Северный лес - Дэниел Мейсон
Плантатор предложил Фалену переночевать в гостевой комнате, но тот отказался. Зацепка трехнедельной давности, неизвестное место назначения, остывший след – он и так был в невыгодном положении. С другой стороны, он работал и с меньшим и все равно возвращался с добычей. Учитывая обширность американских земель, скудость описаний, предоставляемых клиентами, растущее неповиновение законам о беглых рабах, Фален и теперь, спустя двадцать лет работы, дивился, что ему так легко удается обнаружить цель. В случае с Эстер он уже через два дня услышал о девушке, подходящей под ее описание, которую видели у известной станции[21] в Трентоне. Пустившись по ложному следу, он некоторое время блуждал в низовьях Гудзона, затем новые зацепки привели его в Нью-Хейвен и Спрингфилд, где след снова пропал.
Октябрь был уже на исходе, и после недельных поисков Фален подумывал вернуться в Мэриленд – опыт подсказывал, что он тратит свое время и деньги клиента впустую. Но тут хозяин одной спрингфилдской таверны, симпатизировавший его делу, познакомил его с фермером из Шеддс-Фоллз, который следил за передвижениями всех черных в округе. Он видел девчонку с младенцем, да, она разгуливала на воле. Тем вечером фермер пригласил Фалена к себе домой, а потом неделю водил по окрестностям и представлял местным, разделявшим его приверженность закону, пока Фален не заволновался, что, водя знакомство с такими людьми, попадется на глаза именно тем, у кого старался не вызывать подозрений. Затем, как-то вечером, от возницы из соседнего города пришло известие, что девчонку заметили в компании вольного негра, связанного с Подземной железной дорогой. Возница, слышавший о поисках Фалена и надеявшийся на вознаграждение, проследил за ними до Оукфилда и доложил, что негр отбыл оттуда один.
В Массачусетсе совсем стыд потеряли, добавил он, – девчонка путешествовала средь бела дня.
– Где она в Оукфилде, вы не знаете? – спросил Фален, когда они сидели в таверне еще одного единомышленника.
Возница и фермер переглянулись.
– Вам знакомо имя Джордж Картер? – спросил возница.
Фален кивнул. Трудно было не знать, кто такой Картер, когда тот строчил бесконечные статейки против рабства под псевдонимом “Демокрит”.
У Картера, сказал возница, в Оукфилде дом. Уж слишком подозрительное совпадение.
– Думаете, она скрывается там? – спросил Фален.
Его собеседники вновь переглянулись. Минувшей весной, начал объяснять возница, кое-кому – скажем так, друзьям из Нью-Йорка – надоело терпеть дерзости Картера, и его дом подожгли. Но у старика Демокрита полно приятелей в этих краях, потакающих его смутьянству.
Попросив у хозяина таверны листок бумаги, возница нарисовал по памяти карту Оукфилда и ведущих к нему дорог и составил список из фамилий и адресов.
– Буду рад отвезти вас, – сказал он, но в городе его знали – и знали, какие у него взгляды. Вот почему следующий день Фален провел в ехавшем на запад тесном дилижансе между толстяком в бархатных штанах и воркующими молодоженами, глядя, как медленно расступаются овцы на дороге.
Фален снял комнату на базарной площади, объявил мнимую цель своего приезда на почте и в местной лавке, а потом четыре дня ходил от дома к дому, предлагая фермерам несуществующую страховку, по маршруту, который включал семь домов, отмеченных на его карте крестом.
Это были бедные края, но красивые, и чем ближе он подбирался к цели, тем они казались ему краше. Вершины гор серебристо поблескивали, ветер срывал с деревьев листву, и каждое утро леса редели, постепенно обнажая для него свое нутро.
Дома, помеченные у него на карте, были разбросаны по всей долине и склонам окрестных гор. Фермеры приветствовали его у крыльца и терпеливо слушали о рисках, связанных с бурями и пожарами, о том, как действует страховка и какие убытки она покроет в случае беды. Многие фермы уже были застрахованы, но их владельцы – то ли от желания сэкономить, то ли из сельского гостеприимства – позволяли ему осмотреть участок и провести оценку, даже если наперед знали, что останутся верны “Вермонт файр” или “Вестерн Массачусетс проперти энд лайф”. Это были хорошие новоанглийские фермеры, столь же осторожные, сколь и трудолюбивые, и каждый из них знал историю о фонаре и выбравшейся из хлева корове и слышал о свече, оставленной у занавесок.
И все они встречали его радушно. Усаживали на колченогий стул или кушетку с выцветшей обивкой, угощали хлебом со свежим маслом, и каштанами, и кофе в оловянных кружках, водили по скрипучим полам с вмятинами от копыт, мимо очагов с потрескивающими поленьями и грубо отесанных столов. Не нашли ли они странным, что агент так интересуется всеми уголками и закромами, поднимается на каждый чердак и сеновал? Расспрашивает о комнатах прислуги и желает знать, нет ли на участке других построек, дальних лачуг? Пожар может начаться где угодно, говорил он, и часто виной всему батрак или нерадивая служанка. Если бы шесть фермеров и вдова, чьи дома были отмечены у него на карте, спросили соседей о приходе страховщика, им бы стало ясно, что их участки осматривали тщательнее других, об их работниках задавали больше вопросов.
Фален знал, что если эти люди кого-то укрывают, страховщика они туда не поведут. Его интересовала не та чердачная дверь, которую ему показали, а та, о которой умолчали, или же просто мимолетная нерешительность в манере собеседника.
Пока Фален, пригнувшись, поднимался по скрипучим ступеням, со стен на него взирали поблекшие на солнце портреты предков в воротниках под горло, со сжатыми в нитку губами. У крыльца резвились дети в осенней листве и поздние астры сбрасывали тонкие фиолетовые лепестки, оседавшие у него на брюках. С каждым днем он все больше понимал эти края. Одни и те же свинопасы гнали на пастбище разбегающихся свиней, одни и те же группы людей каждое утро приходили в город, одни и те же прачки развешивали белье на веревках, одни и те же пьянчуги прохлаждались на площади. Он привык даже к местным краскам. Бордовый кирпич труб, бледно-зеленый мрамор надгробий из карьера по ту сторону большака, почти прозрачный, почти тающий под дождем.
Когда облака над долиной висели низко, Фалену казалось, будто он вступил в другую страну. На дорогах сгущался туман, путники появлялись из ниоткуда, а потом вдруг налетал ветер, и туман рассеивался, обнажая холмы, и по ту сторону долины маленькие хижины были как на ладони, а крошечные свиньи так близко, словно до них можно дотянуться рукой. На четвертый день молодая фермерская жена подала ему в зеленом хрустальном бокале, привезенном из самой Голландии, воду столь чистую и сладкую, что на
