Сергей Мильшин - Волхв
— Да вот, как только сейчас пойдем с ульями и открою сарай. Ночью ему все равно за нами не углядеть, а там мы уже в недосягаемости будем.
— Может, уже пора? — Велитарх нетерпеливо напялил шапчонку на уши. — Поди, пчелы уже спят.
Белогост примерился к опускающимся сумеркам и привстал:
— А пойду — гляну.
И направился к ольшанику, где выглядывали круглые крыши колод — ульев. Братья проводили его взглядами. Белогост склонился у одного улья, другого и, выпрямившись, махнул рукой, приглашая Миловых. Те, оживившись, шустро поднялись с крыльца. Такой тяжелый и длинный день постепенно утопал в ночной черноте. Оставался последний переход.
Пришли на хутор уже за полночь. Всю дорогу волхв освещал путь одним факелом. Как он у него горел без перерыва, спрашивать уже не было сил даже у Давилы, который взгромоздил на плечи сразу два улья — столько же нес и Трудень. Наверное, это все их волшебные штучки, на которые ведуны горазды.
Сгрузили улья на подготовленные Белогостом пеньки и сразу же отправились в дом. Ведун предложил братьям холодный ужин, но все почти одновременно отказались. Сил оставалось только доползти до лежанок.
Ночью Гору показалось, он только что заснул, его кто-то сильно потряс за плечо. Кое-как парень разлепил глаза. В темноте немного проглядывала длинная седая борода. «Белогост, что ему?»
— Вставай, пошли, — коротко приказал ведун и отстранился. Горий сел и медленно потянулся за штанами. На улице было мрачно — тучи неслись, как кони, потревоженные волками, в угадываемом небе тревожно поскрипывали вершинами сосны. Горий остановился на крыльце.
— Пошли, надо тебе показать. Это очень важно. — Белогост уже удалялся в темноту.
Горий невольно пробежал первые сажени, чтобы не отстать и не потеряться.
Отойдя немного от хутора в лес, ведун запалил давешний факел и сразу стало видно под ногами, но совсем пропало направление. Куда они шли, Гор понял лишь когда рядом взметнулась ввысь темная громада заросшей скалы.
— Ну, понял, где мы? — Белогост остановился перед высоким камнем, заросшим кустарником.
— Ну, это, скала недалеко от хутора.
— Скала-то скала, да непростая. Капище на ее вершине. Просто мы с другой стороны. Я думал, узнаешь.
— Она мне сразу знакомой показалась, но почему, не понял.
Ведун наклонился к кустам и метнулся вперед. И исчез. Лишь где-то за кустами мелькнул свет факела и пропал.
— Светлый, ты где?
— Сюда иди, за мной, — приглушенный голос ведуна звучал откуда-то снизу.
Гор раздвинул ветки. За кустом чернел густой провал. Пещера! Гор пригнулся и смело шагнул в нее. Пахло сыростью и летучими мышами. Низкий свод, в который Гор упирался руками, постепенно повышался. Становилось светлей — за поворотом горел огонь. Здесь его ждал Белогост.
— Иди за мной, — он повернулся и зашагал впереди. Гор поспешил следом. Здесь уже можно было не пригибаться. Высокий потолок пещеры был испещрен трещинами, один завал им пришлось перелезть под самым потолком.
— Не самое лучшее место для хранилища. Но ничего, на какое-то время пойдет. Но потом надо будет обязательно найти пещеру покрепче. Живы будем, мы с тобой этим займемся, — неожиданно ведун резко остановился. — Пришли. Он шагнул в сторону и вставил факел в специальное отверстие в стене. Расползшийся свет открыл Гору несколько полок со свитками, связками деревянных дощечек и книгами в кожаных переплетах.
— Ух, ты, — он протянул руки, трогая берестяные свитки, — сколько же их здесь?!
Ведун взял одну книгу и открыл на первой попавшейся странице:
— Перуновы Веды. Это все наследие предков. Я с родины часть привез. Многое потом родноверы приносили. Вот и собралось. Правда, главной книги здесь нет, — он мимодумно пролистал скрепленные деревянные таблички. — Веды Белбога остались там, у моего учителя. Где книга сейчас — один Белбог знает. Может, еще свершится чудо и попадет она в мои руки. Хотя, вряд ли. Ну, да ладно. — Он твердо взглянул в глаза Гора. — Нельзя чтобы это богатство попало в руки попов. Сожгут. Надо постараться сохранить все, что хранится здесь, для наших внуков. Им потом заново Веру восстанавливать, как время придет. Я уйду в ирий, ты будешь хранителем книг. Как я когда-то стал наследником старого волхва. Стрела его срубила. Хазарская.
Гор молча внимал ведуну, он не знал, что тут можно сказать. Такая честь выпала ему, вчера простому парню из небольшого села Коломны, а сегодня уже воину. Сироте, потерявшему родителей еще в пятилетнем возрасте. Воспитанному дедом, тоже бобылем. У них был небольшой участок земли, корова, конь, птица разная. Помимо этого летом рыбачили всем обществом — заготавливали речную рыбу: осетра, сома да прочую мелочь на зиму. Зимой охотились на соболя, горностая, не брезговали и белкой. И всегда дед, сам отличный боец, по молодости участвовавший не в одной стычке, что с мордвой, что с зырянами, учил внука воинскому ремеслу. Таких, как Горий, в селе, считай, каждый второй. Разве, что остальные в основном с родителями жили. А сейчас… Ну, что тут можно сказать — повезло, так повезло. Он просто рад до ужаса. Ох, и начитается.
