Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева
Корпус Дохтурова наконец-то двинулся к Винково. На равнине, где несколько недель назад была стычка с французами, еще валялись несколько распухших и почерневших трупов в разных мундирах, ружья, кавалерийские каски и сабли в ножнах и без. Путь преградил ручей с крутыми берегами, который пехота преодолела без труда, зато артиллерия увязла в раскисшей глине. Пришлось отвязывать от ящиков фашины и устраивать переправу. Тем временем пальба, доносившаяся справа, стала отдаляться.
Над полем за небольшим пригорком еще висел клубами пороховой дым; на земле лежали русские егери вперемешку с французскими кирасирами. С позволения командиров, солдаты отправились подбирать раненых. С убитых французов снимали нагрудники, мундиры, ботфорты; некоторые брали себе медные шишаки с конскими хвостами. Двое артиллеристов держали под руки великана с размозженной головой, который еще хрипел, а двое других стаскивали с него сапоги. Лекаря перевязывали раненых, каких еще можно было спасти, не деля их на своих и чужих; священники исповедовали умирающих; покойников складывали в ямы, только что выкопанные шанцевыми лопатами.
…Левая рука Мюрата была на перевязи. Он весело смотрел, как солдаты шустро вынимали из карет меха, женские уборы, ларчики с драгоценностями, накидки, шали и прочие вещи, перед тем как сжечь экипажи, преградившие путь колоннам. Это был собственный обоз неаполитанского короля; он подбадривал солдат и смеялся над тем, как быстро и четко исполняют его приказ, – вот так бы всегда!
Адъютант маршала примчался к ошметкам того, что до сих пор называлось сводной кавалерийской бригадой, хотя от нее осталась только горстка вюртембержцев и горстка поляков: строиться и атаковать! Казаки уже переправились через Чернишню, их надо задержать!.. Услышав команды на немецком, польский ротмистр с искаженным от злобы лицом налетел на трех егерей, полоснул саблей одного, ранил лошадь другого, изругал третьего… Командир прикрикнул на него по-польски и вернул в строй. Бригада двинулась вперед, не столько нападая, сколько маневрируя. Когда казаки повернули коней, оказалось, что у польского ротмистра пробита пулей левая рука, из раны торчали осколки кости. Незаслуженно пострадавший от него младший лекарь Майер наложил повязку, хотя, по-хорошему, руку надо бы отнять.
…Орудия продолжали грохотать, в воздухе висело сизое марево. Остановившись под Спас-Куплей, французские каре отражали атаки русской кавалерии, к которой присоединились отряды партизан. Во втором часу дня к Беннигсену прибыли Толь и Кайсаров, посланные Кутузовым, с приказом прекратить преследование неприятеля и вернуть войска на прежние позиции – на двадцать с лишним верст назад. Ругнувшись про себя, Беннигсен поскакал к главнокомандующему.
…Грабившие фуру казаки не сразу заметили летевшего к ним галопом кирасирского капитана. Наскакав на них с палашом в руке, он рассек лицо одному, потом другому, погнался за третьим, пытаясь достать его сзади, но не мог проколоть толстый овчинный полушубок. Казаки окружили его, один пикой сбил с его головы каску, капитан поймал ее за султан и в запале даже не почувствовал укола в ногу. И с той, и с другой стороны уже спешили на помощь, завязалась сеча. Казаки отступили, французы вернулись к своим; капитан обнимал за плечи умиравшего друга, который заслонил его собой. Полковник отругал его при всех: что за гусарство!
Около трех часов пополудни огонь стих совершенно. Поляки отступали через лес, Мюрат вел свой отряд по Калужской дороге к Воронову.
…На земле, покрытой увядшей травой, расстелили ковер, но Кутузов сидел на табурете, свитские офицеры стояли рядом. Остановив коня, Беннигсен доложил фельдмаршалу, что неприятель разбит, но не уничтожен; точное число убитых, пленных и захваченных орудий он укажет в рапорте, который представит завтра. Казачий полковник Сысоев, которого Беннигсен захватил с собой, предъявил орла 1-го кирасирского полка. Кутузов поднялся и сделал несколько шагов к нему навстречу:
– Генерал, вы одержали славную победу, я должен благодарить вас, но наградит вас его величество.
Беннигсен холодно поклонился, не сойдя с лошади.
– Ваша светлость, позвольте мне удалиться из армии на несколько дней для лечения сильной контузии.
Он указал взглядом на перебинтованное колено. Кутузов молча сделал жест руками – мол, дозволяю, и Беннигсен тотчас ускакал. Светлейший же остался на легкий обед, который для него приготовили тут же, после чего сел в дрожки и приказал везти себя в Леташевку. Ермолов ехал у колеса на случай возможных распоряжений.
– Какой дал Бог славный нам день! – восклицал Кутузов, ни к кому не обращаясь. – Неприятель потерял ужасно. Взято много пушек, и говорят, по лесам их разбросано много. Пленных толпами гонят!
«Сочиняет донесение государю», – понял Ермолов, не приметивший ни толп пленных, ни пушек в лесах.
– Всё это дело постыдно для русского оружия! – негромко говорил Коновницын ближайшим к нему офицерам, труся позади дрожек. – Мюрат должен был истреблен быть, а ему дали возможность отступить в порядке с малой потерей, никто из нас не заслужил награды!
…В лагерь возвращались с песнями и подсвистом, под барабанный бой. На крылечке придорожной избушки стоял фельдмаршал, окруженный генералами.
– Вот ваша услуга, оказанная государю и отечеству! – говорил он, указывая на неприятельские штандарты и орудия по обе стороны от себя. – Благодарю вас именем царя и отечества!
– Ура! – кричали в ответ.
Урядник Филатов, состоявший в одной из партий, презентовал главнокомандующему генеральский ментик с орденской звездой и четырьмя крестами – доказательство того, что он собственноручно убил адъютанта Мюрата, преследуя бегущих французов. Кутузов произвел его в хорунжие.
Беннигсен сидел верхом, демонстрируя пострадавшее колено. Его большой нос был красен, губы плотно сжаты, словно чтобы не выпустить наружу мысли, клокотавшие в его голове. Какими могли быть последствия этого прекрасного, блестящего дня, если бы он получил поддержку и развил утреннее наступление! Кутузов всё загубил своими отговорками: не умели вовремя выйти на назначенные места, чтобы схватить Мюрата живьем, так и нечего; преследование неприятеля пользы не принесет, а потому и не нужно, оно только отдалит нас от нашей позиции. Ему лишь бы сидеть сиднем на этой позиции, куда не долетают пули и ядра! Трус! Смешной и жалкий, презренный
