Кровавый знак. Золотой Ясенько - Юзеф Игнаций Крашевский
Но есть семьи, навеки заклеймённые пятном какой-то фатальности. Мой прадед, который так полюбил позже за него выданную Спыткову, начал часто посещать дом её мужа. В этом не было ничего плохого, ни тени предательства, ни возможности его, только сердечная привязанность, которой бедняга сопротивляться не мог. Он хотел на неё смотреть, видеть иногда, чтобы она ему по-дружески улыбнулась, хотел быть приятелем дома в чистоте сердца, только братом и слугой. Спытек был недоверчивый, злобный, строгий с женой и неприятный для гостя, которого всегда подозревал.
Чем более несчастным деду казалось это существо, которое любил, тем на большие жертвы считал себя готовым; он иногда сносил отвратительные и менее вежливые нападки мужа, чтобы не разрывать с этим домом. Так это тянулось и продолжалось вплоть до последней трагической сцены, кровавой, страшной, которая этот мир превратила в новый пламень непримиримой войны, а на нас бросила наследство вековой мести.
Спытки жили тогда в деревне, в своём старом гнезде, понуром, грустном замке, построенном из камня, как крепость, глухом, как тюрьма; дед мой проживал в Кракове. От давней любви к Спытковой у него осталась горячая приязнь к ней, вечное желание её видеть и тоска.
Спытка не было тогда дома. В каком-то запутанном деле, не в состоянии справиться сама, Спыткова вызвала его письмом, чтобы к ней прибыл. Бедняга поспешил на это приглашение, и не думал, что этим нагрешил бы. Оба были чистые духом и без злого умысла, но день у них прошёл незаметно на сладкой беседе.
Под вечер – говорит традиция – поднялась страшная буря и не было возможности возвратиться. Якса вынужден был заночевать под этой крышей. Дали ему комнаты в другом замковом крыле, а так как была буря и никто спать не ложился, хозяйка и гость просидели до полуночи.
Неожиданно с этой бурей (возможно, подговорённый злобными людьми) в полночь в замок вбежал Спытек и, застав их обоих на тихой беседе, разгорелся ужасным гневом. Напрасно жена, встав перед ним на колени, клялась, что была невинной, напрасно Якса хотел объясниться; не слушая никого, разъярённый муж приказал тут же убить моего прадеда. Труп похоронили в подземелье, голову палач сохранил, чтобы навеки в семье демонстрировалась как свидетельство мести. В минуту, когда меч палача коснулся шеи невинного человека, который Бога брал в свидетели, что даже и в мыслях не провинился, пани Спыткова упала в обморок и едва привели её в себя и вернули к жизни.
Вскоре мстительный муж убедился в полной невиновности несчастной женщины, но молчал, чтобы скрыть своё преступление. Спустя полгода у Спытков появилась на свет дочь, которая принесла с собой кровавую отметину на шее. Была она чудом красоты, но для отца была постоянным упрёком в его жестокости, за которую напрасно каялся, ибо Божьего гнева никогда не мог смягчить. С тех пор семья, словно перстом Божьим назначенная на искупление, начала уменьшаться, чахнуть и исчезать. Эта дочка, красивая девушка, дойдя до возраста, дня и часа, в которых мать её была свидетельницей смерти невинного, вдруг, как поражённая мечом палача, умерла. Напрасно ставили костёлы, совершали паломничества, сыпали милостыню: Бог пролитой крови не простил… а искупление сделал долгим и тяжёлым.
Снова разгорелась эта ненависть между семьями, и хотя времена уже не допускали ни диких нападений, ни кровавых боёв, она перешла в тихую борьбу, постоянную, непримиримую. Так она продолжалась до наших дней, и я, – прибавил, вставая со стула, Якса, – последний наследник, на которого сдали месть за обиды, фатальный инструмент Провидения, невольно послушный. Судьба хотела, чтобы и я был в том положении, что и мой прадед; Спытек вырвал у меня ту, на которой я хотел жениться. Много лет с пыткой в сердце я смотрел на её несчастье; но пробил час…
Репешко с испугом слушал, шепча молитву по случаю, чтобы Господь Бог соблаговолил его избавить от всяких отношений с Яксой; не понимал, на что он мог тут пригодиться. Тем временем каштелянич сел и говорил дальше:
– И нам не повезло, мы медленно погибали; но, очевидно, был перст Божий во всём, что касалось отношений двух семей. Отец мой, когда уже свою собственность почти полностью растратил, получил переданную ему незнакомым человеком претензию на Мелштынцы, которая позволяла отобрать у Спытков их собственность. Из этих документов оказывается, что приобретение имений было не учтено, а тот, кто их продал, не имел права распоряжаться ими. Мы пошли в суд, начался процесс. Однако же бедному с влиятельными соперничать трудно. Отец потратил на это остатки состояния, а я должен был прекратить процесс, потому что было не на что их преследовать.
– Ну, это было давно, – прервал живо Репешко, – и сегодня вся эта претензия выеденного яйца не стоит.
– Притормози и не стреляй так стремительно, – сказал Якса, разворачивая бумагу. – Никогда ни я, ни отец этого не запускали; мы регулярно относили манифесты против насилия, оставляя за собой право искать наши претензии, которые теперь так выросли, что могут пожрать все Мелштынцы.
Глаза у Репешки заблестели, но ещё не верил.
– Возьмёшь законника из Люблина и велишь просмотреть документы, – ответил тот спокойно на немой вопрос глаз. – Бумаги я оставлю тебе… убедишься. Вести процесс я сам не могу и не хочу, но хочу, чтобы ты его вёл и с него получил выгоду. До сих пор было не время для этого: сегодня… я говорил тебе, пробил час, время настало, ты для меня посланец Провидения. Другого такого хищного человека нелегко было бы выискать.
С некоторым страхом, с недоверием и словно защищаясь от искушения, Репешко приблизился к столику, на котором были разбросаны бумаги. Он был достаточно знаком с правом, чтобы судить о важности документа, однако же на собственные знания полагаться не хотел. Дело представлялось ему таким заманчивым, таким чудесным, что, несмотря на отвращение, какое пробуждал в нём каштелянич, руки его дрожали от жадности, когда он взялся за просмотр актов.
Якса ходил по комнатке, посвистывая. Иногда он поглядывал на пана Репешко и улыбался сам себе, потому что знал, что Репешко не сможет устоять против такого всесильного искушения. Пот обливал виски пана Никодима, искрились глаза; он судорожно сжимал бумаги, которые по очереди хватал, бросал и просматривал.
– Но если действительно, – сказал он, подумав, – не устарело, если это дело может дать вам Мелштынцы, почему вы не используете законника, который мог бы попробовать вам это сделать за небольшие деньги и выиграть? Почему хотите
