Иван Фирсов - Федор Апраксин. С чистой совестью
Когда воевода закончил, царь спросил:
— По челобитью тогда что порешили али нет?
— Слава Богу, великий государь взял тогда сторону купцов наших. Коммерц-советники в Городе нашем по справедливости и по закону торг правят. А иноземцам, вишь, неймется, урвать норовят.
В распахнутое окно со стороны Гостиного двора доносился несмолкаемый гомон.
Петр подошел к Матвееву вплотную, дружески положил руку на плечо:
— Тут я надумал про тебя, Андрей. Готовь съезжую с дьяками передавать Феде Апраксину. Поедешь в Москву под руку дядьки Льва, в Посольский приказ. Там ты более пользу принесешь. Осмотришься, поедешь в заморские страны. Хватит, ты с Артамоном Сергеевичем по ссылкам наскитался.
Матвеев, смущенно улыбаясь, поклонился, а Петр продолжал:
— К вечеру разыщи мне платье под шкипера, пойду в здешнюю австерию, потолкую с купцами за штофом. Тебя не неволю, да при тебе они и языки-то прикусят. Ты, Федя, со мной пойдешь, послухаешь, какие мысли держат иноземцы. Возьму Лефорта, ежели что не пойму, он за толмача будет.
Вечером Петр, прихватив Лефорта, Голицына, Алексашку, отправился в таверну. В Архангельском, как и в Москве, она располагалась в Немецкой слободе, но завсегдатаи были иные. На Кукуе сходились по вечерам, субботам торговцы и ремесленники, офицеры и редкие заезжие иноземцы. Посетители оседлые, тамошние. В архангельской же таверне публика обновлялась почти каждый день. Приходили и уходили купеческие заграничные суда, спускались по Двине торговые люди, приезжали окрестные купцы. Народ в основном денежный, временно холостяцкий. Где еще коротать время вечерами, как не в таверне.
В полумраке большого зала русские гости едва разглядели сквозь табачный дым свободное место в углу за длинным столом. Здесь располагались, как правило, компаниями, по интересам и землячеству. Купцы аглицкие, голландские, бременские и гамбургские, русские. Капитаны и шкиперы, матросы сидели за отдельными столами.
Рядом с русскими гостями расположились капитаны, судя по разговору англичане и голландцы. Петр улавливал отдельные слова.
— Франц, ты кумекаешь, — спросил он вполголоса Лефорта, — о чем толкуют?
Лефорт прислушался, взял кружку с вином, подсел к соседям, ввязался в разговор.
Апраксин пригубил вина, тихо сказал:
— Резон ли, Петр Лексеич, с ними связываться?
Петр усмехнулся:
— Поневоле, Федор. Бредем мы во мгле, надобно пелену разгонять. Зрить, где лучше нашего, перенимать полезное для отечества.
Покачиваясь, возвратился Франц и пояснил:
— Сие, Питер, голландские и английские капитаны, они теперь друзья, у них один король, Вильям.
— Про то давно ведаю, — дернул верхней губой Петр. — О чем толкуют-то?
— Ты знаешь, что у них война с Людовиком пятый год продолжается. Франция понемногу сдает на сухопутье, а на море чинит разбой. — Лефорт запыхтел, раскуривая трубку. — Приваторы французские, морские разбойники, совсем пресекли торговлю англичан и голландцев в теплых морях с Римом и Венецией, Египтом и Левантом. Торговые люди терпят убытки. — Лефорт наклонился и тихо добавил: — Поэтому капитаны довольны, что могут торговать с нашим русским краем.
Капитаны, услышав русскую речь, оглянулись: судя по платьям, русские офицеры, правда, их здесь видят в первый раз. Капитаны взяли с собой штофы, подсели к русским. Оказалось, не первый раз они в Архангельске, по-русски немного объяснялись.
— Мы просим к вам в компанию.
Петр обрадованно ухмыльнулся, пригласил по-немецки:
— Нимен зи битте платц…[15]
Как водится, первый тост выпили за знакомство. Второй не заставил долго ждать, предложил князь Борис Голицын:
— За наших гостей, шхиперов.
Разговор оживился, капитаны заговорили о том, что их занимало.
— Мы слышали, ваш царь ходил в море с капитаном Голголсеном.
Голицын и Лефорт, не сговариваясь, посмотрели на Петра, а тот как ни в чем не бывало ответил:
— То были добрые шхиперы, и нам довелось со своим государем разделить сей вояж. Проводили шхипера Голголсена до самого окияна.
Капитаны удивленно зачмокали:
— О, это неблизкая прогулка, значит, ваш царь не боится плавать, это добрый знак.
