Ассирийский мушаркишу - Александр Васильевич Чернобровкин
Сражение состоялось через две недели, когда ассирийская армия отдохнула и дотопала до окрестностей Киша. На этот раз вавилоняне расположились в долине на левом берегу Евфрата. На правом их фланге был заболоченный участок, поросший тростником. Ударить во фланги, как в прошлый раз теперь не получится. Более того, впереди вражеской армии стояли сотен пять одногорбых верблюдов-дромадеров, на которых восседали кочевники-кедариты. На каждом по два человека, вооруженные луками, но один правит верблюдом и стреляет только во время остановок. Фишка была в том, что лошади дико боятся верблюдов, отказываются идти в атаку на них. То есть наша конница выпала из сражения, ее сразу отвели за фалангу. В итоге силы стали примерно равны.
Я опять оказался в задних шеренгах, где в силу своей мании величия чувствовал себя ущемленным в правах, поэтому подскакал к сидевшему в кресле под зонтом Синаххерибу. Тяжелые пехотинцы из охраны тут же выставили копья. Я помахал шарру Ассирии рукой, привлекая внимание.
Он узнал меня и приказал:
— Пропустите его!
Приблизившись к повозке, запряженной четверкой отменных жеребцов, трое из которых могли перейти по наследству от отца, я предложил:
— Конница все равно не будет участвовать в сражении. Позволь мне взять с правого крыла, обогнуть заболоченный участок и ударить врага с тыла.
— Разрешаю, — без раздумий произнес Синаххериб, после чего приказал одному из гонцов, молодому парню, вооруженному только кинжалом и без брони: — Передай мой приказ правому туртану, чтобы отдал конницу под командование ему, — и показал рукой на меня.
Туртаном правого фланга был пожилой мужик, занимавший эту должность со времен Шаррукина. На меня он посмотрел, как на подлого халдея из Вавилона. Приказ есть приказ, поэтому командирам конных сотен передали, что поступают в мое распоряжение. Строй кавалеристов повернулся в обратную сторону и задние, которые меня хорошо знали, оказались передними.
— Следовать за мной и не отставать, — привстав на стременах, чтобы был виден всем, объявил я и предупредил: — Кто вместо атаки поскачет грабить вражеский лагерь, будет казнен!
Все равно кто-нибудь нарушит приказ, но теперь таких будет меньше.
Мы неторопливо поскакали к нашему лагерю. Пусть враги думают, что будем охранять его, потому что с верблюдами нам не тягаться. Поскольку сражение еще не началось, паника не случилась. На наш отъезд если и обратили внимание, то всего лишь позавидовали.
Наш лагерь был на холме. Мы спустились по противоположному склону и рысью поскакали вдоль него. Преодолеть надо было километров семь. Когда выехали на открытый участок, увидели, что ассирийская армия пошла в атаку. Заболоченный участок оказался длиннее, чем я предполагал. В одном месте даже хотел срезать по прямой, но не рискнул. Болото, даже в такой засушливой местности, территория непредсказуемая. Обогнув его, поскакали еще быстрее.
Вражеский лагерь тоже был на холме. Там расхаживали слуги и рабы, не обращая на нас внимания. Наверное, приняли за своих союзников, спешащих на подмогу. Я перевел Буцефала на шаг, чтобы отдышался, отдохнул перед атакой. Так мы и проехали не спеша и плотным строем мимо холма.
Сражение шло полным ходом. Две фаланги сошлись, зажав между собой верблюдов с наездниками. Впрочем, дромадеров осталось мало. Несмотря на то, что были защищены кожаными доспехами и толстой шкурой, большую их часть закололи, наверное, копьями. К стонам, воплям, звону оружия добавился рев верблюдов. Он напоминал протяжное рыгание, словно кто-то выблевывает целое ведро жратвы и выпивки. Мне сразу вспомнились римские пиры.
Вражеская конница тоже стояла позади своей фаланги. Ждала, наверное, когда закончатся верблюды, чтобы подключиться к битве. На нас смотрели без страха, приняв за своих. По их мнению, чужие с той стороны не могли приехать. Здесь все еще не прижились маневры. Атакуют прямо и лишь иногда буквой «Г» во фланг.
— В атаку! — командую я и пришпориваю Буцефала.
Мой отряд набирает скорость, растягиваясь в ширину. Вражеские всадники и пехотинцы из последних шеренг, не самые отважные люди, скорее, самые предусмотрительные, начинают нервничать, не понимая, что происходит. Самые умные сваливают с нашего пути, подгоняя лошадей. Их примеру следуют остальные.
Я вгоняю пику в правое плечо всадника-лучника, который пытается развернуться мне навстречу. Он роняет лук, отшатывается. Проскакиваю чуть дальше и колю его лошадь сверху в незащищенную шею. Конь от боли встает на дыбы и скидывает всадника, после чего пытается рвануть вперед, но застревает, мешая развернуться другим. Я бью пикой в шею другому лучнику, промазываю и от неожиданности роняю оружие. Прям, как новичок в первом бою. Тут же выхватываю саблю и начинаю рубить направо и, привстав на стременах, налево, закрываясь щитом, усиленным шкурой медоеда. Проблема протиснуться между лошадьми, оставшимися без наездников, и дотянуться до следующего врага. Шлепаю ближних животных саблей плашмя по крупу, заставляя убираться с дороги. В азарте боя не сразу замечаю, что всадники закончились, что мимо пробегают пехотинцы. Парочку успеваю рубануть сверху по шлему, расколов вместе с бестолковкой. Остальных догоняю и секу передней третью сабли коротко и резко, поворотом кисти, по шее слева направо вниз, рассекая сонную артерию. Останавливаюсь перед холмом, на котором прибарахляются почти все всадники моего отряда. Они мечутся от одного шатра к другому, разгоняя испуганных слуг и рабов. Я делаю вид, что добыча меня не интересует, иначе не буду иметь права обвинить кого-либо из них в нарушении приказа. Заявят в ответ, что я тоже недолго атаковал, присоединившись к ним.
Вместо этого, сняв шлем, чтобы охладить вспотевшую голову, я еду в сторону повозки с правителем Ассирийской империи, которая стоит на прежнем месте. Наши воины узнают меня — попробуй не узнай! — и радостно приветствуют. Может быть, видели, благодаря кому побежала вражеская армия, может быть, просто радуются победе, в общем-то, не самой трудной. Полоса трупов в том месте, где столкнулись фаланги, не очень широка и
