Алексей Павлов - Казак Дикун
— Купи. Станешь атаманом — вденешь в ухо и сразу голытьба увидит, кто ты есть, — объяснил повстанец назначение серый.
Под тонкими усами Дикуна скользнула непроизвольная усмешка:
— Тебе‑то серьга не помогла стать атаманом. И мне она ни к чему. Лучше скажи: за что ты и все остальные повстанцы со своим Пугачевым шли на кровь и смерть?
— Как за что? За волю вольную.
— А что это такое?
— Когда нет царей и господ, а простой народ сам себе хозяин.
— Рисковая задумка. Наши казаки тоже не раз бунтовали, а сиромахи и сейчас остаются в тягле, паны же — наверху воза.
Негаданный собеседник подальше спрятал в свои лохмотья не принятую к покупке серьгу, подбоченясь, с горделивым видом произнес:
— Хоть нас и разбили, но есть что вспомнить. Потряслись от страха перед нами бояре да дворяне. Погуляли по волжским да уральским просторам пугачевцы знатно.
— Мало в том утешения.
На этом дикуновом слове и закончился диалог черноморца и гулящего мужика. Федор быстро отыскал своих друзей и с ними вместе отправился на Житный бугор, к своим бивуачным времянкам.
Казаков надолго загрузили ломовой работой. Поступив под командование вице — адмирала Николая Степановича Федорова, как главного начальника Каспийской во- енно — морской экспедиции в Персию, они по рапортам Антона Головатого получали от морского ведомства сви
нец, порох, продовольствие, на своих горбах перетаскивали грузы в места складирования, а также на суда, готовившиеся к отплытию в Баку. На тысячу казаков и старшин было отпущено для снаряжения боевых патронов 97 пудов, 26 фунтов и 24 золотника пороха, 208 пудов 13 фунтов 32 золотника свинца. А вот запыживать патроны оказалось нечем — нужной бумаги в интендантстве не нашлось. Довелось тогда Головатому специальную челобитную писать на имя Федорова, отдельные исчисления по бумаге делать. Вроде бы пустяк, а без него не изготовишь ружье к бою. Ну и до походного атамана шуточки казаков доходили:
— Не доверяют нам бумагу, боятся, как бы еще до возможной стрельбы по неприятелю на иную надобность не употребили.
Всеобщая напряженка принесла результаты. 29 апреля Головатый представил рапорт вице — адмиралу о готовности его полков к выходу в море на фрегате «Царицын», бомбардирном корабле «Моздок», транспортах «Урал» и «Волга». Вскоре к ним добавились бригантина «Слава» и другие суда.
В полках и сотнях происходила перетасовка командных кадров, нижних чинов. В первоочередную отправку предназначались прежде всего казаки первого полка Ивана Великого. Из второго полка Ивана Чернышева людей понабралось поменьше, а сам он тоже оставлялся для общего руководства на Житном бугре.
Морскую экспедицию подгоняли события на юго‑за- падных берегах Каспия. Двинутые в наступление отряды генералов Савельева, Рахманова, Булгакова, Бакунина, Корсакова в короткий срок овладели городами Дербентом и Баку, Кубинским, Кизилкумским, Шекинским, Ганжин- ским, Ширванским, Карабагским и другими ханствами. Во многих случаях — без кровопролития при добровольной капитуляции. Персидский узурпатор Коджар терял одного за другим своих вассалов, уклонялся от открытых схваток с русскими войсками, предпочитая провоцировать набеги на них наиболее озлобленных ханов, вроде дербентского восемнадцатилетнего фанатика Исхак — Али — хана или кубинского Нури — хана.
С освободительной миссией русских войск большие надежды связывали армяне, земли которых оказались лоскутным придатком ряда персидских ханств. Как только 10
мая 1796 года пал зависимый от Персии Дербент, армянский архиепископ Иосиф Аргутинский горячо поздравил жителей города и окрестностей с началом вызволения из рабства его порабощенного народа, призвал во всем поддерживать своих освободителей. В Баку с русскими войсками вошел армянский наместник, ученый и просветитель Артемий Араратский, который с таким же подъемом выразил устремления армян к единению с Россией.
…Третью сотню во втором полку принял есаул Семен Авксентьев.
Вместе с хорунжим Герасимом Татариным он выстроил личный состав на потрескавшейся от летней жары песчано — суглинистой толоке и объявил:
— Завтра утром, 8 июня, вместе с регулярными войсками генерала Рахманова морем отбываем в город Баку. Мы идем на бригантине «Слава». Предупреждаю, всем быть готовыми к посадке на судно без задержек.
