Уранотипия - Владимир Сергеевич Березин
Николай Гоголь
Львов проснулся на рассвете, когда петух ещё только начал чистить горло.
Вокруг дороги и домов пластами туманов струилась украинская ночь. Он долго лежал на спине, изучая мушиные следы на потолке. Вдруг Львов услышал странный разговор, заставивший его подойти к окну. Внизу с ноги на ногу переминался офицер. Судя по всему, он что-то обещал человеку, стоящему спиной, по одежде и выговору – еврею. Львов видел только огромную шляпу и пыльный, будто посыпанный мелом, сюртук. Судиться у жида было в порядке правил, к тому же им часто не платили, а просто палкой гнали прочь. Но отчего это делать в столь ранний час и тайком – непонятно.
– Получится, – говорил еврей. – Обязательно получится. Только нужно ещё денег. Для того чтобы получить гельд, нужен гельд.
Офицер соглашался, но объяснял, что гельда и не хватает.
– Мы же договорились, Соломон, – бормотал офицер с нотой унижения в голосе, и Львов отошёл от окна, чтобы не слушать, как офицерская честь трещит под напором золота.
Когда он сошёл вниз, хозяева ещё спали, и босая девка поставила перед ним рассыпающийся шрапнелью сыр и кислое вино в кувшине.
Утренний холод нравился Петру Петровичу, ему всё нравилось, особенно после стакана лёгкого вина. Всё прекрасно, если бы не слухи о растрате полковником казённых сумм.
Он был принят полковником в обед, время святое и свободное от службы. С крыльца бросился прочь молодой офицер, чрезвычайно похожий на утреннее видение. Вообще же, офицеры тут не ходили, а бегали.
Львова провели к хозяину. Стол был прост, но обилен. Они вспомнили былое, Париж и девицу Ленорман. Павел Иванович молвил с некоторым удовлетворением рационалиста:
– Она сказала, что меня ждёт виселица. В России не вешают дворян, а я не склонен к греху самоубийства. За мной пошёл друг мой, Сергей, и Ленорман, раскинув карты, стала и его по привычке пугать виселицей. Наверное, именно тогда я стал окончательным матерьялистом.
Поскольку они уже долго разговаривали о величинах метафизических, то к жаркому беседа перешла в пространство реального.
– Помните возмущение, случившееся тогда в Греции? Оно ведь было произведением определённого Тайного общества. Это общество решило, что время соединило все обстоятельства, могущие содействовать успеху. – Хозяин окунул разговор в прошлое, как соломину в масло. – А нам тогда было рано вмешиваться, теперь же имеет смысл думать о чудесной справедливости для России.
– Всё переменилось. Нынче в цене «завод» и «машина», в чудо мало кто верит, – заметил гость.
– Да, чудес не бывает, всё движется наукой, а в основе любого общественного движения – матерьяльная выгода. Малая копейка движет народом, и он сворачивает горы. Но распределена эта копейка неправильно.
Казённые суммы выплыли откуда-то и стали у стола на манер докучного лакея. Пётр Петрович поёжился, не зная, как начать говорить о деле.
– Вы хотите переменить мир, чтобы он был справедлив, но где взять ту самую копейку?
– Есть у меня один жид, – сказал полковой командир многозначительно. – Он может решить матерьяльные проблемы переустройства.
– Ну а чем вы потом расплатитесь с ними? Да и возьмёте ли вы у жида деньги на святое дело?
– Цель оправдывает средства. Ради святого дела можно положить на алтарь не жизнь, но честь. Думаете, я остановился бы тогда в Кишинёве? Мы отдали греков на растерзание туркам оттого, что главное дело – здесь, а не там. А если теперь справедливость свершится на севере, то она неминуемо распространится на юг. А тогда? Что, тогда, перейди мы Прут, я бы стал заурядным командиром батальона в Смоленском полку и всё то, чем я жил, было бы унесено в тёплое море этой рекой? Знаете, что про меня говорят? Что я человек, у которого нет ни сердца, ни увлечения, холодный педант, резонёр и лишён принципов. Но это всё, поверьте, ради главного дела.
Водка вновь упала в рюмки, как матросы гибнущего корабля падают в шлюпки.
– Я пишу сейчас проект об этом, – сказал Павел Иванович сурово. – Вы же знаете, что народ еврейский у нас на особом положении, а проживает его у нас множество в губерниях Белорусских, Малороссийских, Новороссийских и Литовских. Энергии в нём много, а связь между людьми в этом народе тесна. Они не выдают друг друга ни в каких обстоятельствах и всегда готовы объединиться между собою. Ошибочная вера уверяет их, что они предопределены все прочие народы покорить и ими управлять, а из-за того все прочие народы ими презираемы. Рабины их – как вы, верно, Пётр Петрович, знаете, это их духовные лица – держат евреев в непреклонной зависимости и запретили чтение иных книг, кроме Талмуда. Всякое частное деяние зависит у них от духовного лица, и даже в еде подчиняются они рабинам. По нашим правилам даже убитый не объявляется местному начальству. А ослушавшийся рабина подпадает под проклятие, чего все они чрезвычайно боятся. Все они ожидают прибытия своего Мессии, отчего считают себя лишь временными обитателями наших краёв. Им не нужно земледелие и укоренённость в природе, как русским мужикам, оттого и возникает между нами и ими противоречие неодолимое. Нет тех обманов и фальшивых действий, коих бы они себе не позволяли; в чём им рабины ещё более способствуют, говоря, что обмануть христианина не есть преступление, и основывая на своём законе право даже давать фальшивые присяги, если им полезно. То, что для нас есть предмет чести, то для них пустой звук, но и наоборот – всякое желание вернуться на землю Палестины, чтобы отстроить свой храм, нам представляется забавным, а для них будет движителем. Так и решится противоречие между нашими правдами. От этого они и разоряют ужасным образом край, где жительствуют. Принимая все сии обстоятельства в соображение, можно усмотреть, что евреи составляют в нашем государстве, так сказать, своё особенное, совсем отдельное государство и притом ныне в России пользуются большими правами, нежели сами христиане.
– И что же? – Винные пары несколько туманили голову Павла Петровича, но он не терял нити рассуждения.
– А то, что нет вещей в природе неверных, а есть вещи неправильно употреблённые. Хотя самих евреев и нельзя винить в том, что они сохраняют столь тесную между собою связь, но нельзя более ждать. Такой порядок вещей не должен длиться вечно и
