Вера Гривина - Русский сын короля Кальмана
В одной из самых захудалых лавок, где продавались в основном старые вещи, Фотий обнаружил среди всякой ерунды очень красивую флейту. Юноша задрожал от возбуждения, а юркий хозяин лавки принялся старательно нахваливать свой товар:
– Замечательная флейта! На ней играл сам Орфей, когда спускался в преисподнюю за женой своей Эвредикой. Звуки этого инструмента способны разжалобить даже, прости Господи, дьявола!
Фотий приложил флейту к губам и подул. Звук получился замечательный.
– Я же говорил! – обрадовался хозяин. – Вряд ли ты найдешь где-нибудь лучшую флейту, чем эта. И стоит она недорого. Бери!
Сколько бы не стоила эта флейта, Фотий не мог сейчас за нее заплатить. Деньги у музыканта имелись – Зоя не была жадной и частенько награждала угодивших ей слуг, – однако юноша бережно хранил свои монеты в надежде на то, что они пригодятся ему для возвращения на родину. С собой Фотий не брал даже самой малой толики своего состояния, чтобы ничего не потратить. Но сейчас был особый случай.
Облизав пересохшие губы, музыкант попросил хозяина лавки:
– Я сбегаю за деньгами, а ты пока эту флейту никому не продавай. Подожди, я быстро.
Хозяин закивал.
– Подожду! Конечно же подожду! Хорошего человека и ждать приятно!
Не дослушав его, Фотий бросился за деньгами. Все мысли музыканта были сосредоточены на покупке флейты, поэтому он, выбежав из лавки, не заметил, как при виде его замер на месте в изумлении худой старик с густой, длинной бородой.
– Гудим! – воскликнул старик, обретя дар речи после непродолжительного молчания.
Но Фотий уже успел убежать так далеко, что не услышал, как его назвали привычным с детства именем.
Старик стоял на месте, пока к нему не приблизился уже немолодой, но еще довольно крепкий, широкоплечий гигант, который, хотя одет был довольно скромно, имел все повадки знатного и богатого человека. Сопровождали этого мужчину двое парней в кольчугах.
– Ты чего, Грабко, стоишь соляным столбом посередь торжища? – спросил гигант по-русски.
Старик растерянно огляделся по сторонам.
– Не обессудь, Любим Радкович, но то ли мне померещилось, то ли я, и впрямь, увидал нашего дударя Гудима.
– Гудима? – удивленно переспросил гигант.
– Того самого, боярин, коего тати с собой увели.
– Ах, да! – вспомнил Любим Радкович. – Гудим был в лесу вместе с братом своим, Лепко, и на них напали тати.
Грабко кивнул.
– Ну, да! Лепко тогда утек, а Гудим нет, и с той поры о нем не было ни слуху, ни духу.
– А нынче ты, кажись, его здесь увидал? – с сомнением спросил боярин.
– Да, вот я и сам не могу взять в толк, его ли я увидал. Обличьем вроде паренек похож на нашего пропавшего дударя, но когда я его окликнул, он даже не обернулся и умчался, будто за ним черти гонятся.
– Ошибся ты, поди, Грабко. Очи-то у тебя уже не те, что раньше.
– Очи у меня, боярин, прежние, – обиженно отозвался Грабко. – Дай, Бог, молодым столь зоркие очи, как у меня, старика.
– Ладно, ладно, не ворчи. Давай-ка, поспрашиваем у людей, может, кто и знает паренька.
Грабко указал на дверь лавки.
– Он отсель выскочил.
– Ну, так мы с тобой сюда войдем, – сказал Любим Радкович. – А вы, – обратился он к парням в кольчугах, – ожидайте нас.
В лавке боярин попытался на ломанном греческом языке расспросить хозяина о выбежавшем от него парне. Однако у хозяина было два незыблемых жизненных правила – относиться с недоверием к чужеземцам и не болтать лишнего. На все вопросы посетителя владелиц лавки отвечал, разводя руками, что он не знает, кто это был, и откуда он взялся.
Ничего не добившись, Любим Радкович в сердцах топнул ногой и покинул лавку. Грабко догнал его за дверью.
– Что тебе сказал грек? – поинтересовался старик.
Боярин выругался, а затем добавил сердито:
– Вот лукавый народ – греки. Они кого угодно в грех введут своей хитростью. И мне не стоило бы нынче браниться, а я вот, прости Господи, не сдержался.
– Значит, он ничего толкового не сказал? – разочарованно протянул Грабко.
– Не сказал, а у нас уже нет времени кого-то еще расспрашивать. Надобно в путь отправляться. Когда еще потом будет ладья до Святой земли!
Оглянувшись на парней в кольчугах, Грабко спросил:
– А где прочие наши люди?
– На пристани нас дожидаются, – ответил Любим Радкович.
