Ахмед Боков - Сыновья Беки
Хусен с остервенением рубил орешник и не видел, что творится в балке.
– Пошли! – сказал Хасан. – Мы свое дело сделали.
И только тут, подняв голову, Хусен увидел пламя и вскрикнул:
– Пожар!
– Пошли, пошли!
Хасан двинулся вверх по склону. Ему вдруг показалось, что все уже знают, что это он поджег сено, и скоро пустятся за ним в погоню.
Но в балке метался один-единственный человек – Саадов работник. Он бегал от копны к копне, а пламя бушевало все сильнее.
– Вон и еще одна загорелась! – засверкал глазами Хасан. – Ну, Саад, как это тебе понравится?
Хусен смотрел то на пламя, то на Хасана.
– Это сено Саада? – спросил он.
– Да. Идем отсюда быстрее!
– А кто его поджег?
– Я. Пошли, пошли скорее!..
Опешивший Хусен с ведерком в руках послушно побежал за Хасаном. В страхе растерянности он даже не спросил, чего это они идут вверх по склону – совсем в другую сторону, а не домой.
Хасан, который только что так спокойно пошел на поджег, теперь тоже был напуган размахом пожара. Он вдруг подумал, что его могут схватить. «Надо выбросить спички! А что делать с винтовкой? Если Саад призовет на помощь казаков, они отберут винтовку и меня арестуют…»
Перевалив через хребет, братья спустились в другую балку и, пройдя сквозь лес, снова стали подниматься вверх.
Хасан торопится. Он спешит скорее добраться в ту балку, где заповедный лес. Туда никто не ходит. Запрещено. Если выйти к селу через лес, никто не подумает, что они идут с места пожарища…
Хусен зацепился ведром за ветку и рассыпал весь кизил. Хотел собрать, но брат закричал на него, заторопил, и Хусен, с досадой поглядев на горку кизила, побежал дальше.
Было уже темно, когда Хасан и Хусен вышли из балки.
Над Тэлги-балкой черной буркой висело мрачное дымное облако, с одной стороны позолоченное отсветом скрывшегося за хребтом солнца.
Кругом стояла такая тишина, будто нигде ничего и не случилось.
16
Увидев дым над Тэлги-балкой, Саад забеспокоился и, недолго раздумывая, вскочил на коня. Вслед за ним двинулся на неоседланном коне его племянник Аюб.
Они летели, словно ветер. Сердце подсказывало Сааду, что беда пришла к нему, горит явно там, где его покосы. У кладбища они встретили фургон с сеном.
– Что там горит, Сайфутдин? – спросил Саад, указывая кнутовищем в сторону леса.
Работник оглянулся, удивленно пожал плечами и сказал:
– Не знаю. Я уезжал, ничего не горело.
– Не знаешь?! Я заставлю вас знать! Если это мое сено горит, куда вы денетесь, собаки!
Взмахнув кнутовищем, он поскакал дальше. Аюб поспешил за ним.
Когда Саад добрался до места, пламя вилось уже вокруг последних копен. Оно будто спорило с наступающей темнотой.
Опустив руки, растерянный и испуганный, весь в саже, стоял перед хозяином работник Касум. Саад и не подумал разобраться в происшедшем. Он с ходу наотмашь полоснул работника кнутом по голове. Тот застонал и закрылся ладонями. А рассвирепевший хозяин стегал его по голове, по спине и хрипел при этом точно зверь. Конь из страха перед кнутом шарахнулся в сторону. Но его-то никто не трогал.
Касум вдруг как бы вышел из оцепенения и побежал к шалашу.
– Эй ты, ослиный брат! Остановись! – крикнул, задыхаясь, Саад.
Но, видя, что работник не подчиняется, он поскакал за ним.
Касум выскочил из шалаша с вилами и пошел навстречу Сааду. Он был страшен. Лицо перекошено от боли и гнева, весь в кровоподтеках и в саже…
Саад натянул поводья. От резкого рывка конь встал на дыбы.
Говорят, и мышь кусается перед смертью. Вилы Касума насквозь проткнули бы Саада, если бы не Аюб – он соскочил с коня и подножкой сзади сбил Касума с ног. После этого вырвать у работника вилы было для Аюба делом одной минуты. Касум держался из последних сил, а когда упал, и сопротивляться уже не мог. При падении он к тому же ударился о камень.
Аюб тотчас упер вилы в бок Касума.
– Не надо, не надо! – закричал Саад, увидев, что Аюб поставил ногу на вилы. – Раны не наноси, не оставляй следов!
Он соскочил с коня и стал снова безжалостно избивать Касума. Теперь уже ногами. Аюб не отставал от него в усердии.
– Ладно, хватит! – сказал Саад. – Оставь, не то еще умрет.
– Да он, кажется умер, воти,[35] – испуганно сказал Аюб и посмотрел на дядюшку.
Касум лежал ничком, без движения.
– А ну-ка поверни его, – приказал Саад.
Аюб приподнял Касума и положил на спину. Но работник не подал никаких признаков жизни. Саад молитвенно воздел руки.
