Вячеслав Шапошников - К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе
На другой день, в сумерках, Егупов с Вановским отправились к Кашинскому, который жил теперь на Большой Никитской. Новый адрес Софья Морозова сообщила Вановскому в полдень, и тот сразу же помчался к Егупову.
Кашинского они не застали, правда, Терентьев был на месте. Пока раздевались и отогревались, пока осматривали новую «штаб-квартиру союзников» (как пошутилось Егупову), явился и сам Кашинский.
За вечерним чаем он принялся рассказывать, как па днях заехал к нему вернувшийся из-за границы брат Софьи Морозовой и ему пришлось разъезжать с ним по Москве. Затем приступил к заграничным повестям, которые привез Морозов.
— Ну а как ваши дела? — обратился он к Егупову, и словно бы только теперь, вспомнил: — Да! Вы ведь собирались в Варшаву съездить…
— Уже вернулся… — покривившись, прервал его Егупов.
— Вот как?! Однако же прыткий вы человек! И ка~ковы результаты?..
— «Результаты»?.. — Егупов глянул на Вановского. — Ну-ка, Виктор, покажи!..
Вановский поднялся, взял сверток с брошюрами, развернул его, протянул одну брошюру Кашинскому. Тот, далеко отставив ее от себя, подслеповато жмурясь, прочитал:
— «Всероссийское разорение»… — Щелкнул пальцами. — Автор, стало быть, — сам Плеханов!..
— Есть вот и еще кое-что… Это вот — второй сборник «Социал-демократа»… Тоже — новинка! Но я договорился о более солидных делах… — начал было Егупов и осекся, многозначительно подмигнув Кашинскому.
— Ладно, потом расскажете, — понимающе кивнул Кашинский и тронул Терентьева за рукав:
— Ты только посмотри, Миша, на все это богатство! Не правда ли, впечатляет?!
— Да-а… — протянул тот, не столь темпераментпый, как сам Кашинский. — Впе-чат-ля-ет…
— Прекрасно, прекрасно! — Кашинский даже слегка обнял Егупова. — Я думаю, ситуация такова, что теперь нам надо немедленно объединяться! Хватит, хватит работать в разрозненности! Мы делаем одно общее дело, и делать его надо объединенными силами! Так ли я толкую? — он опять слегка обнял и встряхнул Егупова, глядевшего именинником.
— Так! Само собой, так! В единстве — сила! — сказал тот. — Да ведь в принципе-то мы уже и договорились об этом…
— Ну так вот… — Кашинский искоса глянул на Терентьева, словно готовя его к тому, что будет сказано, и снова обратился к Егупову: — Фамилия Бруснев вам что-нибудь говорит?..
— Бруснев? — переспросил Егулов, — Вы не о том ли самом инженере-технологе, который не так давно появился в Москве и с которым я сам теперь ищу встречи? Не о Михаиле Ивановиче Брусневе?..
— О нем самом! — воскликнул Кашинский. — Вот как, однако же, выходит: вы, стало быть, сами хотели выйти на него?! А от кого вы о нем узнали?..
— Да со слов Софьи Морозовой… Вернее, от Леночки Стрелковой, а та узнала от Морозовой…
— Вот как… — пробормотал Кашинский, деланно-сердито насупившись, — однако, болтливы эти сороки…
— Я слышал от Стрелковой: этот Бруснев — весьма сильный марксист… — заметил Егупов.
— В теориях мы все сильны, — Кашинский, ухмыльнувшись, щелкнул пальцами, — вот в смысле практическом… Тут нужны дельные и решительные люди! Иначе все может потонуть в одной лишь подготовке и болтовне… Вы ведь, Михаил, тоже за решительные действия?..
— Я?.. Я — да, за решительные! — кивнул Егупов.
— Ну так вот: через два дня мы собираемся на квартире у Бруснева… — Кашинский взял листок бумаги и, быстро написав на нем несколько слов, протянул его Eгуповy. — Тут — адрес Бруснева. Живет он в Малом Тишинском переулке, отсюда — рукой подать. Да и от вашей квартиры это не так уж и далеко. В общем, найдете! Собираемся в семь вечера. Приходите! И вы, Виктор, приходите!.. Только — осторожность и осторожность!..
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Начальник отделения по охранению безопасности и порядка в городе Москве отдельного корпуса жандармов подполковник Бердяев не любил визитов в кабинет московского обер-полицмейстера генерал-майора Юрковского. Нелюбовь эта объяснялась многими мотивами. Первейший среди них: слишком часто Юрковский совал свой полицейский нос в дела отделения, то бишь, — в жандармские дела. Вмешивался, «путал карты», указывал… Наверное, о таких, как Юрковский, сказано «дядя всему свету»: всех норовит поучать, всем дает советы и наставления…
И еще одна скверная манера, вернее, начальственная привычка Юрковского, унижающая его, Бердяева, достоинство: ни разу не было такого, чтоб тот проявил так называемую «вежливость королей» — точность. Еще не было случая, чтоб принял приглашенного посетителя в точно назначенное время. Обязательно поманежит в приемной… Правда, потом рассыплется в извинениях и любезностях, но в следующий раз все повторится. Так что от этих его извинений и любезностей Бердяев обычно лишь морщился (разумеется, отвернувшись, без демонстрации!).
