Елизавета I - Маргарет Джордж
А Мария, ее сестра, бабка Кэтрин и Летиции? Может, она танцевала и делила ложе с королями, но в конечном итоге удовольствовалась незнатным солдатом. Она избежала как безвестности, так и бессмертной славы.
Выбор Ахилла: отправиться в Трою, прожить короткую жизнь, но снискать вечную славу – или же остаться дома, прожить долгую, благополучную, небогатую событиями жизнь, но кануть в пучину забвения. Моя мать, как и Ахилл, выбрала жизнь короткую, но яркую. Когда она родилась, никто этого не заметил, никто теперь не помнил точную дату. Когда она умерла, об этом узнал весь мир. Я сделала бы точно такой же выбор.
– Спасибо, матушка, – пробормотала я. – Спасибо за вашу смелость.
Мы прекрасно выспались ночью. До прибытия Летиции оставался еще целый день. Мы осмотрели дом и попросили сэра Чарльза показать нам записи. И все это время тени прежних владельцев безмолвно маячили рядом, неотступно следовали за нами повсюду.
– Завтра приедет Летиция, – сказала Кэтрин, когда мы готовились ко сну.
– Я помню, – отозвалась я.
– Вы готовы с ней встретиться?
«Не более чем мой отец, когда ехал в Хивер», – подумалось мне.
– Да, – ответила я и, задув свечу, задернула полог кровати.
92
В этих древних стенах мне спалось лучше, чем я полагала возможным. Меня не тревожили ни призраки прошлого, ни сны, и пробудилась я почти на рассвете, когда все ночные мороки должны были уже рассеяться.
Я представила, как спустя столько лет вновь увижу Летицию. Испытывала ли я к ней когда-нибудь теплые чувства, к моей младшей кузине? Когда-то мы были близки. Я знала ее совсем малышкой. Ее огненно-рыжие волосы были связующей ниточкой между нами, как и ее неукротимый дух. Она куда больше походила на меня, чем на мою единокровную сестру Марию, которую я в ту пору пыталась утешить и ободрить. Летиции не пришлось этого делать; ее родители бежали из Англии, вместо того чтобы подчиниться вновь насаждаемому в стране католицизму. Мне, как наследнице престола, такая роскошь была недоступна. Я вынуждена была оставаться здесь и выживать.
Когда это стало безопасным, Ноллисы вернулись. Летиции тогда было пятнадцать. Девушка, которая явилась ко двору, чтобы стать моей фрейлиной, ничем не напоминала ту непоседливую девчушку, которая уехала в протестантскую Европу; теперь она стала чувственной и коварной. Свое положение при дворе использовала, чтобы завлекать мужчин, и очень скоро вышла замуж за Уолтера Деверё, будущего графа Эссекса. Будь она такой, как все, этим бы все и закончилось.
Но она не была такой, как все.
Мне нужно увидеть ее, эту женщину, которая когда-то была так дорога моему Роберту Дадли; предательницу-кузину, которая тем не менее во многом была моим зеркальным отражением. Нам было необходимо вдвоем прикоснуться к своим общим корням, которые нас роднили и которые так много объясняли. Вот зачем я сюда приехала.
В ожидании Летиции мы с Кэтрин перешли подъемный мост, чтобы прогуляться по саду на той стороне рва. Вода доходила до самых крепостных стен, и казалось, что замок плывет. На твердой земле за рвом раскинулись фруктовый сад и небольшой парк с цветочными клумбами, бордюрами и видавшими виды солнечными часами в центре.
– Что отец рассказывал вам о Хивере? – спросила я Кэтрин.
– Он был не из тех людей, которые описывают дома. Он лишь улыбался, упоминая о нем.
Мне хотелось подробностей, воспоминаний.
– Прекрасное место, – заметила я. – Трудно вообразить, чего ради кто-то мог добровольно покинуть его. Но двор – это рожок, который играет мелодии, различимые лишь для некоторых ушей.
Люди очень разные – кто-то слышал и был восприимчив к его блестящим посулам, кто-то оставался к ним глух.
– Едет! – сообщил нам сэр Чарльз. – С башни я видел на дороге медленно приближающуюся всадницу. Думаю, это она.
Шла вторая половина дня. Мы с Кэтрин стояли в обществе нашего хозяина и ждали. Наконец легкое облачко пыли возвестило, что кто-то приближается к гребню холма, и вскоре показалась буланая лошадь с покачивающейся в седле всадницей. Облаченная во все черное, она придерживала рукой шляпу. Позади скакал лакей.
Слуги бросились ей навстречу, чтобы забрать лошадь. Всадница неловко спешилась и двинулась к нам. Ее нельзя уже было назвать молодой, но и ту черту, за которой женщина выглядит старой, она еще не пересекла. Лицо ее выражением напоминало маску, а улыбка, в которой растянулись губы, когда она приблизилась к нам, выглядела не естественнее, чем нарисованная на листке бумаги.
Она поклонилась, приподняв шляпу. Черные перья заколыхались.
– Ваше величество, – произнесла она, надолго замерев в поклоне.
– Прошу вас, кузина, встаньте, – сказала я.
Она подчинилась и, распрямившись, прямо на меня посмотрела. И вот теперь уже улыбнулась по-настоящему, лицо ее ожило.
– Кэтрин. Ваше величество.
– Добро пожаловать, – произнес сэр Чарльз. – Я чрезвычайно польщен той честью, какую вы оказали мне, собравшись под моим кровом.
– Это вы оказали нам честь, – возразила я. – Двери этого дома были закрыты для нас с тех пор, как нас разметало в разные стороны. А теперь мы вернулись в родовое гнездо.
Мы неловко стояли во дворе до тех пор, пока сэр Чарльз не произнес:
– Я с удовольствием покажу вам каждый уголок и каждый альков. Этот дом таит массу секретов.
Он повел лакея Летиции с их багажом в ее покои, а я повернулась к ней. Я решила ничего не говорить относительно ее черных одеяний, однако мы с ней составляли странный контраст, поскольку я была во всем белом – это был мой любимый цвет. И тот и другой замечательно оттеняли рыжие волосы. Ее выбор символизировал траур, мой – девственность; эти два цвета единственные служили определителями для окружающих.
– Присядем? – предложила я.
В саду там и сям стояли скамьи; мы нацелились на ту, что была в тени раскидистого платана.
– Вы, вероятно, устали, – сказала я Летиции. – Может, вы предпочли бы отдохнуть в вашей комнате?
Она склонила голову набок:
– Нет. Я еще не дошла до такой стадии.
Держась очень прямо, она двинулась к скамье. Мы уселись под деревом, и с его ветвей тотчас сорвалось несколько птиц, с шумом хлопая крыльями.
– Меня так и подмывает пошутить про трех старых ворон, распугивающих пташек поживее, – сказала Кэтрин, – да боюсь показаться грубой.
– Даю вам разрешение говорить все, что взбредет в голову, – отозвалась я. – Летиция, вы не против?
– Нет, – произнесла та, но тон у нее был ледяной.
– Что ж, прекрасно! – воскликнула Кэтрин. – Печально, Летиция, что,