– Да простит нам Дяла, он милостив! – И тут же набросился на Аюба, решив все свалить на него: – Я говорил тебе, чтобы не убивал. Теперь нас будут считать убийцами.
– Ты ведь тоже бил… – попробовал было оправдаться Аюб, но Саад так посмотрел на него, что тот онемел.
– Что теперь делать с ним? Была бы лопата, закопали – и делу конец! – сказал через минуту Саад.
Это уже третий человек, убитый Саадом. Первые две жертвы сошли ему с рук. «Терпение людей испытывать нельзя, – подумал Саад. – Этого надо непременно упрятать. Чего доброго, и власти в конце концов разгневаются. Ни взятка, ни богатство не помогут. А не приведи Бог, дагестанцы узнают, ничем не откупишься».
– Воти, давай снесем его в лес? – предложил Аюб.
– Надо что-то делать, – согласился Саад. – Иначе нам несдобровать. Здесь его оставлять нельзя ни в коем случае. Я думаю, лучше бросить его в овраг, а завтра до света приедешь с лопатой и за копаешь. Сейчас темно, никто нас не увидит.
Они взвалили Касума на коня, свезли его в овраг, сбросили там и поехали домой.
Только рассветало, когда Аюб с лопатой в руках стоял на том самом месте, куда они вчера вдвоем с Саадом сбросили тело работника, и дрожал мелкой дрожью.
Касума в овраге не было! Мертвый человек исчез.
Событие это не столько удивило Аюба, сколько напугало. Он озирался по сторонам в страхе, что Касум вдруг выскочит из зарослей. Первым побуждением Аюба было броситься и бежать подальше от этого страшного места. Но он тут же сообразил, что Саад все равно пошлет его обратно искать тело убитого, и остался.
Не долго думая, Аюб снял несколько пластов земли, потом снова уложил их, соорудил что-то наподобие могильного холмика. Затем, как велел ему Саад, закидал этот холм сухими ветками и травой.
На минуту Аюб призадумался: «А что, если Касум ожил и когда-нибудь объявится в селе? Но нет, такого не бывает, мертвые не оживают. Однако на всякий случай надо привести сюда Саада и показать ему «могилу» Касума. Не будет же он разрывать ее и проверять?»
Но как ни велика была уверенность Аюба в том, что мертвые не оживают, закончив свое черное дело, он поспешил поскорее выбраться из злополучного оврага и вообще из балки.
В то же утро Саад пустил по селу слух, что работник поджег его сено и сбежал. Сочувствия по этому поводу ему никто не выражал.
– Да продлятся годы того человека, кто бы он ни был! – восклицала Кайпа. – Благодарение Всевышнему, хоть малым, да наказал наконец злодея!..
Хасан и Хусен слушали и молчали, будто это их совсем и не касалось.
17
– Вы уже три дня ходите в лес, – сказала Кайпа, – может, хватит рубить? Не пора ли попросить у Исмаала арбу?
– Да нет, пока рано, – ответил Хасан. – Сегодня еще порубим, а там посмотрим.
«Где уж там арбу просить, – подумал про себя Хусен, – и наполовину не наполним».
– Вы хоть кизила принесите! – крикнула Кайпа вдогонку сыновьям.
Ребята уже выходили из села, когда увидели Мухи. Он гнал в стадо корову. Со времени той драки Хасан ни разу не встречал его.
– Эй, ну-ка подожди! – сказал Хасан. Мухи остановился.
– Что тебе надо?
– Сейчас узнаешь, что мне надо, Рваная губа, – Хасан направился к нему, сжав кулаки.
Бежать бесполезно. Мухи это понимал, а потому выставил палку для защиты и стал ждать.
Хасан пошел прямо на него. Мухи отчаянно замахал. палкой, не подпуская к себе противника. Но Хасан все же изловчился, крепко обхватил его за шею, пригнул к земле и стал бить.
Тут и Хусен собрался было добавить Рваной губе от себя, но брат закричал:
– Отойди! Я и один справлюсь. А то скажут – двое на одного напали. А ты, мерзавец, – добавил Хасан, обращаясь уже к Мухи, – будешь еще говорить гадости о моей матери? Смотри, не то я тебе вторую губу разорву.
Мухи сначала попытался сопротивляться, но где ему сладить с разъяренным Хасаном! А когда увидел, что из носу идет кровь, заплакал, опустил руки и совсем поник.
И тогда Хасан отпустил его.
– Эх, ты, расхныкался, как девчонка. Лучше язык держи за зубами. В другой раз отделаю, сам себя не узнаешь.
С этими словами он пошел своей дорогой. Мухи, против обыкновения, не рискнул кинуть ему вдогонку угрозу, боялся, как бы Хасан не вернулся и не дал ему еще тумаков. Но когда тот ушел достаточно далеко, Мухи все же осмелел и крикнул:
– Вот пойдешь назад этой дорогой, тогда увидишь…
Хасан обернулся и едва только сделал шаг назад, Мухи кинулся во весь дух прочь.
