, чем со мной.
— Может быть, во мне просто говорит тщеславие, кто знает. Да вот они идут!
Но это была только молчунья Йемена — «пятое колесо в телеге».
— Я должна передать вам, что девушки согласны. Елена и Ника будут ждать вас послезавтра вечером у Пропилена. Вы должны позаботиться о мулах и вине, а они принесут с собой еду.
— А ты, Йемена? Ты поедешь с нами?
— У меня другие дела, — с этими словами она удалилась.
— Другие дела! Смех, да и только! Она просто злится, что у нее нет друга.
— При этом она вовсе не уродина, — сказал Сабин.
— Как бы там ни было, завтра утром мы должны раздобыть мулов. Местный торговец продает вино из Андроса, его-то мы и прихватим с собой.
— Оно не очень кислое? Ты знаешь, что девушки предпочитают сладкие вина?
— Я родом из тех мест, и это вино мне хорошо знакомо. Давай возьмем с собой мед на случай, если его придется подсластить.
Ожидание тянулось удивительно долго. Казалось, что песочные часы наполнены глиной, так тягуче отсчитывали они время.
На второй день Сабина будто громом поразило: дядя Кальвий как бы невзначай сказал, что им пора подумать об отъезде.
— Ты уже хочешь ехать обратно? Но ведь мы здесь совсем недавно!
Кальвий удивительно посмотрел на племянника:
— Мы здесь уже шесть недель. Большинство приезжих остаются в Эпидавре лишь на несколько дней. Кроме того, ты сам недавно спрашивал меня, когда мы наконец отправимся домой.
