Ахмед Боков - Сыновья Беки
– Вот это табак! Надо же, какой злой!
– Краденый, видать, злой, – засмеялся Хусен. – Не надо было воровать.
– «Воровать, воровать», – обозлился Хасан. – У тебя, я смотрю язык очень уже развязался. Вставай-ка лучше, если не прилип.
В лесу он еще раз попробовал покурить. На этот раз взял табаку совсем мало, и все прошло как надо. Хусен подождал, думал: вот покурит брат и примутся они за работу. Но Хасан и не собирался. Он все дальше углублялся в лес, чтобы ружейных выстрелов никто не услышал. А Хусен считал, что они пришли за дровами, и потому не понимал, зачем время терять – все идти и идти.
– Хасан, и здесь ведь можно нарубить хороших дров, куда ты идешь?
Хусену надоело продираться сквозь кусты. Он очень устал. Шутка ли, от самого села, как звери, пробираются – не по дороге, не по тропинке, а все так, чтобы людей не повстречать. И сейчас идут сквозь густой лес, сплошь поросший кустарником. Ветки хлещут по лицу, от боли плакать хочется.
– Ты не болтай, а лучше поторапливайся. Я знаю, куда иду.
Но вот вышли на полянку с высокой, почти по колено, травой и наконец остановились. Листва на деревьях уже желтая, а трава на поляне на удивление зеленая. Это отава, что вырастает после первой косьбы.
Хасан бережно извлек винтовку.
– Теперь рассмотрим как следует, понял наконец, почему я ушел подальше?
Ружье это было куда тяжелее, чем у Довта. Стиснув зубы, Хасан потянул затвор, и патрон сам вошел в ствол. Хасан это впервые видел, но все понял. Он уже не раз пробовал затвор.
Прицелившись, как научил его Довт, Хасан раздумывал:
– Во что бы выстрелить?
– Вон в ту грушу, – предложил Хусен, показывая на дерево.
Хасан прижал покрепче к плечу ружье и положил палец на курок. Не только руки и подбородок – все у него дрожало, как в лихорадке, чтобы остановить дрожь, Хасан сжал зубы, и… в это мгновение неожиданно раздался выстрел. Хасану показалось, что кто-то со всей силой ударил его кулаком в плечо. Он подался назад, но не упал.
Выстрел был глухой, совсем не такой, как у однозарядного ружья Хамзата. На выстрел отозвалось эхо. Ребята подошли к груше. Следа от пули не было никакого.
– Не успел как следует прицелиться, – оправдывался перед младшим братом Хасан.
Еще бы! Каково это – не попасть в такой толстый ствол да почти перед самым носом!
– Вот сейчас смотри, – сказал Хасан, возвращаясь туда, откуда целился.
Он уже приготовился стрелять, но потом передумал. Поднялся, сорвал лист лопуха и прикрепил к груше.
Хасан лег на живот, прицелился и нажал курок, Затвор щелкнул, но выстрела не последовало. Лист висел на месте. Хасан еще раз нажал, но курок ни с места.
– Что с ним случилось? – испуганно завертел он в руках винтовку, и, когда машинально оттянул затвор, оттуда вылетела гильза. – Вот, оказывается, что мешало! – облегченно вздохнул Хасан.
Хусен бросился к гильзе, будто кто-то мог перехватить ее. Она еще не успела остыть.
Одновременно с выстрелом упал лист.
– Попал, попал!
– А может, он от ветра сам свалился? – засомневался Хусен. Хасан бросился к дереву.
– Ну как же сам? Вот, смотри! – торжествовал он, показывая лист с дырочкой на самом краю. – Открой свои глаза. На, посмотри!
Хусен взял в руки лист, равнодушно повертел его.
– Ну, что? Поверил?
– В такой большой лист и слепой попадет, – лениво протянул Хусен. – А попробуй-ка попади вон в тот гриб.
Он показал на гриб, что лепился к стволу груши как лишай на голове у Мажи.
– Подумаешь, и попаду!
– Ну, стреляй тогда.
– Нет, не буду! – раздумал Хасан. – Нельзя патроны тратить. Они нужны мне для другого дела. Ладно пошли!..
– Куда?
– «Куда, куда!» А разве мы не за дровами пришли?
Хусен молча двинулся за братом.
Обратный путь был не легче. Наконец вышли почти к самой опушке.
– Ты же говорил, что в этом кустарнике нам делать нечего? – улыбнулся Хусен.
– А теперь есть что делать!
Они остановились так близко от Саадова шалаша, что даже в лицо могли рассмотреть всех, кто был возле него.
– Можно бы и там нарубить дров, где мы были…
– Хотел бы я посмотреть, как бы ты перетаскал их оттуда. Лошадь ведь в такую чащобу не заберется.
Солнце уже было в зените, когда Хасан наконец начал рубку. Топор и правда острый: стоит раз ударить – и довольно толстый ствол орешника падает на землю.
Изредка Хасан взглядывает в сторону шалаша. Появись тот, кого он ждет, похоже, парень тут же бросит рубить.
Но до самого заката так никто и не появился. Только работник Саада, то входил, то выходил из шалаша.
