Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
Правда, 84-летний император Франц-Иосиф войны не хотел. Точнее, он был не прочь хорошенько проучить сербов, но так, чтобы не вызвать войны с Россией. После позорного поражения от пруссаков в 1866 году[51] император с крайним недоверием относился к победным обещаниям своих генералов и министров. Больше всего он желал, чтобы 66-й год его царствования прошел без потрясений. Но Франц-Иосиф был дряхл и страдал старческими недугами. Управлять делами он был уже не в состоянии. Очень многое в этой ситуации зависело от его советников. Однако и между ними не было единогласия.
Начальник Генерального штаба Франц Конрад фон Гётцендорф был известен тем, что на дух не переносил сербов. Непримиримая позиция «ястреба войны» даже привела к его временной отставке в 1911 году. Теперь он вновь требовал проведения скорейшей мобилизации против Сербии. Министр иностранных дел граф Леопольд фон Берхтольд шел еще дальше, полагая, что нападение на Сербию следует осуществить без объявления войны. Этот пятидесятилетний жуир, любитель породистых лошадей и элегантных костюмов, вовсе не был кровожаден. Но как истинный аристократ, он был крайне обеспокоен вопросом престижа Габсбургской монархии – «страны неправдоподобной», по его собственным словам. Ликвидация Сербии как самостоятельного государства представлялась ему лучшим решением всех больных проблем Австро-Венгрии – внешних и внутренних. Против немедленной войны выступал влиятельный министр-президент Венгрии граф Иштван Тиса, призывавший к осторожности и осмотрительности. По его мнению, следовало предварительно заручиться поддержкой остальных балканских государств и Румынии.
Наконец, был вопрос, который волновал всех: как отнесутся к предстоящей балканской заварушке в Берлине? Ведь Австро-Венгрия и Германия не были связаны между собой официальными военными обязательствами. Между тем германский посол в Вене граф Генрих Леонхард фон Чиршки-Бёгендорф почти неделю не давал никаких обнадеживающих заверений, поскольку сам не имел никаких точных инструкций.
В германских правящих кругах царило настороженное ожидание. «Весть об убийстве, – пишет Тирпиц, – произвела на нас всех тягостное впечатление. Ожидали, что преступление вызовет ту или иную форму возмездия, а, следовательно, и известную напряженность в европейских отношениях. Мировой войны я не опасался. Кто решился бы взять на себя ответственность за нее?».
Первые два дня после убийства эрцгерцога Вильгельм никак не выказывал свое отношение к случившемуся. Кажется, он колебался. Настроение его начало меняться 4 июля. В этот день он сделал свои пометы на докладе фон Чиршки, представленном рейхсканцлеру Бетману-Гольвегу еще 30 июня. Замечание посла о желании австрийских властей «раз навсегда основательно свести счеты с сербами» кайзер сопроводил припиской: «Теперь или никогда». А фраза Чиршки: «Я пользуюсь всяким поводом, чтобы сдержанно, но весьма настоятельно и серьезно предостеречь (австрийские власти) от необдуманных шагов» – вызвала у Вильгельма взрыв негодования: «Кто его уполномочил на это? Очень глупо! Это его совершенно не касается, так как это исключительно дело Австрии – думать о собственных шагах. После скажут, когда дело пойдет скверно: Германия не хотела!!! Пусть Чиршки соблаговолит оставить этот вздор! С сербами надо покончить и именно сейчас».
Чиршки был объявлен выговор, после чего он заговорил другим языком, более соответствующим образу мыслей своего государя. 4 июля Берхтольд получил от него известие, что «Германия при всех условиях поддержит монархию (Габсбургов), если последняя решится выступить против Сербии… Чем скорее начнет Австрия, тем лучше, вчера лучше, чем сегодня, но сегодня лучше, чем завтра».
В тот же день секретарь Берхтольда граф Хойос повез Вильгельму личное письмо Франца-Иосифа. Старый император был откровенен. В сараевском деле, писал он, «будет невозможно доказать соучастие сербского правительства. Тем не менее, по существу нельзя сомневаться, что политика сербского правительства направлена на объединение южного славянства и, следовательно, против владений Габсбургского дома». Поэтому Сербия должна быть «устранена с Балкан в качестве политического фактора».
Берхтольд, со своей стороны, сочинил меморандум о положении дел на Балканах. В этом документе говорилось, что Австро-Венгрия полна решимости «порвать сеть, которой сербы опутывают империю». На словах он просил своего эмиссара передать немецким властям, что Вена собирается предъявить Сербии ультиматум, и в случае невыполнения заключенных в нем требований начать против Сербии военные действия.
Хойос приехал в Потсдам утром 5 июля. Вильгельм ознакомился с обоими привезенными документами в присутствии австрийского посла графа Сегени, специально приглашенного к завтраку. Сразу после окончания аудиенции Сегени отправил в Вену отчет о своей беседе с кайзером, постаравшись ничего не упустить. Вильгельм говорил, что не следует медлить с выступлением против Сербии. Россия, конечно, займет враждебную позицию. Впрочем, она еще не готова к войне и должна будет еще хорошенько все взвесить, прежде чем браться за оружие. Но если бы дело все-таки дошло до войны между Австро-Венгрией и Россией, то император Франц-Иосиф может быть уверен, что Германия, как верная союзница, будет стоять на его стороне. В заключение своей речи кайзер заявил Сегени, что «он будет сожалеть, если мы не используем настоящий, столь благоприятный для нас, момент».
Отпустив посла, Вильгельм вызвал к себе Бетмана-Гольвега и помощника министра по иностранным делам Циммермана. Самого министра Готлиба фон Ягова не было – он проводил медовый месяц в Люцерне. В отпусках находились также Мольтке, лечившийся на минеральных водах в Карлсбаде, и Тирпиц, отдыхавший на курорте Тарасп. Канцлер сразу одобрил карт-бланш, выданный кайзером Австро-Венгрии, хотя в глубине души и был уверен, что тот не представляет себе всех последствий своего решения. Особой трагедии в австро-сербской войне он, однако, не видел. Наоборот, придерживался мнения, что без нее международный престиж Австро-Венгрии, – единственного крупного союзника Германии, – будет поколеблен окончательно. Допустить этого было нельзя – и «не беда, если из-за этого возникнет война с Россией», как охарактеризовал царившее в Потсдаме настроение германский посол в Лондоне Лихновски.
Наутро 6 июля о происшедших накануне событиях были проинформированы военный министр, заместитель Тирпица и несколько других высших военных чинов. Представителю Главного штаба генералу фон Бертрабу было поручено передать отсутствующему Мольтке, что кайзер «не верит в крупные военные события, так как царь не встанет на сторону убийц наследника; Россия и Франция не готовы к войне и нет необходимости принимать особые меры».
Продемонстрировав «Нибелунгову верность» союзнику, Вильгельм, как ни в чем не бывало, отправился на яхте «Гогенцоллерн» в трехнедельный отпуск – на север, к норвежским фьордам. Вслед за ним Берлин покинул и Бетман-Гольвег, уехавший в свое поместье Гогенфинов. Фон Ягов, напротив, вечером 6 июля вернулся в столицу, чтобы координировать действия германских дипломатов.
Беспечное поведение кайзера имело свои причины. В его глазах ситуация складывалась исключительно благоприятно для него и для Германии. Лично ему представился
