Уранотипия - Владимир Сергеевич Березин
– Можно привести жену и отсюда, – задумавшись, сказал француз.
– Вопрос в том, сколько людей вы сделаете несчастными: одного или сразу двоих. Смоковница не выживет в Париже. Ну, или где вы там ещё присмотрите домик в цветах… Постойте, а вы говорите о живой жене?
– А вы о статуе, что ли?
– Отчего же о статуе? Был лет двести назад такой итальянец, Пьетро делла Валле, он отправился на Святую землю, застрял на Востоке лет на десять, нашёл несколько древних городов, заехал в Каир и Вавилон (кажется, у него были проблемы с ориентированием на местности). Так вот, он женился тут на какой-то армянке, она скоро умерла, и он пять лет возил её забальзамированное тело в багаже. Привёз-таки в Рим. Но я думаю, она была довольно сговорчива.
Капитан Моруа как-то страшно завращал глазами, видимо пытаясь представить себе этого человека. Кажется, он не знал про этого итальянца раньше.
– Он ещё привёз в Европу персидских кошек. Вы любите персидских кошек?
Моруа не ответил и забулькал кальяном. Наконец он, видимо записав в воображаемый дневник имя итальянца, выдохнул и поднял палец.
– О, – сказал он, – у меня тут была история, но комического свойства. Я был у одного шейха и серьёзно помог ему с артиллерией, потому что… Впрочем, это скучно. И пока я возился с его глупыми солдатами, мне привели небольшой гарем. Причём все девочки были лет десяти и, разумеется, совершенно невинны. Я, само собой, отказался. Чтобы не обидеть шейха, я говорил, что всё это запрещено у нас верой и самой природой. Он не обиделся, но слово «природа» его зацепило, и тогда он прислал мне мальчика с влажными, как солёные маслины, глазами. Представьте мой конфуз?!
Подполковник Львов рассмеялся по-настоящему, а не из вежливости и не стал требовать подробного рассказа, как на сей раз Моруа пресёк обиды шейха.
Через мгновение смеялся и сам капитан Моруа, а слуги, принёсшие новый кальян, недоумённо смотрели на них, впрочем сохраняя подобострастное выражение лица.
Потом Львов ещё несколько раз встречался с французом и сохранил о нём всё то же впечатление: капитан Моруа был прекрасным собеседником, и он, разумеется, превратил бы любую историю в анекдот. Даже если бы по служебной необходимости ему пришлось скормить Львова крокодилам или просто зарезать на улице Дамаска или где-нибудь в горах Ансарии.
Но иногда они говорили о политике. С англичанами такие беседы никогда не выходили. Английская чопорность не допускала разговоров об истории или нынешних действиях кабинета иначе как в уважительных тонах. Понятно, что они думали и говорили между собой разное, но в присутствии чужака они крепко держали строй.
А вот капитан Моруа спокойно говорил о монархии, революции, проигранных битвах, будто считал, что история подарит его родине ещё много перемен, ну и много проигранных битв, конечно.
Эти разговоры всегда были горькими, будто капитан жуёт во рту семена сельдерея.
И каждый раз Львову было непонятно, горит ли в Моруа священная обида за казни предков на площадях, или его греет величие цели, равно как её несбыточность.
Если бы они вели эти разговоры у камина в Петербурге, то Львов счёл бы тему смертельно опасной, но вот у армянского духанщика посреди Палестины или у услужливого араба в Латакии они казались нормальными. Жара и близость смерти развязывали языки. Самое главное, что поблизости не было начальства, – да и кой толк русскому писать донос на француза, а французу – на русского.
Впрочем, люди умные поверяли такие мысли дневникам. Но на Востоке рукописи на чужих языках живут едва ли дольше, чем люди. А всякому сочинившему bonmot хочется, чтобы оно не пропало, унесённое песчаным ветром в сторону, а осталось в чьей-то памяти.
И вот голос француза журчал, а Львов поддакивал.
Они соглашались в том, что прогресс находится лишь внутри английского парового котла, а среди людей прогресс лишь в том, что они начинают чуть более умело убивать и мучить друг друга.
Общественный котёл кипит, прорывается, и прогрессу нет дела до того, чтобы улучшить людскую природу, а перемены хоть и нужны, но, свершившись, обращают жизнь, и так-то печальную, вовсе в ад.
Слушая мерный прибой французской речи, Львов думал про себя, что тут вопрос в своевременности: в иные минуты переменить что-то можно одним шарфом – раз, и «при мне будет всё как при бабушке», в иные моменты – народная свара, масса битых стёкол, вдова революции на площадях, и головы летят, что кочаны капусты.
Но у нас вернее выходит новая пугачёвщина – и одно дело, когда она случается в отдалении, в непонятных восточных губерниях, а другое, когда Смута приходит на русскую равнину.
Или вот изгони государя в двадцать пятом году, – может, был бы консенсус и демократическая республика, а вдруг Смута, или даже вернее всего – Смута. И вон как по Господней воле обернулось.
Со Смутой ведь неверен вопрос, станет ли лучше, вопрос – станет лучше для кого?
И в один из этих моментов подполковник Львов вспомнил давнюю историю.
IX
(пётр и павел – жизнь убавил)
И свирепеет, слыша битвы,
В Стамбуле грозный оттоман.
Фёдор Глинка
Тогда перед Петром Петровичем лежали пологие холмы Подолья. Как военный человек, он предпочитал открытое пространство, подходящее для быстрого манёвра. В горах воевать тяжело: там к двум измерениям прибавляется третье, и артиллерийские расчёты усложняются. А тут всё было прекрасно: и слабая крутизна склонов, и мягкие извивы дорог.
«Цвет карты этих мест, – думал капитан Львов, – умиротворяющий зелёный, мирный и спокойный, меж тем гористая местность окрашивается в разные оттенки коричневого и красного, внушающие тревогу».
На душе у Львова было беспокойно, потому что дело, что влекло его, было щекотливым. Он плыл в коляске сквозь эти холмы, и наконец на горизонте появилась белая россыпь городских построек.
В этот момент Пётр Петрович понял, что сон накатывает на него большой морской волной. Он ткнул возницу в спину, и тот свернул на постоялый двор.
Хозяин испугался бумаги с печатью, которой взмахнули у него под носом, и тут же ввёл Львова в комнату, чистенькую, но с подозреваемыми клопами. Клопы действительно тут же обнаружились, но это не помешало заснуть.
Львов понимал, что оттягивает своё дело. Он был послан с частным предупреждением начальства в