Старик хмыкнул:
– Нам надобно поспешать, а то Кручина опять приревнует к кому-нибудь свою женку.
Парни тоже захихикали, а боярин недовольно проворчал:
– Зря мы взяли с собой Боянку. С ней в Святой земле греха не оберешься.
– С бабой везде греха не оберешься, – заключил Грабко.
Они направились к бухте Золотого Рога, и почти сразу же после их ухода появился Фотий. Запыхавшийся юноша влетел в лавку и бросил перед хозяином деньги.
– Вот, возьми!
Грек с поклоном отдал покупателю флейту, при этом он много говорил о достоинствах приобретаемой юношей вещи, но ни словом не обмолвился о заходивших недавно в лавку чужеземцах. Так Фотий и не узнал, что он по роковому стечению обстоятельств разминулся со своим бывшим господином, боярином Любимом Радковичем.
Глава 15
У антиохийского князя
Борис долго был между жизнью и смертью. Иногда он приходил в себя, что-то судорожно глотал и затем вновь оказывался во власти беспамятства. Мелькали смутные образы, слышались глухие звуки, но однажды вдруг до ушей больного донесся детский смех, слишком звонкий, чтобы быть бредом. Открыв глаза, Борис вначале увидел облицованные белым мрамором стены и два высоких полукруглых окна, а затем понял, что он лежит в мягкой постели.
Из-за резного сундука выглянули две ангелоподобные девочки лет трех-четырех, очень похожие друг на друга – только одна темноволосая, другая со светлыми кудряшками.
Тут отворилась дверь, и вошел Лупо в новом шутовском наряде. В руках он держал глубокую чашу для питья.
– Доброе утро! – учтиво обратился шут к больному. – Как себя чувствует мессир Конрад?
– Уже лучше, – ответил Борис слабым голосом.
Повернувшись к хихикающим девочкам, Лупо закричал:
– А ну, ступайте отсюда, пока я не отдал вас сарацинам!
Девочки засмеялись еще громче.
– Я позову вашего отца, – пообещал шут.
Вторая угроза оказалась действенней первой: девочки сразу притихли и побежали к выходу. Лупо хотел помочь им отворить дверь, но та сама вдруг отворилась, обе девочки упали на пол и дружно заплакали, а на пороге возникла темнокожая, закутанная с головы до пят женщина, которая, ни слова говоря, подняла и увела ревущих малышек.
Оставшись вдвоем с Борисом, Лупо принялся поить его из чаши, говоря при этом:
– Этот отвар, приготовленный сарацинским лекарем, придаст мессиру сил.
Борис сделал несколько глотков и не ощутил вкуса.
– Где мы? – спросил он.
– В Антиохии, в замке князя Раймунда, – ответил Лупо. – Его дочери только что были здесь.
Борис попытался улыбнуться.
– А я было подумал, что попал в рай, и ангелы встречают меня у святых врат.
– Если мессир Конрад шутит, значит, он выздоравливает, – обрадовался Лупо.
– Что случилось, пока я хворал?
Шут с виноватым видом поведал о том, как королева сумела, наконец, разглядеть, на кого похож «рыцарь Конрад».
– Людовик и Алиенора едва не умерли от любопытства. Прошу прощения, мессир, но я кое-что им сказал.
Борис был еще слишком слаб, чтобы осмыслить слова шута.
– Сказал, так сказал, – устало произнес он.
Заботливо поправив больному подушку, Лупо сообщил:
– Все вещи и деньги мессира Конрада находятся у меня. Ничего не пропало. А вот коня съели…
Он не договорил потому, что дверь вдруг с шумом отварилась, и в покой вошел король. Он был одет в зеленый парчовый далматик51 и алый шелковый плащ, а обут в темно-красные кожаные башмаки; на шее у него висела золотая цепь с медальоном в виде морды пантеры, а на голове сверкала золотая диадема с большим изумрудом.
– Я рад, что благородный рыцарь Конрад пришел в себя! – воскликнул Людовик.
Лупо недовольно поморщился.
– И теперь его уморят досужей болтовней.
– Это ты, дурак, болтаешь, – не глядя на шута, бросил король, – а я пришел узнать, не нуждается ли в чем-то благородный рыцарь.
– А нельзя было прислать кого-нибудь из слуг? – едко спросил Лупо.
Проигнорировав этот вопрос, Людовик настойчиво повторил:
– Не нужно ли чего-нибудь мессиру Конраду?
– Поесть бы, – попросил Борис.
– Я сейчас принесу, – пообещал Лупо и выбежал за дверь.
– Рыцарь Конрад – сын венгерского короля? – спросил Людовик, присев на край посели.
– Да, я сын короля Кальмана и его второй жены, русской княжны Евфимии, – признался Борис.
– Русской? – почему-то обрадовался король. – Моя прабабка, жена благочестивого короля Анри52, тоже была русской.
