Уранотипия - Владимир Сергеевич Березин
Видимо, что-то решив, англичанин вдруг спросил, правда ли, что русские построили у себя точную копию Иерусалима. Кторов отвечал, что правда, но точной копией там только храм Гроба Господня, а вот сама местность Святой земли сжата, будто карта. Копии никогда не бывают окончательно точными, и лучшие из них имеют символический характер.
Англичанин рассмеялся и сказал, что это очень остроумно. Он знал на родине одного поэта, который написал целую поэму с таким же названием – «Новый Иерусалим». Там Спаситель приходит на зелёные луга Англии – вы ведь помните, Он был в Англии, когда странствовал с Иосифом Аримафейским, тем самым, что уступил свой склеп Спасителю. Иосиф нёс копьё… Впрочем, не важно. Важно только то, что один этот образ вдохновляет англичан построить Новый Иерусалим на своей земле.
– С мечом в руках, – зачем-то прибавил разговорчивый европеец.
«А ведь он не англичанин, – подумал Кторов. – Этот настырный шпион наверняка шотландец. Только люди, которым пришлось выбирать между империей и нацией, так любят империю».
– У всех нас Небесный Иерусалим в сердце, так отчего же всякому народу не иметь его икону на своей земле? Икона – это…
Но сомнительный англичанин не дослушал или не захотел расслышать. Про иконы ему было неинтересно.
– Но если символ Города так хорош, зачем сюда ездят русские паломники? – спросил он.
– Да помилуйте, если у вас есть хороший портрет родителей, вы не можете их навестить?
Англичанин снова рассмеялся, но было понятно, что эту часть разговора он придумал специально, чтобы собеседник не так часто вспоминал о войне и географии.
Этим сейчас и занимался Кторов и затем и писал своим людям в Сирию. И чтобы он написал очередное секретное письмо, извозчик вёз его по Адмиралтейскому бульвару, где вовсю готовились к Масленице. Повсюду лежали доски и какие-то тюки. У этих куч стояли ражие молодцы и караулили своё богатство от городской шантрапы.
Погоды стояли переменчивые, и несуществующая нога болела. Но повернуть домой нельзя, потому что письмо должно быть написано, а потом совершить тайный путь на Восток, который на карте выходил югом.
За работой он забыл о пропавшей ноге и вспомнил о ней, только поехав в Семёновский полк к племяннику. Племянник собирался жениться после Пасхи, но дело слаживалось туго, – как всегда, помогли бы деньги, а денег у племянника не было. Деньги были у Кторова, но не такие большие, чтобы решить всё дело. Поэтому они изображали родственную любовь: Кторов – менее искренне, а племянник – куда более.
Ещё подъезжая, Кторов услышал резкие крики, но это просто солдаты упражнялись на плацу. Начиная движение на первом шаге, на третьем они кололи штыком соломенное чучело.
Кторову зрелище штыковых учений никогда не нравилось. Он помнил, как в его палату вбежал солдат-итальянец и каким пустым было его лицо. Впрочем, и у чучела в деревянной раме тоже не было лица, и нельзя было понять, переживает ли оно, когда в соломенное тело входит штык.
В старые времена у масленичного чучела тоже не было лица, сейчас народ потерял страх и стал изрисовывать Масленицу углём и свёклой. Так, по крайней мере, говорил ему дядька в корпусе.
Масленица, та девушка пропала тоже на Масленицу, сошла, будто снег, и щёки её не были румяны. Каждый год к нему приходили эти воспоминания, и от них нельзя было отбиться, как от натиска французов на его полубатарею. Иногда то исчезновение казалось ему очистительной жертвой, которую он принёс миру, но лицо, раз в год появлявшееся перед ним во снах и забытье, напоминало, что это не только его жертва.
Племянник на удивление был весел. Оказалось, что тётушка, седьмая вода на московском киселе, обещалась помочь, и Кторов почувствовал себя немного уязвлённым. Что, в конце концов, у него есть, кроме юного шалопая в эполетах? Пыльные книги? Бумаги разной степени убедительности, что он пишет начальству? Разговоры с профессором Витковским, которые подслушивают десятки кукол, будто кровожадные члены Конвента. Куклы были очень странные, а недавно Витковскому привезли китайских кукол, что вставлялись одна в другую. «Это, – подумал Кторов, – похвальная экономия места».
Кторов с Витковским говорили в основном о смерти. Всякий философский разговор в итоге оказывается разговором о смерти или о тех жертвах, которые её отсрочивают, но не отменяют.
Итак, на юге, который по недоразумению назывался Восток, набухала, как грозовая туча, новая война. По дороге обратно Кторов думал о том, что давно вывел для себя правило, что войны не кончаются никогда, просто меняются места сражений. Только что мы воевали с турками, потом – с персами, потом снова начнём воевать с турками. Он, как и утром, подумал о том, что османы воевали сами с собой, вернее, с египтянами, давно ставшими частью их империи. Но теперь армии, кажется, сошлись не так далеко от Мегидо, того самого Армагеддона, про который всякий гимназист учил сперва на уроках Закона Божьего, а потом по истории. Солдаты с замотанными лицами бились друг с другом в библейской пустыне, но их платки не спасали от песка, если начинался сильный ветер с востока. Всё это – азбука войны, сухой и пыльной, которую плохо понимали в сыром Петербурге.
А вот Кторов понимал её очень хорошо, поэтому хвалил своих людей в Палестине и писал им много. А из ответных писем, где благодарность прописана между строк, он составлял Представление. Самое главное – иметь Представление. Полководцы, не имеющие Представления о происходящем накануне войны, получают его во время битвы, и тогда оно оказывается неприятным. А вот те цари, что имели Представление накануне, как правило, выигрывают войны, истребляют своего врага и предают огню вражеские города.
Представления у нового государя не имелось. Вместо него он лелеял радость от успешной войны на Кавказе и от удачного похода в Польшу. Но дело Кторова оставалось медленным, как жернова Господних мельниц, – медленным, но верным.
XII
(смерть на востоке)
Между которыми разговорами сказал и то, что мор зачался в Риге бутто такою притчиною, что часовой их видел, что с курляндской стороны чрез реку к городу Риге переплыла собака о двух головах.
Гистория Свейской войны
Русские картографы высохли под палестинским солнцем, как высыхают абрикосы, выложенные ковром на раскалённые камни дороги.
Путешественники проезжали мимо какого-то селения, и Львов увидел человека в колодках, рядом с которым стояли два турецких стражника.