Федор Дикун стоял в одной шеренге с Никитой Горбом, Григорием Петренко, Иваном Белым, Власом Шевченко и другими казаками, влившимися в сотню недавно вместо выбывших по болезни и переводу некоторых казаков в соседние подразделения. В Баку она отправлялась некомплектной: вместо ста — шестьдесят пять человек.
Убыль в личном составе полков увеличилась из‑за непосильных физических нагрузок, непривычного климата, однообразного питания, плохого лечения заболеваний и из‑за иных причин. Кто‑то из ребят насмешливо сказал Федору:
— От такой жизни казак Борис Дергун пытался дать деру со службы и постричься в монахи. Но здешний архиепископ подсек под корень его задумку своей сыскной петицией в канцелярию Головатого.
— Зато бывшему старшине Ивану Письменному, — доверительно сообщил Дикун, — можно позавидовать. Он теперь стал послушником ближних пещер Киево — Печерс- кой лавры и над ним самым главным начальником является их смотритель иеромонах Павлин. Молится господу Богу да паломников принимает. И никаких воинских артикулов не нужно.
Втягивавшимся в тяжелый морской переход казакам подрезали крылья плохие вести, исходившие с их новой родины. Еще в марте на Кубани и Тамани обнаружились первые заболевания чумой. О том, как она проявилась на
Кучугурской косе на рыбзаводах полковника Бурноса и поручика Поливоды, прислал спешное извещение атаману Чепеге смотритель Ачуевского рыбзавода Григорий Дубчак. В апреле болезнь косила людей и на рыбзаводах самого предводителя персидского похода Антона Головатого. Войсковое правительство приняло меры к ликвидации эпидемии. Но чума продолжала свирепствовать и в момент отплытия казаков из Астрахани в Баку, а потом до самой осени она не унималась, что не могло не волновать походников из‑за судьбы близких.
Даже высшее начальство в Санкт — Петербурге всполошилось. Платон Зубов ничего не придумал лучшего, как обвинить в появлении чумы строителя гавани в Тамани капитана Данильченко, который, дескать, завез ее из «азиатских мест». Кто и как производил дознание, какова достоверность сведений — фаворит не указывал. Фактом же было то, что чума отняла жизнь у Данильченко, как и у многих других черноморцев.
Как ни угнетала походников горькая чаша судьбы на чужбине, все же они не сдавались. Экспедицию выдерживали стойко, по — воински организованно. В душное предвечерье 21 июня морская эскадра с казаками и солдатами- десантниками ошвартовалась в Баку. На второй же день бакинский хан Сангул принял у себя во дворце контр- адмирала Н. С. Федорова, генерал — майора Г. М. Рахманова, командира черноморской казачьей группы А. А. Головатого. То была короткая предварительная встреча, в ходе которой Сангул подтвердил свою приверженность России, напомнил, как он принимал решение о добровольной сдаче города русским войскам без малейшего сопротивления. Зато назавтра, 23 июня, Сангул приглашал упомянутых военачальников на более обстоятельный, официальный прием с участием всех его приближенных советников и более широким представительством русского походного офицерства.
Получив приглашение Сангул — хана, Антон Головатый тут же продумал, как откликнуться на его гостеприимство, что подарить правителю города, какие слова любезности и обязательств произнести, чтобы еще надежнее заручиться его преданностью и дружелюбием. Свою свиту он составил из старшин и казаков попредставительнее, да к тому же способных спеть, станцевать, сыграть на цимбалах, кобзе или бандуре.
Федора Дикуна полковник назвал персонально:
— Скажите Авксентьеву, — распорядился он, — чтобы выделил мне этого расторопного казака. Он в Черкасск с атаманом Чепегой ездил на встречу с Иловайским и, по словам батьки кошевого, всем понравился своим поведением. У него приятная внешность, при подношении подарков хану как раз и нужны такие молодцы, как он.
В сотне ребята над Федором подтрунивали:
— Видишь, как ты понравился походному атаману. Не всякая девица может завоевать равноценное расположение даже у взыскательного свата.
— Я никому не набиваюсь и не лезу на глаза, — обиделся Федор. — А коль уж посылают — служу, как положено.
Наутро Дикун и остальные порученцы отобрали из трюмов еще неразгруженных судов несколько дорогих отрезов для пошива ханской одежды, наборную шкатулку и ряд других вещиц. Все это требовалось нести на руках в зал приемов двухэтажного дворца, воздвигнутого из дикого камня у берегового обрыва. Из его окон открывался вид на Каспий, в неспокойную погоду сюда доносился рокот морских волн.