Один из капитанов разлил вино по кружкам:
— Наш соверен, король Вильям, весьма благоволит флоту и знает ему настоящую цену. У себя в Голландии он нарастил морскую мощь и, как это ни печально, сокрушил нам британцев. Поэтому мы выбрали его своим королем. — Капитан поднял кружку. — Ваш царь, видимо, тоже знает цену флоту. Я предлагаю выпить его здоровье.
Все дружно чокнулись…
Когда за полночь покидали таверну, Петр, опираясь на Меншикова, сказал:
— Поутру, Алексашка, кликни всех наших бояр, в обед у воеводы встретимся. Да повести Федосейку с Кикиным о том же.
Утром, как уговорились с Матвеевым накануне, Петр наведался к воеводе и сразу приступил к делу:
— Покаж епсипликацию с планом города.
Матвеев развернул карту, положил на стол. Петр опять спросил:
— Даве ты мне хвалился про строгановскую подель, то бишь верфь. А где оная?
— На Соломбале оная, государь, — ткнул в карту, — напротив Моисеева острова.
Петр прикинул что-то, подозвал Апраксина:
— Помнишь, Федя, подель на Плещеевом ладили? Теперича здесь образуем. — Царь взял шляпу. — Веди, воевода, показывай. А где Федосейка? — спросил Меншикова.
— В сенях, с Кикиным.
— Добро, пущай с нами идут.
Загрохотали сапоги по лестнице. Из распахнутой двери первым стремительно вышел царь, размашисто зашагал по высокому берегу вдоль Гостиного двора.
Матвеев не отставал, на ходу рассказывал:
— Сие, государь, Гостиный двор, здесь магазины наших купцов, там, подалее, немецких.
Апраксин прислушивался, присматривался…
Сразу за Гостиным двором началась Немецкая слобода, рядком потянулись торговые лавки, питейные дома.
На пристани, в устье речушки Кузнечихи свиту царя ждала шняка. Слева по ходу за кормой остался Моисеев остров. На берегу Соломбалы около строгановской верфи столпились люди. Рядом под навесом лежали стопы аккуратно сложенных досок.
Едва шняка коснулась пристани, Петр, не ожидая, когда подадут чалки, выскочил и зашагал к верфи. Толпу как ветром сдуло, остался один управитель с непокрытой головой.
Петр начал с осмотра пустого стапеля, полез на спусковые блоки, ощупывал подпоры, прикидывал высоту навеса. Подозвал управителя. Тот испуганно засеменил, непрерывно кланяясь.
— Яхту здесь ладили? — Петр досадливо взмахнул рукой, поднимая его с колен.
— Здеся, государь, здеся.
— Сколь времени?
Управляющий замялся, соображая.
— Два лета, государь.
Петр обогнул верфь, зашагал вдоль берега, перешел по мосткам небольшую речку.
— Сие Соломбалка, — пояснил Матвеев.
За ручьем простирался пустынный пологий берег.
— Тут и быть верфи Соломбальской. — Подозвал Апраксина. — Начинай, Федор, немедля, возьми у Матвеева расклад по людям в округе. Раскладку сделай по всем вотчинам, не позабудь про монастыри. — Петр оглянулся, нашел глазами Скляева, тот стремительно подбежал. — Через неделю-другую, Федосей, заложим здесь первый наш корабль для российского флота. Приготовишь все по делу. Вспомни, как Брандт все обустраивал. А ты, Федор, поторапливайся, Андрей через неделю отъедет на Москву.
Петр прошелся по стрелецким казармам, побывал в пороховом погребе.
— Маловато зелья, — покачал он головой и сказал Апраксину. — Надобно сюда припасов да пищалей прислать.
Заглядывал в магазины, склады торговые, толковал с купцами иноземными и доморощенными.
Перед отъездом воевода закатил прощальное угощение. Стол ломился, икру черпали ложками, на красную рыбу не смотрели. Матвеева царь посадил около себя, Апраксина рядом с ним.
— Нынче покидает Андрейка двинскую землю. — Петр, как всегда, сам открывал такие церемонии. — Он славно поднаторел на воеводстве, сам не кормился, отечеству с честью послужил. Ты, Федор, шагай далее, попомни, што от сего города единая морская тропка державы нашей в Европу пролегла. Немало значит она для судьбины нашей.
Напротив Матвеева оказался архиепископ Афанасий. В принятии хмельного он не отставал от других. То и дело чокался с Матвеевым. В разгар застолья Апраксин наклонился к Матвееву:
— Как с владыкой-то ладишь? — Не раз в Москве наблюдал свару царя с патриархом Андрианом. Тот в открытую поносил начинания Петра.
Подвыпивший Матвеев перевел взгляд на благодушную физиономию Афанасия, и его лицо невольно растянулось в улыбке.
— Скажу тебе, Федя, немало попов я знавал, но такого встретил впервые. Добрейшая, бескорыстная душа, знающий и мудрый пастырь. К тому же хлебосол и радушен в общении.
