Коукс и Бакстер - Дэниел Коул

Дэниел Коул

Коукс и Бакстер

Тряпичная кукла

Daniel Cole: “Ragdoll”, 2017

Перевод: В. М. Липка

Какое мне дело до того, что ты дьявол?

Пролог

Понедельник, 24 мая 2010 года

Саманта Бойд поднырнула под хлипкое полицейское ограждение и подняла глаза на статую Правосудия, возвышавшуюся над печально известным лондонским судом Олд Бейли. Хотя та, по замыслу, должна была символизировать силу и справедливость, сегодня женщина увидела ее в истинном виде — в облике отчаявшейся и растерявшей все иллюзии дамы, готовой в любое мгновение сверзиться с крыши вниз на мостовую. Повязки на глазах, в отличие от сестер по всему миру, у нее, естественно, не было, ведь когда речь заходит о таких проблемах, как расизм и коррупция в правоохранительных органах, «слепое правосудие» превращается лишь в концепцию для наивных простаков.

Из-за толпы журналистов, которые наводнили центр Лондона и обосновались так прочно, что даже превратили его в абсурдные трущобы для представителей среднего класса, все прилегающие улицы и станции метро вновь были закрыты. С усеянного мусором асфальта гордо взирали упаковки из-под продуктов с логотипами «Маркс и Спенсер» и «Прет-а-Манже». Под жужжание электробритв убирались спальные мешки от знаменитых дизайнеров; дрянной дорожный утюг в руках какого-то парня напрочь отказывался скрывать тот факт, что его владелец спал в рубашке и галстуке, имевшихся у него в одном-единственном экземпляре.

Продираясь сквозь толпу, Саманта нервничала. После шести минут ходьбы от станции «Ченсери Лейн» у нее на лбу выступила испарина, а прядь платиновых волос выбилась в том самом месте, где она ее до этого заколола в тщетной попытке изменить внешность. Всех причастных к судебному процессу пресса установила с самого начала. Сегодня, на сорок пятый день разбирательства, портреты Саманты успели облететь все крупнейшие газеты мира. Ей даже как-то пришлось вызывать полицию, когда один особенно настырный репортер проследил за ней до самого дома в Кливленде, никак не реагируя на ее попытки от него отвязаться. Твердо решив больше не привлекать к себе ненужного внимания, женщина шагала, глядя прямо перед собой и не поднимая головы.

Вдоль Ньюгейт-стрит выстроились две очереди, одна упиралась в ряд биотуалетов, явно не способных удовлетворить потребности всех нуждающихся, другая в мигающую неоновой вывеской кофейню «Старбакс». Вырвавшись из водоворота, бурлящего меж этих двух полюсов, Саманта двинулась в сторону полицейских, охранявших вход в залы судебных заседаний. Когда она случайно оказалась в поле зрения одной из телекамер, десятками ведущих репортаж с места событий, на нее набросилась небольшого роста журналистка и злобно что-то выкрикнула по-японски.

«Последний день», — напомнила себе Саманта, оставляя в кильватере за собой поток совершенно непонятной брани. Каких-то восемь часов и ее жизнь вернется в нормальное русло.

У двери незнакомый полицейский тщательно изучил ее удостоверение личности и подверг процедуре, теперь хорошо ей знакомой: запереть в специальном ящичке личные вещи; в ответ на реакцию металлодетектора объяснить, что она физически не может снять обручальное кольцо; подосадовать про себя на пятна пота во время обыска, а затем пройти по безликому коридору и присоединиться к другим одиннадцати присяжным за чашечкой чуть теплого растворимого кофе.

Из-за беспрецедентного внимания к процессу мировых средств массовой информации и инцидента у дома Саманты присяжных было решено поселить под охраной в одном месте, что немедленно вызвало гнев общества, потому как выставляемые отелем счета обходились налогоплательщикам в десятки тысяч фунтов стерлингов. Раньше по утрам они говорили на разные темы, но теперь после двух месяцев слушаний каждый из них в основном жаловался на однообразие вечернего меню в ресторане, на спину, болевшую после проведенной в гостиничной постели ночи, и сетовал на отсутствие жены, мужа, детей или заключительного сезона сериала «Остаться в живых» — кому чего не хватало.

Когда судебный пристав наконец пришел за членами жюри, напряженная тишина, скрываемая невинной болтовней, вырвалась на волю. Старшина присяжных, пожилой человек по имени Стэнли, которого остальные назначили на эту должность только по причине поразительного сходства с Гэндальфом, медленно встал и вышел из комнаты. За ним потянулись и другие.

В Олд Бейли, суде номер один, известном во всем мире, слушались только уголовные дела первостепенной важности. Здесь со скамьи подсудимых отвечали за свои жуткие грехи такие зловещие знаменитости, как Криппен[1], Сатклифф[2] и Деннис Нильсен[3]. Через огромное, забранное матовым стеклом окно над головой помещение заливал искусственный свет, озаряя собой темные деревянные панели и зеленую кожаную обивку.

Заняв привычное место в первом ряду, ближе всех к скамье подсудимых, Саманта вдруг поняла, что белое платье, сшитое ею самой, немного коротковато. Она положила на колени папку с делом, к большому неудовольствию похотливого старика, старшины жюри, который в первый день слушаний чуть не растоптал соседа, желая непременно устроиться рядом с ней.

В отличие от залов судебных заседаний, воспетых в американских фильмах, где элегантно одетому обвиняемому полагается восседать за одним столом с защитниками, в Олд Бейли подсудимый сидел перед грозной аудиторией в полном одиночестве. Невысокие, но толстые стеклянные перегородки, окружавшие его возвышение, еще раз подчеркивали, что человек, оказавшийся внутри, представляет для остальных большую опасность.

Что он виновен — пока не доказана его невиновность.

Прямо напротив скамьи подсудимых, слева от Саманты, сидели судьи. Над креслом в центре зала — единственным, которое за время всего разбирательства оставалось свободным, — на фоне герба королевства висел меч с золоченой рукоятью. Судебные секретари, обвинение и защита располагались в центре; галерка для публики у дальней стены была битком набита экзальтированными зрителями с осоловевшими от недосыпа глазами, которым, чтобы заполучить места и стать свидетелями окончания этого умопомрачительного процесса, пришлось на ночь разбить лагерь у входа в Олд Бейли. В глубине зала, на забытых Богом местах под галеркой, сидел разномастный мелкий люд, так или иначе причастный к процессу: эксперты, мнение которых адвокатам могло понадобиться, а может и нет; судебные клерки; ну и, конечно, полицейский, арестовавший подозреваемого, — детектив по прозвищу Волк, Вильям Оливер Лейтон-Коукс, восседавший в самом центре всего этого пестрого сборища.

Волк присутствовал в зале суда все сорок шесть дней и провел несметное количество часов, глядя на скамью подсудимых со своего незаметного места у выхода. Крепко сбитый, с обветренным лицом и темно-синими глазами, он выглядел лет на сорок, может, чуть больше.