Вот и на сей раз ему предложено было «немпого обождать» в приемной. Садиться он не стал. В раздражении подошел к высокому, слегка обметанному морозными узорами окну, остановился перед ним, заложив руки за спину, рассеянным взглядом окинул видневшиеся за окном дома. В стылом сером воздухе мелькали крупные хлопья. Над крышами во многих местах вились дымы — еще не окончена была утренняя топка печей.
Глядя на город, Бердяев вдруг вспомнил сочиненную им, еще в начале жандармской карьеры, прибаутку:
Дома-домишки,и в них — людишки,в людишках — умишки,в умишках — мыслишки,в мыслишках — излишки,на те излишкинужны задвижки!
Вот так же однажды стоял у зимнего окна. Был он тогда в чине ротмистра. Имел уже кое-какие собственные идеи «по искоренению и пресечению…». Между прочим, баловался сочинительством. Умел в московских салонах блеснуть удачным каламбуром, недурно сочиненной эпиграммой… Умение никуда не делось. Просто ныне он этого себе не может позволить.
— Нужны задвижки… — вслух пробормотал Бердяев, глядя в окно.
Вот так же он глядел тогда на этот город, на суету людскую… Только окно было другое. Другой кабинет. И — пришло на ум, сочинилось… Пустячок, словесное баловство как будто… А ежели вникнуть — не пустячок, не баловство! Отнюдь!.. Все смуты начинались там, где не перекрывались вовремя эти самые излишки-излишества! Да, именно так — вовремя! И — с умом! Вовремя и с умом — вот великий руководящий принцип всякого охранителя общественного спокойствия и общественных, сиречь государственных, устоев!..
Бердяев вдруг усмехнулся. От сознания, что он-то этим принципом овладел вполне. Где-то там, в глубинах этого города, заваривается смута, завелись там, зашевелились эти самые излишки в мыслишках… Заварщики смуты ведут игру в конспирацию, в кружковые тайны… И ведать не ведают, что все они у него па виду, что каждый очередной ход их он знает наперед… Он лишь ждет, когда созреет момент! Ибо — «вовремя и с умом»!.. Только так! Сети им расставлены надежные. Охота уже давно началась. Все идет по разработанному плану. В Петербурге будут довольны результатами принятых им мер! Главное теперь — не проявить излишней поспешности!.. И только не подталкивали бы под руку, не подсказывали очередных ходов, не сбивали с хитроумно задуманного… А ведь наверняка именно этим чревато приглашение Юрковского… Тому нужны «немедленные и решительные меры по пресечению и искоренению революционной заразы»! Ох уж этот полицеискпй-торопыга с его чинами, званиями н полномочиями!.. Если бы он вовсе не лез в жандармские дела!.. Только под нотами путается. Главное для него — чтоб его обер-полицмейстерский мундир был незапятнанным, чтоб в его вотчине всё было спокойненько и благопристойненько: «Немедленно обезвреживать всякого, делающего хотя бы и малые попытки антиправительственной деятельности…» Выходит, надобно гоняться за каждой подозрительной фигурой… При таких методах тайный сыск должен превратиться в громадную армию… Нет, за каждой подозрительной фигурой не набегаешься! Это не годилось уже и вчера. Так называемая «революционная зараза» давно захлестнула всю Европу. Тайные общества Россия знала еще и в конце прошлого столетия и в первой четверти этого века, ныне же — последняя на исходе. Общества эти, увы, не спали — действовали, так что речь должна вестись не о подозрительных фигурах, а именно о тайных обществах, причем не отдельных, а составляющих целую сеть и имеющих явно всемирные цели. Так ныне обстоят дела…
Бердяев имел свою теорию относительно борьбы с этой самой «революционной заразой». Поскольку она проявляет себя все шире, все масштабней, с ней и бороться надо по-крупному, масштабно. «На крупную дичь — крупную сеть!» — так вроде бы самим народом русским сказано. Не гоняться за всяким потенциальным революционером, а выявлять своевременно целые зарождающиеся организации, держать их деятельность под контролем, не прерывая ее до поры до времени, до необходимого момента. Надо достигать того, чтобы все ниточки этой самой революционной паутины были на виду! Надо видеть, как и где они переплетаются… И когда дело за пахнет настоящим поличным — смести все разом!
