Алексей Павлов - Казак Дикун
— А разве у нас есть доносчики?
— Думаю, что нет. А там кто его знает, даже у толстых стен бывают уши для подслушивания. Мы же сидим за тонкой матерчатой отгородкой. Может, снаружи кто ходит и всю твою речь слушает.
С лица Никифора улыбчивость как рукой сняло. Брови сошлись у переносицы, в глазах погасли озорные огоньки, казак откинул полог и огляделся вокруг:
— Никого рядом нет. Но ты прав. Постараюсь зря не трепаться.
Столь серьезные заверения, случалось, Никифор делал и раньше. Но выдержки у него хватало ненадолго. По своей простецкой наивности он вновь и вновь залезал в нехоженые дебри.
Из Темнолесской путь лежал через Надежду, Бешпа- гир, Сергиевку, Северное, Александровское, Большой и Малый Томузлов, а за ними по прикумским скудным песчаным и солончаковым степям добирались до астраханских пределов. Свернув на северо — восток, направились вдоль Каспия, через его прибрежные селения — Белозерское, Башмачаговское, Кашкаганское.
Вот, наконец, и кош Кучуку — затерянное в необъятных просторах полупустыни крохотное становище чабанов и пастухов с овечьими отарами и верблюжьими стадами. Отсюда — 20 верст до Астрахани. Дико и пустынно окрест. Скрашивала неуют и заброшенность тех мест первая зелень, покрывавшая землю и редкие кустарники.
— На край света притопали, — опять с непередаваемой иронией констатировал все тот же Никифор Чечик, вокруг которого уже собралась охочая до его шуток походная братва.
Никифора такое внимание всегда подзадоривало на новые каверзы. Он удивил слушателей замысловатой загадкой:
— Чем нас встретит Астрахань: редькой или хреном?
Никто не угадал. Тогда он спросил Федора Дикуна:
— А ты как считаешь?
— Очень просто: хреном с редькой. Чтоб жизнь не казалась сладкой.
— В самую точку, — удовлетворенно возрадовался Никифор.
На следующий день, 10 апреля, черноморцы, вертя головами направо и налево, уже озирали берега великой русской реки Волги:
— Широка и глубока матушка. Не зря про нее песни сложены.
За три дня, раньше обусловленного срока, весь казачий табор паромами переместился на левый берег, обосновался там на Житном бугре. И это не осталось без комментариев остряков:
— Итак, ребята, теперь нам назад ход отрезан, Волга его закупорила. Работает головушка у отцов — командиров.
С должной оперативностью бригадир и кавалер Антон Головатый отправил срочную депешу высшему военному командованию:
«Честь имею доложить, что по выступлении моем с двумя пятисотенными верного войска Черноморского пешими полками 26 февраля из города Екатеринодара, следуя маршрутом, достигли благополучно до города Астрахань, настоящего апреля в десятый день и по переправе через реку Волга расположился лагерем вверх по левому оной берегу от Астрахани за полторы версты».
Бригадир и кавалер Головатый привел полки, или еще лучше сказать, пешую казачью бригаду черноморцев к месту назначения в основном без потерь. Тому способствовала набиравшая добрую силу весенняя пора. И все- таки марш выдался нелегким: по болезни из строя выбыло более пятидесяти походников, вследствие чего комбригу пришлось срочно связываться с войсковым правительством и просить о присылке в его распоряжение новых воинов на замену выбывших. Огорчило его и то обстоятельство, что в Кизляре он не застал графа Валериана Зубова и не смог из рук в руки передать ему батыргиреевского скакуна, поскольку Зубов находился теперь в авангарде наступающих русских войск, выбивавших противника из Дагестана.
Пройдет 122 года и почти тем же самым путем проследуют к Астрахани, только в несравненно более тяжких зимних условиях, под огнем белогвардейских войск, остатки легендарной XI Красной Армии. И пункты сосредоточения вновь созданных из нее формирований — 7–й кавалерийской, 33–й и 34–й стрелковых дивизий будут примерно те же самые. В их состав вошло тогда много прямых потомков черноморцев — красноармейцев и коман
диров, вставших под знамена борьбы за власть Советов на Кубани.
Похоже, что Житный бугор, приютивший в Астрахани черноморцев, стал позднее Казачьим бугром — тем учебным плацем, где воины 33–й Кубанской стрелковой дивизии упорно овладевали наукой побеждать перед новыми сражениями с белогвардейцами и белопольскими захватчиками. Никто из провидцев старины не мог предсказать пересечения путей пращуров и потомков на том астраханском пятачке. Сама судьба свела их воедино.
