Девушка из цветочной лодки - Ларри Фейн

Налетчики открыли и разворошили сундук, его содержимое было свалено вокруг. Ченг Ят снова выругался и отшвырнул что-то в сторону.

Я не могла понять, утро сейчас или вечер, прошел один день или несколько; не помнила, как вернулась в каюту и сколько пролежала тут, я лишь знала, что ноги и плечи у меня горят, голова раскалывается, а глаза больно открывать.

Что-то разбилось о стену.

— Какого черта им потребовалась моя императорская печать?!

Должно быть, капитан имел в виду ту штуку в желтой шелковой шкатулке, хотя я ни разу не видела, чтобы он даже взглянул на нее.

Я попыталась перевернуться на бок, но рука заболела. Попробовала заговорить, но горло было забито слизью. Я откашлялась и снова попыталась подать голос.

— Их нет?

Я-то имела в виду пунти, но Ченг Ят, наверное, решил, что речь идет о шкатулке и печати, и это вызвало новый приступ ярости. Он кинул что-то в стену рядом со мной.

— Вот! Оставили твои уродские красные тапки, которые ты и не носишь!

Я крепко зажмурилась, но слезы не остановились. Теперь сна не было ни в одном глазу, хотя я мечтала забыться. Минувшие события проигрывались передо мной, словно на сцене. Вот лезвие мелькает в воздухе, кромсая мясо, пока не застревает в грудине противника. Его последний вздох — я видела его снова и снова — словно агония выброшенной на берег рыбы: голова свесилась набок, широко раскрытые глаза смотрят вниз, в ад, и только я виновата в ужасной смерти пунти.

Неужели это было на самом деле? Я не сплю? У меня не получалось отделить сны от воспоминаний

Влажная тряпка коснулась лба. жидкость потекла по косу. Я позволила миру пробиться ко мне Ченг Ят стоял подле меня на коленях, глядя с необычайной нежностью Он еще paз окунул тряпку в миску и вытер мне щеки. Жидкость пахла чаем.

— Он жив. Серьезно ранен, но ты его спасла..

Но я же видела, как этот негодяй пунти… Я не сразу поняла, что капитан говорит о Ястребе. Значит, я еще и спасла кого-то.

Я задержала дыхание, чтобы подольше не задавать страшный вопрос, потом сглотнула и произнесла:

— Я правда убила человека?

— Вся команда только о тебе и судачит. Те, кто стал свидетелями случившегося, говорят, что никогда не видели такой женской ярости.

— Ответь мне. Я убила человека?

Ченг Ят посмотрел на меня по-отечески и вытер мне губы и подбородок. На тряпке осталось красное пятно.

Наконец он пожал плечами.

— Многие из нас убивали.

Я свернулась калачиком у стены, слушая, как он складывает вещи обратно в сундук, затем открывает кувшин с вином и напивается перед сном.

Неужели жизнь человека ничего не значит? Этот человек был пунти, змеей, пытавшейся убить моего друга. Мне не было жаль врага, но от холода в душе сжался желудок, желчь подкатила к горлу, и я не смогла дышать, когда попыталась сглотнуть. Обратного пути нет. Из всех поступков, что я успела совершить в этой жизни, последний был необратимым, неизлечимым. Его яд навеки пропитал мою душу. Ченг Ят узнал это чувство и своим небрежным отношением признал: внутри меня что-то изменилось.

Я стала убийцей. Стала пираткой. Теперь я одна из них.

Проснулась я оттого, что сквозь окошко брызгал мелкий дождь. Уже рассветало. Ченг Ят сидел на корточках перед поврежденным алтарем.

Жестокий и свирепый боец, так беспокоящийся о своем лице, которого так заботило уважение, молился о медной печати громче, чем о погибших товарищах и кораблях. Боги, молитвы, ружья и петухи не помогли ему. Так что он разбирался сам, как мог… Ченг Ят ни был ни хорошим, ни злым: он просто не стал тем, кем мог бы.

А я стала той, кем могла бы? У меня всегда была цена, но по-настоящему меня никто не ценил. Я принадлежала определенному месту лишь потому, что меня туда продали. Полжизни я мечтала о побеге. Может, пришло время наконец самой отвечать за себя.

Стать одной из них.

Должно быть, я охнула, когда села. Ченг Ят перестал петь молитву и повернулся.

— Хочу свадьбу, — заявила я.

Он кивнул и снова затянул молитву.

ГЛАВА 9

ПИРАТКА

Я была прикована к постели в течение нескольких дней, меня мучила лихорадка, а руку закрывала плотная повязка от плеча до локтя. Какую бы еду ни приносила A-и, тело отвергало все, кроме жидкой каши. То же самое я могла сказать о просачивающихся новостях насчет последствий атаки патрульных из Тинпака.

Они захватили три из наших оставшихся кораблей вместе с примерно сотней мужчин и двенадцатью женщинами, не считая тех, кого бросили умирать. Ченг Чхат приплыл на следующий день, в то время как флот By и наш, а также пять кораблей Чхата укрылись в скалистой бухте. Мы ремонтировали суда, используя любые доступные подручные материалы.

— Поешь, — ворчала A-и, ставя миску мне между ног. — Наверное, нескоро теперь курицу отведаешь.

— Мы отплываем? Он мне не сказал.

— Пока никому не сказал. Ешь давай.

Мысль об отъезде возродила аппетит. Курица оказалась нежной, а рис — мягким.

— Он сказал куда? — поинтересовалась я.

— Тунгхой. — A-и улыбнулась, как будто я должна была знать это место, но название мне ровным счетом ничего не говорило. — Лойтяу. Ты не знаешь? Неважно. Все равно заранее не подготовишься.

— Я одно поняла: я вообще ни к чему не готова.

— А я ведь предупреждала.

— Как Ястреб?

— Кто?

— Ну, тот человек, который отвечает за оружие. Он?..

— Ястреб? Имя ему подходит! — Лицо старухи посерьезнело. — Жив. Спрашивает о тебе.

Это все, что мне хотелось услышать. Ноги были ватными, но я спустилась по трапу без посторонней помощи, отказываясь, когда меня пытались поддержать, и пошла прямо на камбуз, где попросила миску рыбного отвара и флягу вина.

От резкого запаха гниющей плоти из переднего трюма я чуть было не повернула обратно, но там находилась каюта Ястреба. Передо мной разбегались во все стороны тараканы, а прямо над ухом жужжала муха.

Его грудь уже не походила на птичью, теперь она была замотана окровавленной тряпкой. Я помнила рану в верхней части живота, но не была готова увидеть его ногу — вернее, то, что раньше ею было. Конечность распухла и превратилась в черную массу, где пировали личинки и откуда в глиняный кувшин капала жидкость.

Увидев меня, Ястреб натянуто улыбнулся, скрывая боль. Я подняла фляжку с вином.

— Думаю, травяные отвары тебе уже надоели.

— Оставь вино для живых.

— Заткнись. Ты слишком упрям, чтобы