– Если нани спросит, сколько нарубили, скажи с пол-арбы, чтобы не расстраивалась…
Хусен кивнул.
А на самом деле они не нарубили и двух-трех охапок.
15
Уже три дня Хасан и Хусен ходят в лес. Кайпа не нарадуется заботливости Хасана. Хусен сегодня отказывался идти с Хасаном, но стоило матери припугнуть его, что в таком случае она пойдет со старшим сыном, а его, Хусена, оставит нянчить Султана, как он побежал за братом вприпрыжку. На край света уйдешь, лишь бы не сидеть с Султаном. Ему уже два года – третий, а он не только не ходит, даже сидеть как следует не может. Говорят, все это от болезни.
Кайпа радуется усердию Хасана, и не знает бедная мать, что дети за это время не нарубили и арбы дров. Сами-то ведь дрова не рубятся, а Хасан все больше с винтовкой занимается. Щелкает затвором, вытаскивает обойму и снова вставляет ее на место. Но стрелять не стреляет. Бережет патроны. Пока Хасан возится с оружием, Хусен собирает кизил.
– Смотри не заблудись, как жена Довта, – шутит Хасан. Но Хусен и сам боится, далеко не уходит. Да и незачем. Кизила поблизости полно. Стоит чуть подняться по склону – и вот он. Особенно вкусны опавшие ягоды. Под некоторыми кустами их столько, что ступить негде. В первые два дня Хусен больше ел ягоды, чем собирал. А сегодня уже набрал почти полное ведерко, больше не естся – набил оскомину. Теперь Хусен уже перекинулся на лесные орешки.
А Хасан погружен в свою думу.
…На дороге появился всадник. Хасан насторожился, даже дыхание затаил.
Винтовка наготове. Всадник подъехал к шалашу. Хасан прижимает винтовку к плечу и целится… Но не успел спустить курок – всадник соскочил с коня и вошел в шалаш.
Хасан, прячась в траве, быстро сбежал в овраг. Там хорошо засаду устроить – дорога совсем близка.
Хасан тихо лежит в кустарнике у самой бровки оврага, и ему чудится: вот едет тот, кого он долго ждет. Боясь промахнуться, Хасан из оврага кричит, требует, чтобы всадник придержал коня. Тот резко останавливается и, пока удивленно ищет глазами, кто его окликнул, Хасан наводит мушку ему на грудь и нажимает курок. Конь отскакивает, а всадник падает.
Хасан вылезает из укрытия и подбегает к раненому.
Глаза всадника застыли на Хасане, по щеке сбегает струйка крови, овчинка-борода тоже в крови.
– Ну, видишь? – спрашивает Хасан. – А ты уже надеялся, что мой отец останется неотомщенным?
Хасан тянется за кинжалом. Он тоже, как некогда Саад, вонзит его в грудь убийцы отца…
Мальчик ищет у пояса кинжал. Но его нет.
И только тут, качнув головой, Хасан как бы стряхивает видение. «Где же Хусен? – думает он. – В какую там засаду пойдешь, когда за тобой хвост плетется. Однако где же он?»
И у шалаша никого. На дороге тоже.
Хасан стал звать брата. Хусен тут же вынырнул из кустов с ведерком, полным кизила.
– А ты так и просидел все время? – спросил он. – Ни ветки не срубил! Не много мы наработаем.
– Ты что – учить меня хочешь? – оборвал его Хасан. – Твое дело оттаскивать к опушке то, что я нарублю.
– Таскать-то нечего!
Хасан не ответил. Брат посмотрел на него, взял топор и пошел сам рубить. Хасан вроде бы и не заметил этого. Как сидел, так и сидит. Он все смотрит в одну точку.
От шалаша отъехала груженная сеном подвода. Вот уже едет по дороге.
Копны вокруг шалаша будто тают. «Так пойдет дело – через – день-другой в балке ничего не останется, – думает Хасан. – Ну ладно, этот воз вы увезете, а больше не удастся…»
Когда воз отъехал довольно далеко, Хасан, пригнувшись, хотел пробираться к дороге. Он будто плыл, раздвигая попеременно то одной, то другой рукой мешающие ему ветки. Вот не замеченный никем Хасан быстро перебежал дорогу и спрятался в высоком бурьяне. Присмотревшись, он увидел, что отава вокруг пожелтела и подсохла – днем еще бывает жарко.
Неподалеку стояли копны, да и вокруг рассыпано немало сена…
Хасан нашарил в кармане штанов прихваченные из дому спички, огляделся по сторонам и, никого не увидев, поджег клок сена. Потом чуть отбежал и еще поджег, прислушался к треску искр, убедился, что пламя все больше и больше разгорается, бросился обратно в лес.
Хусен, пыхтя, рубил орешник и ничего не замечал, а пламя уже охватило большой участок и пылало заревом над высокой копной. Оно то взметалось, то плавно, как полотнище, опускалось вниз. Работник Саада выбежал из шалаша только тогда, когда огонь наконец подобрался к шалашу и он задымился. Не соображая, что ему делать, работник стал спасать шалаш, пытаясь погасить огонь.