— Ну, а теперь пойдем. Вот эту книгу подарю Миловым. Они заслужили. Хорошие ребята. А у меня еще таких есть, две. — Он подхватил под мышку Веды и выдернул факел из чаши-крепления.
— Идем, — на сегодня хватит впечатлений.
Гор с сожалением оглянулся и с трудом заставил себя шагнуть за ведуном. Он сюда еще вернется. И не раз.
Глава 12
Клёнку Сагина бросили в подвал при княжеских палатах. Чернец, почувствовавший страх, исходящий от сапожника там, на дороге, на всякий случай решил схватить его. Ничего не натворивший человек, рассудил он, так пугаться не станет. Отобрали, не глядя, котомку и толкнули — иди вперед.
В город пришли ближе к вечеру. Замученный Клёнка, к тому же после бессонной ночи, к концу пути еле шевелил избитыми ногами. Грязь пудовыми пластинами накапливалась на подошвах, и ее приходилось периодически стряхивать и обтирать оставшуюся об траву на обочине. Наемники тоже выглядели уставшими. На чернеца, напряженно поглядывающего из-под надвинутого на самые глаза клобука, Смагин старался не глядеть, опасаясь встречаться с ним взглядами. Ему казалось, что этот непонятный человек видит его насквозь и уже наверняка знает, о том, что это он стащил книги из костра на площади.
Варяги всю дорогу шли позади мрачные и молчаливые. Как понял Смагин, у них только что погибли товарищи в каком-то бою. Понятно, бойцам не до веселья. В пути они не особо его притесняли, просто шагали позади и иногда тяжело вздыхали. Будь их воля, думал Смагин, они бы сейчас бросили к чертям опостылевшую службу, потому что у людей с такими мрачными лицами и тяжелыми взглядами, в которых сквозят почти ощутимые горе от потерь и позор поражения, спокойной жизни быть не может. Только до первого боя, в котором они обязательно сорвутся и с дуру или по точному расчету полезут в самое пекло, чтобы наверняка сгинуть. И погибнут. Чем частично смоют стыд и бесчестие бегства. Чернец тоже его ни разу не тронул и не заговорил. Упрятав ладони в рукава, он тяжело вышагивал позади маленького отряда и о чем-то с мрачной решимостью размышлял.
К облегчению Клёнки никого из знакомых в городе они не встретили. По полупустым улицам, беззлобно разбив по дороге стройные цепи детей, игравших в гуси-лебеди прямо на пыльной дороге, добрались до терема. Стража пропустила их без спроса, только покосились недобро на Смагина, верно определив в нем плененного. Он их видел раньше в городе. Они его, похоже, не узнали. Видно, он прилично изменился за последние сутки. И слава Богу. Все четверо дружно перекрестились на кресты христианской церкви, лет 20 назад построенной на месте сожженного храма Сварога. Новый храм помнящим людям сильно напоминал старый. И по восьмигранной форме и по пристроенному приделу. Строили-то те же самые строители-русичи. Только вместо плоских фаллических луковок древней веры установили другие — вытянутые на конце в шпили, на которые установили кресты.
Во дворе княжеского терема чернец коротко распорядился: «В подвал его, потом разберемся» и ушел в другую сторону. К церкви. Во дворе шумел в распахнутых воротных створках усилившийся ветер и поскрипывал в петлях. К вечеру потемнело небо, и опять зарождались где-то в глубине тяжелых туч новые дожди.
Варяги проводили его до деревянной крепкой двери и, отворив ее, пропустили Смагина вперед. Все было проделано молча. Клёнке тоже не хотелось разговаривать. Привыкнув к сумерку подвала, он огляделся. Высокое закрытое решеткой окно в дальней стене почти не пропускало света. В углу — блямба слежавшейся соломы, в другом — ведро для оправления естественной надобности. Он опустился на солому и подтянул колени к подбородку. Весь ужас создавшегося положения тотчас охватил его. Он понимал, что выйти живым из подвалов очень тяжело, почти невозможно. Все, кто попадали сюда, потом шли или прямиком на плаху или пропадали бесследно. Как же его так угораздило? Что стоило спрятаться в траву, и они прошли бы мимо? Или вообще не выходить к дороге, ведь знал, что опасно. Зачем туда поперся? Клёнка тяжело вздохнул и провел рукой по стене. Каменные стены подвала, сложенные из крупных булыжников, были на ощупь сухие, холодные и гладкие. Сколько спин шлифовали эти камни? Сколько судеб сломали эти стены? Сколько его предшественников с призрачной надеждой на спасенье бездумно смотрело на них. О чем они думали? Он закрыл глаза и, сердясь на себя, изнемогая от бессилия, заскрипел сжатыми зубами.
