Сергей Мильшин - Волхв
Похоже, его светлость сон все-таки свалил его и крепко, потому что Клёнка не слышал ни громкого взвизга открываемой двери, ни голоса стражника, а проснулся от того, что кто-то сильно, так что дергалась нога, стучал ему по подошве. Он подскочил и сел, бестолково хлопая ресницами. Здоровый стражник с небольшим факелом, зажатым в огромном кулаке, и со слегка приплюснутым лицом, похоже, из мордвы, пинал его в сапог.
— Проснулся, наконец, — он равнодушно разглядывал Клёнку. — Здоров ты спать, парень.
Смагин провел ладонью по лицу:
— Ночь не спал, вот и вырубился.
— Ладно, то не мое дело. Поднимайся, начальство зовет. — И посторонился.
Смагин медленно встал и расправил плечи. Выходить не хотелось до ужаса.
Отсвет факела прыгал и метался по сумрачным стенам. Тени бегали в догонялки, создавая какую-то мрачную картину Нави. Следуя за стражником, он миновал короткий коридор и по каменным избитым ступенькам поднялся наверх. Сразу стало светлей. Стражник опустил факел в ведро с водой, и он зашипел как гадюка, зажатая сапогом. Вдоль стен внутреннего коридора на подставках горели несколько свечей. Стражник пропустил Клёнку вперед. Через несколько шагов он скомандовал ему остановиться и толкнул крепкую низкую дверь: «Заходи». Тот пригнулся и рывком, как в холодную воду, вошел в помещение.
За круглым столом боком к дверям сидел человек в дорогой шелковой рубахе, расстегнутой на вороте. Сверху его наполовину закрывала расчесанная на два клина борода. На голове, не как у русичей блестели смазанные чем-то жирным и расчесанные на пробор черные волосы. Незнакомец был носат, с крупными оспинами по лицу. Клёнке показалось, что он его уже когда-то видел, но где — не вспомнил. В углу комнаты на высоком стуле восседал Никифор в черной рясе. У Клёнки похолодело внутри. «Ну все, попался. Теперь не отвертеться». Слабую надежду, что его тут не признают и потому отпустят, смыло холодным потом, выступившим между лопаток. Он остановился посреди комнаты и скинул шапку. Человек в рубахе, прищурившись, посмотрел на Клёнку:
— Кто таков? Что делал в лесу?
Клёнка опустил глаза. Несмотря на несколько часов бездействия, он так и не придумал, что будет отвечать на этот вопрос. Точнее, на его вторую часть. Кто он такой, Клёнка скрывать не собирался — все равно узнают. И тут в гулкой горнице раздался густой бас протоиерея:
— Да это же Смагин, сапожник. — Он оперся о посох и поднялся. — Я тебе рассказывал — книги утаил. А мы за тобой посылали. Куда ж ты подевался?
Клёнка словно закаменел. Он не знал что говорить. И только стоял, уперев взгляд в землю и теребя шапчонку.
Человек в рубахе по-новому взглянул на застывшего Смагина:
— Так вот кого я в лесу подобрал!? — он недобро улыбнулся. — То-то он от страха вспотел аж. Теперь понятно.
И тут Смагин понял, кто перед ним. Чернец! Без плаща и клобука на голове он разительно переменился.
Никифор приблизился к Смагину вплотную:
— Ну, чего молчишь, как воды в рот набрал?
— А чего говорить-то? — Клёнка сглотнул комок.
— Чего не пожаловал? Звали же.
— Так. Идтить надо было.
— И куда это ты так торопился?
— В Коломны.
— Чего там забыл?
— Сродственники там.
— Соскучился? — Никифор отвернулся и шагнул в сторону, постукивая палкой по дощатому полу горницы.
Смагин промолчал. Ответа от него и не требовали. Перед Смагиным теперь остановился чернец. Двумя руками он дернул его ворот в разные стороны и зло ухмыльнулся, увидев, на открывшейся груди крестик на черной бечевке:
— Ты же христианин. Я видел, как на купала святой церкви крестился. Зачем дьявольские книги от очистительного огня спасал?
— Клёнка невольно прикрыл крестик ладонью:
— Они не дьявольские.
— Да ты думаешь, что говоришь? — возмутился протоиерей и пристукнул посохом. — Может, у них — язычников и празднества не дьявольские? — он с подозрением скривил лицо.
Смагин опустил голову с мыслью больше вообще ничего не говорить. А то и так уже про Коломны проговорился. Как-то уж очень легко сболтнулось, как будто пьяный был или под силой какой-то. Этот чернец определенно на него как-то влиял.
— Куда дел книги? — чернец ухватил Клёнку за палец и начал выкручивать его к верху. — Говори, пособник язычников.
Смагин выгнулся и сквозь нарастающую боль неожиданно, словно увидел ответ, повисший перед ним в воздухе, как на доске мелом. Как будто чья-то невидимая кисть нарисовал перед глазами белесые буквицы:
— Я их в лесу зарыл. У..у..уу, — на приметном месте.
