Последние саксонцы - Юзеф Игнаций Крашевский
Можно себе представить, как пламенная пани гетманова, которая хотела сыграть деятельную роль в этом инциденте, не выступая на сцену, провела эти решающие минуты взовлнованная и беспокойная. Толочко должен был ей постоянно служить, бегать, ездить, привозить новости и исполнять миссии.
Кроме него, у неё были свои агенты в робронах, но ротмистр был деятельней всех.
Вечером у княгини-воеводичевы её приняли очень любезно, но хозяйка, её брат и несколько подговорённых особ так её постоянно окружали, забавляли разговором, не давали вздохнуть, что то, за чем главным образом она туда прибыла – увидиться и конфиденциально поговорить со стольником, на глазах соперницы, – совсем не было достигнуто. Ни Понятовский к ней, ни она к Понятовскому приблизиться не могли. Всегда кто-то находился на дороге, который мешал, заговаривал, оттягивал.
Гетманова в отчаянии всё сильнее металась, но воеводичева так следила, что её нежностью невозможно было ввести себя в заблуждение. Она гостила там до очень позднего времени, постоянно надеясь поймать стольника, и уехала в конце концов разъярённая на хозяйку, клянясь, что ей этого не простит.
Галицкий староста, заменяющий тут хозяина, проводил её к карете, вежливый, злобный и насмешливый. У себя во дворце она нашла Толочко, который ожидал её, и, сев у столика в салоне, уснул от утомления таким крепким сном, что приехала гетманова, прошла около него, имела время снять платок и вернуться в салон, а Толочко спал ещё и она должна была его разбудить.
– Помилуй, ротмистр, что делается, я беспокоюсь за мужа. Не знаю, что станет с Трибуналом, кто тут победит. Мой муж готов этому вечно пьяному брату помогать и нас втянуть в ту судьбу, которая его ожидает. Мы должны держаться в стороне и остаться зрителями. Мой муж как поехал в город, так неизвестно о нём.
– Князь прямо отсюда направился в Кардиналию, – сказал бунчучный ротмистр. – Князь Радзивилл уже начинал обижаться тем, что он им пренебрегал. Он был вынужден поехать.
– Я это знаю, но он потом должен был быть у гетмана Массальского, чтобы прийти с ним к договорённости, потому что у нас в обоих лагерях должны быть связи.
– Я тоже об этом знал, – ответил Толочко, – и поэтому припозднившись, я искал его у Массальского и не нашёл. Таким образом, я должен был идти в Кардиналию, и там встретил князя, но они как раз завтракали.
– А! Завтракал! – воскликнула гетманова. – Ну, тогда не нужно говорить мне больше, его напоили, он остался до обеда, за обедом ещё покормили, и теперь надо ожидать его таким, что пойдёт прямо в кровать, и говорить с ним нельзя будет.
– Милостивая государыня, – прервал Толочко, – не нужно этих вещей принимать так трагически. Что делается за рюмками, о том можно забыть и даже отрицать. Если был бы трезвым, было бы хуже.
Гетманова молчала.
– В течение целого дня надеялись, что переговоры принесут какие-нибудь плоды, – говорил дальше бунчучный пан, – но Чарторыйские шутили над королём и его послами. Епископ Красинский целый день летал между ними. Он добился от Радзивилла, что первые условия Чарторыйских он принял, но когда это случилось, они упёрлись и захотели, чтобы сам князь убил себя собственной рукой. Таким образом, сорвали переговоры.
– И что же, война? – подхватила княгиня с выражением, в котором было трудно определить, была ли ей рада, или напугана.
Толочко пожал плечами.
– Где там война! У князя есть хорошо обученные солдаты, до четырёх тысяч, а у тех – полковник Пучков без полка и придворная милиция по несколько десятков человек. Епископ Массальский, который привёл офицеров французов для формирования своего полка, опасности его не подвергнет. Гетман Массальский войско не даст, поэтому Радзивилл берёт верх.
Княгиня заломила руки.
– Это только в спесь вырастет, – воскликнула она.
– Чарторыйские готовят против него страшный манифест, – по-прежнему говорил Толочко. – Трибунал откроется, но это только начало, а кто в итоге победит, тот сможет похвалиться.
– Вы думаете, что Радзивилл? – спросила гетманова.
– Я не пророк короля Августа и Брюля, – сказал ротмистр, – до тех пока князь-воевода в Литве устраивает нам сцены и никто его не сдерживает, но при маленькой перемене, когда все неприятели этого королика соберутся в группу, а королевской протекции не будет, я не хотел бы быть в его шкуре.
Глазки княгини засмеялись.
– Он сам виноват, – сказала она, – я не удивлена, что он прославляет Господа Бога, потому что, впрочем, никого на свете уважать не хочет, да и с Господом Богом запанибрата.
Потом Толочко получил инструкцию на следующий день, и когда уже из-за позднего времени суток собирался прощаться, подошёл к гетмановой, целуя ей руку.
– У меня есть ваше обещание, – молвил он.
– А! Я уже знаю! Тебе, видимо, попала на глаза стражниковна Коишевская, не правда ли?
– В глаза нет, а в сердце, – вздохнул Толочко, – чувствую, что от этого зависит моё счастье.
Он обратил на неё умоляющий взгляд.
– Подождите, пока мы воротимся в Высокое.
– Но, пани гетманова, вы могли бы тут, в силу своей милости, вовсе обо мне не упоминая, немного добиться расположения пани стражниковой, а под тем предлогом, что дом у вас более весёлый, более посещаемый, для девушки более приятный, могли бы взять себе на какое-то время панну Аньелу.
– А вам бы её здесь удобней было видеть, чем у матери! – рассмеялась гетманова. – Это весьма мудрый план, хотя боюсь, не разгадает ли его мать. Как же она смотрит на вас?
– Я не знаю, не должна быть против, – говорил скромно ротмистр, – у меня неплохое положение, шляхетское состояние, но негрязное, имя достойное. Я не первой молодости, это правда, но не такой старый, чтобы было смешно жениться.
Гетманова слушала, снимая перчатки.
– Посмотрим, что получится, – ответила она. – Обещаю, что постараюсь заполучить стражникову, но это не пройдёт легко. Женщина простая, без образования, полная старосветских предрассудков.
Толочко ещё раз поцеловал ей руку и уже шёл к двери, когда гетманова его вернула.
– Когда будешь говорить с моим мужем, – шепнула она, – старайся его склонить остаться нейтральным и ни с кем не связываться, а особенно с Радзивиллом.
На этом беседа окончилась, а было уже за полночь. Гетман давно спал в объятиях Морфея.
Утро следующего дня казалось более спокойным, как если бы все уже, уверенные в том, что должны были делать, не имея в мыслях ничего менять, ни торговаться, готовились только сыграть роль, какая была отведена им судьбой.
Именно Радзивилл и его лагерь с некоторой нарочитостью пытался показать себя спокойным, уверенным в себе и не