По прибытии на место офицеры полков получили денежное содержание — в среднем по 8 рублей с копейками, да и казакам выдали по табельному рублику. Много не разгуляешься, но в иную лавку или питейное заведение все же заглянуть представилась возможность. А показать себя и посмотреть на окружающий мир черноморцам хотелось после изнурительного марша. Разноплеменной люд Астрахани, городской шумный рынок, бесконечная сутолока на пристанях пришлись им в новинку и в удивление. Нигде такого им созерцать не приходилось. Лишь немногим счастливцам когда‑то удалось лицезреть Киев и некоторые города Малороссии рангом пониже. Остальное же им знакомое — малые хутора, иаланки, курени — терялось в несопоставимых величинах.
Астрахань же испокон веков — большие ворота Каспия, торговая Мекка всей России в ее сношениях с Персией, Индией, Средней Азией. Жизнь тут кипела, бурлила и клокотала. Каких‑нибудь двадцать лет назад огнем — по- лымем прошлась по тем просторам крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачева. И сейчас еще старожилы помнили и могли поведать о буйных баталиях голытьбы с могущественной регулярной армией императрицы Екатерины II.
На городском базаре несмолкаемое оживление царило в рыбных рядах, куда что ни день весенняя путина выбрасывала на продажу из свежего улова массу белуг, севрюг, сельди и другой волжской и каспийской рыбы, сбываемой по самым доступным ценам. С группой черноморцев сюда поутру пришел и Федор Дикун. Да и не только он. Много старшин оказалось среди рядовых. То там, то здесь в толпе мелькали их нарядные мундиры. Даже полковник Иван Великий попался землякам на глаза.
Федор и его друзья имели намерение купить хорошей
рыбешки да и заварить из нее знатную уху в память о прибытии в Астрахань. Ну а казацкие начальники появились тут по преимуществу просто посмотреть, сопоставить что почем со своим екатеринодарским базаром, купить же они собирались вещи подороже и пооригинальнее — добрую саблю или пистоль, сафьяновые сапоги, либо еще что из обмундировки и походной бытовой справы.
Базар гудел разноголосо и шумно. В толпах волжан встречались персы, индийцы, цыгане, грузины, армяне, киргизы, ногайцы и Бог знает какие еще нации — народы.
— Настоящий Вавилон, — невольно вырвалось у Федора сравнение, запавшее в память из Библии.
На его реплику никто не ответил. Зато тут же почувствовал, как его с обеих сторон за рукава свитки дергают Никифор Чечик и Андрей Штепа, приковывая внимание к зрелищу, которое поразило их самих:
— Глянь что эти смугляки делают с нашим полковником Великим.
И впрямь было чему подивиться. Весь в галунах, позументах, яркой расшивке кафтана, в широчайших шароварах полковник находился в плотном кольце мужчин и женщин не то индийского, не то персидского происхождения, которые без ложной скромности тянулись к его одежде и, ощупывая руками дорогой материал, дружно прицмокивали языками:
— Кароша мундира, у как кароша.
Великий от смущения не мог ничего ответить вразумительно, лишь сильнее нажимал на свои локти, дабы поскорее выбраться из плена любопытных. Черноморцев нарасхват заманивали астраханцы. Прямо‑таки восторг вызывала их необычная одежда и обувка. Откуда такие, никогда здесь не видели похожих воинов — там и сям слышались в их адрес удивленные голоса. А гости степенно, на малороссийской мове, где ширше, где вкратце ведали им дивную повесть о стародавнем зарождении Запорожской Сечи, ее атаманах — удальцах и боевом товариществе, о кобзарях и бандуристах, их песнях и сказаниях, о набегах крымчаков и притеснениях злых панов Речи По- сполитой, о последней эпопее переселения на Кубань и Тамань и верной службе общей матери — Родине — России.
В водовороте базарного суматошного денька Федора Дикуна свел случай с сермяжным человеком лет сорока пяти, предлагавшим ему купить рифленную узорами се
ребряную серьгу. При этом продавец с опаской оглядывался по сторонам, вел разговор вполголоса. Отчего так? Дикун сначала и не догадался. И лишь после нескольких взаимных фраз понял, в чем дело. Еще не старый волжанин совсем недавно возвратился из многолетней сибирской ссылки, где он, битый и поротый батогами, отбывал наказание за участие в пугачевском восстании. Перед тем, как царские войска окружили его повстанческий отряд и он попал в руки карателей, пугачевец сумел‑таки кое‑что припрятать в Жигулях из своей небогатой разлюли — ма- линной добычи и вот теперь, освободившись от изгнания, потихоньку расторговывал вещички себе на пропитание.
