Борис Васильев - Владимир Мономах
— Это правильно, — сказал воевода Железян. — Степь руководствуется своими законами, которым тысяча лет. И нам не следует навязывать ей свое толкование жизни. Но где же все-таки хан Итляр?..
4
А хан Итляр с горсткой уцелевших верных ему нукеров в это время гнал своих лошадей к стольному граду Киеву.
Вскоре он уже сидел напротив застывшего в кресле великого князя Киевского Святополка Изяславича.
— Там измена, — бормотал Итляр. — Они заманили меня в ловушку…
— И разбили в пух и прах, — усмехнулся великий князь. — И ты, жалкий и побитый, примчался ко мне. Зачем? Жаловаться? Оправдываться?
— Ты обещал мне золото. Много золота. А где оно, твое золото? Где?..
— В казне.
— А что мне делать?.. Ты должен дать мне золото, а то меня убьют в орде. Я не исполнил слова, а ты, великий князь, навязал мне договор. Но в Степи Половецкой нет договоров, а есть слово.
— Слово звонко звучит, когда за ним слышится звон десяти тысяч сабель, — жестко усмехнулся великий Киевский князь. — А сейчас в моих ушах жужжит, как комар, только твое жалкое бормотание.
— У меня семья. Восемь жен, четверо сыновей да две дочери. Я отдам тебе сыновей, а ты продашь их в рабство, а мне дашь золото. И я уйду. Уйду. Я сбегу на край света, я спрячусь…
— Вот это мне нравится больше, чем твой жалкий лепет, бывший хан и бывший человек, — великий князь опять усмехнулся. — Уж коли ты готов за свою шкуру заплатить своими сыновьями, мне есть о чем с тобой толковать. Тебя сейчас проводят отдохнуть, а вечером мы увидимся, и ты нацарапаешь крест на договоре, который тебе прочтут и разъяснят.
— Какой договор? Какой крест?..
— Договор о том, что ты продал мне в рабство своих сыновей, бывший вождь бывшей армии. Я тебе заплачу золотом, и ты немедленно покинешь границы Киевской Руси. Ты все понял?
— Да. Да. Я…
— Сейчас тебя накормят обедом. Без меня, я занят. Потом ты нарисуешь крест на договоре, а я заплачу тебе золотом.
— А я…
— Свободен, как птица.
И тут великий князь Киевский Святополк Изяславич поймал острый взгляд раздавленного, как ему казалось, хана Итляра. Тот острый степной взгляд, каким смотрят на обреченного пасть от стрелы в спину. И по спине его вдруг пробежал холодок.
«Нет, он не так прост, как прикидывается. Кто-то из его верных нукеров наверняка спасся в том сражении… Ишь, глядит, будто целится…»
И Святополк сказал:
— Из уважения к твоей старости я заключу договор о покупке твоих сыновей прямо сейчас. И прямо сейчас заплачу тебе за них золотом.
— Сейчас?.. — Хан Итляр впился настороженным взглядом в князя.
— А зачем тянуть, хан? — улыбнулся великий князь Киевский. — Эй, кто там? Принесите мне договор с ханом Итляром.
Никакого договора еще, конечно, не было, поскольку князь его так и не написал. Но были рядом гридни, и очень толковые: Святополк подбирал их лично.
— Вот, мой хан, тебе договор о покупке твоих сыновей. Поставь крест, а золото сейчас принесут.
— Сначала золото, — упрямо наклонил голову хан Итляр.
— Внести золото!
Вскоре гридни с трудом внесли увесистую сумку. Раскрыли ее, и хан сладко зажмурился.
— Да я же и не подниму ее…
— Тебя проводят гридни.
— В степь. Мне надо в степь.
— В степь так в степь. Поставь крест на договоре о продаже твоих сыновей мне в рабство.
Хан поставил крест.
— Я не донесу столько золота.
— Прощай, хан. Гридни донесут твое золото до Степи Половецкой.
Два гридня донесли золото только до крыльца. Там их неожиданно встретили нукеры хана Итляра, бесшумно закололи, схватили сумку с золотом, усадили своего хана на коня и умчались в Дикую Половецкую степь.
— Дело сделано! — громко возвестил сам себе великий князь Святополк Изяславич.
Глава четвертая
1
— Дело сделано!.. — радостно воскликнул воевода Железян. — Воспоем же славу на торжественном пиру в честь великого полководца князя Мономаха!
— Нет, — негромко сказал Меслим.
— Почему нет?..
— Нет!.. — мощным голосом гаркнул князь Мономах. — Русские на трупах павших товарищей не пируют!.. Пировать будем только тогда, когда поможем раненым, с честью и молитвой отпоем христиан и предадим святому огню павших в бою язычников!..
По залу прокатился рокот.
— Ты прав, мой князь, — негромко сказал Меслим. — Ты прав, как всегда.
— Да!.. — крикнул князь Владимир. — Исполним христианский долг и предадим очистительному огню язычников!.. Вот тогда всласть и попируем, и твоя младшая дочь Надежда, Ратибор, лично поднесет кубок славы юному герою хану Илясу!.. Удар его конников в тыл Итляра решил судьбу сражения. Таково мое княжеское повеление, друзья мои!
Женщины и челядь во главе с Меслимом тотчас занялись ранеными, не разбирая, кто из них христианин, а кто — язычник. Все раненые были равны перед болью, и помощь всем требовалась одинаково.
Когда раненые были вынесены с поля сражения, за печальное дело взялись воеводы. Воины, обнажив головы, в первую очередь хоронили христиан: сначала относили в церковь, где священник отпевал их, а затем предавали тела земле в одной братской могиле.
Предание земле требовало времени. Каждый воин бросил в братскую могилу свою горсть земли, будь он христианин или язычник. Пред гибелью в сражении все воины равны.
Затем соорудили огромный костер, на который бережно уложили тела язычников. Хан Иляс и воеводы во главе с князем Мономахом одновременно подожгли костер с разных сторон и, обнажив головы, стояли вокруг пламени, пока не догорел он. Потом по повелению Мономаха пепел старательно собрали в бронзовую вазу, которую Ратибор скрепил своей печатью. Вазу с прахом отнесли в братскую могилу, где и зарыли вместе с павшими христианами.
— Прошу князя Мономаха, хана Иляса и всех воевод на пир во славу победителя, — возгласил наместник великого князя Киевского Ратибор. — На нем моя младшая дочь Надежда поднесет хану Илясу кубок славы.
Пир состоялся в дворцовой палате наместника. А под открытым небом накрыли столы для всех уцелевших воинов, как христиан, так и половцев хана Иляса. Их потчевали теми же блюдами, что и князя, наместника, хана и воевод. Но в палате чествовали хана Иляса, а здесь просто отмечали победу.
Пир открыл князь Владимир Мономах. Обождал, пока утихнет шум и говор, и сказал:
— Мы, собравшиеся на этом пиру, а также наши дети и жены, наши правнуки и правнучки будем вечно вспоминать отважного хана Иляса, спасшего Киевскую Русь и все ее народы от позора поражения и поругания отечества нашего, земли отич и дедич, и нас, живущих на ней. На наше счастье нашелся юноша, добровольно взваливший на себя ответственность перед народами Руси.
— Слава хану Илясу! — с воодушевлением крикнул воевода Железян.
— Слава, слава, слава!.. — подхватили за столами остальные воеводы.
Мономах поднял руку, и все примолкли.
— Весь сегодняшний торжественный пир мы посвящаем славе хана Иляса, — продолжил князь. — И в конце этого пира дочь наместника, боярина Ратибора поднесет хану кубок славы.
Пили весело и бодро. Громко славили половецкого хана Иляса, его воинов и его воинскую отвагу. Встав, помянули и павших.
А в конце звонкого пира явилась дочь наместника боярина Ратибора Надежда с серебряным подносом в руках. На подносе стоял золотой кубок, до краев наполненный густым фряжским вином. Девочке — а ей по виду никак нельзя было дать более двенадцати-четырнадцати лет — нести тяжелый поднос с еще более тяжелым, наполненным вином кубком, из которого нельзя пролить ни капли, было невероятно трудно. Лицо Надежды закрывала прозрачная ткань, девочка впервые исполняла священную обязанность — подносила герою кубок славы, — а потому очень волновалась. Но все свои невольные промахи она тут же и устраняла, гибко балансируя складным, верховой ездой тренированным телом.
— Ох, хороша, — прошептал Железян. — Чудо как хороша…
И за столом все примолкли, опасаясь вспугнуть эту хрупкую красоту. Хан Иляс, видя, как девочка старается, не выдержал, поднялся из-за стола, и девочка замерла, не успев поднести к нему кубок. А он шагнул к ней, осторожно взял кубок с подноса, выпил до дна, не пролив ни капли, поставил кубок на поднос, бережно откинул покрывало и замер. Никогда в жизни своей не видал он такого чистого и прекрасного лица. Неожиданно для себя самого и для всех пирующих хан Иляс схватил девочку, как свою добычу, поднял ее над головой и понес торжественно к центру стола, где сидели Ратибор, Владимир Мономах, Меслим и Железян. Остановился перед Ратибором, прижал к груди девочку, так и не выпустившую из рук подноса. Вдруг резко поднял ее на вытянутых вверх руках и упал на колени:
