На день погребения моего - Томас Пинчон

  — Ты знакома с Анархистами?

 — В этом городе их полно.

  —  Риф думает, что он здесь один, — заметил Кит.

—   Ты действительно думаешь, что они уже разрабатывают какой-то план? — спросил Риф.

  — В основном только разговоры. Хочешь посмотреть?

Они сошли на остановке Сан-Маркуола, пересекли несколько мостов, зашли в несколько портиков сотопортего, в переулки столь узкие, что приходилось идти гуськом, пока наконец Далли не сказала: «Здесь». Это было кафе под названием «Лагуна Морте». Внутри сидел Андреа Танкреди со своими друзьями-художниками, как оказалось, обсуждали Скарсдейла Вайба, последнего в ряду американских миллионеров, приехавших сюда с планами насчет венецианского искусства.

 — Газеты называют это «военными трофеями», — объявил Танкреди, — словно это всего лишь метафорическая борьба, в которой крупные суммы в долларах заменяют данные о количестве убитых и раненых ...но вдали от чужих глаз и ушей те же люди проводят кампанию по уничтожению искусства как такового.

 Кит поверхностно владел итальянским, но даже он понял, что это страсть, а не обычное очковтирательство в кофейне.

 — Что плохого в том, что американцы тратят деньги на искусство? —  возразил молодой человек с бородой пирата по фамилии Маскаренья, —  macchè, нет, Танкреди. Этот город построили благодаря покупкам и продажам. На каждую из этих Великих Итальянских Картин рано или поздно повесят ценник. Восхитительный мистер Вайб ничего не крадет, он платит цену, которую согласовали обе стороны.

— Это не ценник, — закричал Танкреди, —  это то, что следует за ним —  инвестиции, перепродажа, убийство чего-то, рожденного живым в горячечном бреду встречи краски с холстом, превращение ее в мертвый объект на продажу, снова и снова, всё, что выдержит рынок. Рынок, силы которого всегда направлены против творения, в сторону смерти.

—  Cazzo, черт, пусть забирают всё, что смогут увезти, — пожал плечами его друг Пульезе. — Очистят место на этих крошащихся старых стенах для нас.

— В любом случае, грехи американцев намного серьезнее, чем кража предметов искусства, — сказал Маскаренья. — Мы не должны забывать про огромный не отображенный на карте город беззащитных душ, которые он отправил на край бездны. Слишком много даже для Божьего прощения.

—  Что нужно мистеру Вайбу, — сказал Танкреди, — так это неприятность, которую он не сможет уладить с помощью молитв.

 —  La macchina infernale, адская машина, — рискнула Далли.

— Appunto, точно! — Танкреди, как известно, с неохотой прикасавшийся к людям, одобрительно пожал ее руку. Кит, заметив это, уставился на нее. Она как можно шире открыла глаза и начала вертеть невидимый зонтик.

Парень застенчиво пожал руку Киту и Рифу. Именно сегодня он не был похож на человека, вынужденного совершить какой-нибудь отчаянный поступок.

  — Этот Вайб, да?

Это было столь же хорошее вступление, как любое другое. Братья обменялись взглядами, но как-то не обратили на это внимания.

   Позже они будут вспоминать его глаза.

  — Как ты думаешь, насколько серьезен этот парень? —  поинтересовался Риф.

 — В последнее время, — сказала Далли, — он много говорит о Бреши, Лукени и некоторых других знаменитых анархистских головорезах, во всяком случае — достаточно много для того, чтобы народ начал нервничать.

—  Предполагалось, что всё будет легко, — сказал Риф. — Просто застрелить мерзавца, и вопрос закрыт. А теперь вдруг мы ищем, кому бы передоверить эту работу?

 — Как знать, — осторожно сказал Кит, — возможно, мы выполнили бы эту задачу быстрее, просто отойдя и позволив силам Истории проехаться по нему?

  — Тот разговор в Гарварде?

  — В Йеле, — хором сказали Кит и Далли.

   Риф минуту моргал, глядя на них.

  — Кто знает? Ладно, начнем с того, что...

Принчипесса наконец уговорила Далли пойти на бал той ночью, а кроме того нечаянно обронила интересную новость: одним из гостей будет Скарсдейл Вайб. Спрятавшись в комнате от вызывающего необычайное безумие ветра бора, Кит, Риф и Далли играли в покер и обсуждали это новое обстоятельство, попивая граппу, Риф наполнял воздух зловонным дымом своих дешевых итальянских сигар. Все чего-то ждали —  хорошей карты, яркой мысли, карабинеров на пороге, под гнетом странного неприятного предчувствия катящихся по дороге дурных вестей.

  — Когда-нибудь видел такие?

  —  Ого, откуда они?

  —  Турин, Италия.

  —  Нет, в смысле...

 —  Просто ловкость рук, Венеция - яркий город, но здесь слишком много глухих углов. Это называется «Лампо», круто, правда? Магазинная винтовка, зажигает 8-милиметровый «Голуаз», это колечко здесь — спусковой крючок, средний палец засовываешь вот сюда, —  она показала, — дуло торчит из твоего кулака, стреляет, и цилиндрический затвор возвращается на место, давит на твою руку и досылает патрон в патронник, бах.

  —  Черт, ты можешь пойти к нему прямо с этим.

  — Думаю, могла бы.

  — Но не пойдешь.

  —  Парни...

  —  Он тебя дразнит, — сказал Кит.

  —  Признаю, да, — театрально вздохнул Риф.

  — Как бы то ни было, к вечеру раскочегаримся, — предположила Далли.

— Эй! Может быть, ты встретишь какого-нибудь итальянского князя, влюбишься, по крайней мере, наешься вкусной еды.

   Смеясь над досадой брата, Риф закашлялся клубами сигарного дыма.

 —  Пропитайся этим, пока ты здесь, почему бы нет?

 — Как жаль, что я никогда не увлекался кражей драгоценностей, Далия, ты была бы прекрасной сообщницей.

  — Черт, Кит, твой брат — такой милашка.

  — Он тоже хорошо пахнет, — проворчал Кит.

 — Иди, Далия, — сказал Риф, — вечеринка есть вечеринка, никогда не отставай на очко, получай всё, черт возьми, что захочешь, если на твоем пути встретится что-нибудь полезное, сообщи нам — мы будем снаружи, будем прощупывать почву. Как-нибудь найдем способ к нему добраться.

Снаружи горожан сдувало в горизонтальное положение, они хватались за всё, за что только можно ухватиться, туфли слетали с их ног и уплывали по бурным волнам Лагуны. Черепица падала с кровель, гондолы подпрыгивали, кувырком летя вниз по Рива, оставляя отколотые кусочки лака в водоворотах крошечных черных бурь позади, а сверху кружились в бледно-серебристом вихре линяющие ангелы-хранители Венеции, ища убежище среди терзаемых ветром заброшенных колоколов, уже много часов благовестя только о буре, созывая на невидимые мессы души потерпевших кораблекрушение и утонувших, ниже земные голуби и водоплавающие