Страшная рука отпустила палец:
— Место найдешь? — он внимательно вгляделся в лицо Смагина, словно пытался прочесть все его мысли. Глаза были колючие и, казалось, прокалывали его насквозь, как острый шип розы тонкий лист.
Кленка схватил ноющий палец другой рукой. Все-таки он очень сильно его скрутил, может, даже сломал:
— Найду.
— Ты ему веришь? — Никифор выставил голову из-за плеча чернеца и тоже пристально смотрел на Клёнку. — А если набрешет?
— Набрешет, кровью умоется, сразу там, на месте, — чернец отвернулся от Смагина, словно потерял к нему интерес. — Завтра с утра пойдешь, покажешь. — Он устало присел на лавку. — Никифор, позови дежурного.
Протоиерей молчком толкнул входную дверь:
— Кузьма, — в коридоре отозвался гулкий голос. — Подь сюды.
Вошел уже знакомый Клёнке стражник и без всяких эмоций на лице остановился, ожидая дальнейших распоряжений.
— Отведи этого. Поживет еще. До завтра.
Так же, не меняя выражения, стражник посторонился, пропуская Смагина. Тот не стал ждать приглашения и быстро вышел из горницы, пока не передумали. «Кажись, на сегодня проскочил. До утра есть время придумать, как быть завтра».
Обратный путь показался Клёнке уже не таким мрачным, и даже отблески факела на стенах теперь виделись ему более жизнеутверждающими.
Стражник дернул за ручку деревянной двери, обитой железными полосами, петли снова взвизгнули.
— Когда только смажут. Говорил же.
Смагин решительно и даже, может быть, с облегчением шагнул через знакомый порог. Дверь захлопнулась, и он остался один в кромешной темноте. Но звуки с воли сюда долетали. Звенели сверчки совсем рядом, а вдалеке разводили хоры ночные болотные жители — лягушки. Клёнка упал на солому и закрыл глаза. Смерть немного отложили, он был рад и тому. В его положении любая отсрочка казни — уже победа. «Что же мне делать завтра? Как выскользнуть из лап чернеца? Только бы он не пошел завтра сам. Нет, не должен, не его уровня забота. Наверняка пошлет каких-нибудь гораков. Нужно везение, без него не справиться. Впрочем, мне же только что повезло. Может, и завтра Бог не оставит». Мысли метались в его голове, словно спугнутые с потолка пещеры летучие мыши. Он попытался представить, где завтра укажет место, но лесные картины начали заливаться тяжелым туманом, деревья терять четкость, расплываться. Клёнка вздохнул шумно, и богиня Дрёма навалилась на него тяжелой грудью, погружая в глубокий, освежающий тело и дух сон.
Утром ему принесли тарелку с пшенкой и кружку воды. Он с удовольствием поел. Вскоре пришел уже новый мрачный стражник и вызвал Клёнку на выход. Смагин поднялся и, перекрестясь на посветлевшее оконце, за которым выглядывал один из крестов на шпиле церкви, вышел в коридор.
Во дворе светило солнце и чирикали воробьи. Где-то в стороне, за бревенчатым тыном, раздавались громкие голоса и ржание многих лошадей. Чья-то луженая глотка кликала неведомого Тимошку. Клёнка прищурился на свет.
Стражник подтолкнул его в спину.
— Чего встал? Иди уже.
Прикрывая ладонью еще непривыкшие к яркому солнцу глаза, Смагин быстро спустился с крыльца. Во дворе уже перебирала ногами четверка оседланных коней. На четырех восседали княжеские дружинники, четвертый вороной покачивал мордой с пустым седлом. Его окликнул показавшийся знакомым голос.
— Садись живей, а то уже роса скоро высохнет.
Смагин поднял голову. На жеребце сидел тот самый десятник, которого он встретил на дороге после выхода из города. Он с тайной надеждой скользнул взглядом по остальным дружинникам. Двоих видел в городе, третий незнаком. Никиты среди них не было. И то, окажись он здесь, это было бы уже слишком. Последнее время Клёнке и так как-то уж чересчур везло. Когда-то удачная полоса должна была закончиться. Вон она и закончилась. Десятник тоже узнал его:
— А, старый знакомый. Я ведь так и понял тогда, что нашкодить хочешь. По волнительности твоей понял. Да, в прошлый раз проскочил как-то. Ну, видишь, от судьбы не уйдешь. Раз повезло, второй повезло, а третий — перебор. — Он проследил взглядом, как Смагин усаживался на жеребца и стеганул своего кнутом. — Но, пошел, родимый.
Кони тронулись. Смагин тоже ударил своего пятками. Его определили ехать вторым, сразу за десятником. День был будний, и на улицах встречался только мастеровой народ. Они сторонились стражников, стараясь не поднимать глаз. Смагина это полностью устраивало. Четверо всадников без происшествий выехали из городских ворот. Десятник обернулся на ходу:
