Елизавета I - Маргарет Джордж

– Уилл, – произнесла я, забирая у него шляпу, – спасибо, что приехали.

Он прошел внутрь.

– Я хотел приехать с того самого дня, когда… Ну, вы понимаете.

– Да. Вам нужно было соблюдать осторожность.

Я внимательно посмотрела на него. Он почти не постарел, и от него исходило ощущение довольства, которое я не могла не заметить.

– Пойдемте в сад? – предложила я.

Пусть с ним будет связано еще одно приятное воспоминание.

Я вывела его на улицу, и он принялся восторгаться буйством левкоев, мальв и вьющихся роз, а также аккуратно подстриженным лабиринтом. Странно, но в его присутствии я совершенно не испытывала неловкости, как будто он был приветом из другой жизни, от другой меня. Та Летиция, что сейчас стояла перед ним, была никому ничего не должна, ей не за что было ни перед кем извиняться. Удар топора в Тауэре навсегда отделил мое прошлое от моего будущего.

– Не хотите присесть?

Я указала на скамью, увитую диким виноградом, который сплетался наверху, образуя непроницаемый полог. Он кивнул и опустился на сиденье. Я присела рядом.

– То, что произошло, глубоко опечалило меня, – произнес он.

– Спасибо. Мне до сих пор трудно в это поверить. Я просыпаюсь, ожидая увидеть Роберта или Кристофера. А потом вспоминаю. – Я улыбнулась. – Впрочем, промежуток времени между ожиданием и осознанием становится все меньше и меньше.

– Он никуда не денется.

– Всегда будет так больно? – спросила я.

– До конца жизни.

– А вы не пытаетесь ничего смягчить, – заметила я. – Разве это не то, что сделал бы друг?

– Друг не должен лгать, – отозвался он.

– Ах, Уилл. Вы всегда были трудным.

– Я всегда был честным.

– Всегда?

– Насколько это было возможно.

Я не желала его больше, однако же по-прежнему любила. Это ставило меня в тупик. Когда-то я полагала, что потеряла его навсегда, но знала бы я тогда, насколько далека была от истины. Теперь я понимала, что он всегда будет частью меня.

– Расскажите мне про свою жизнь. Про мою вы уже и так знаете. Мне жаль, что вы оказались против воли вовлечены в восстание.

– Все произошло случайно. Лучше бы мне никогда не писать этой пьесы! Что же до моей нынешней жизни, я был занят покупкой поместья в Стратфорде. Я ловлю себя на том, что все чаще и чаще возвращаюсь мыслями к моему старому дому.

Вот и я вернулась в Уонстед. Прошлое настойчиво тянуло нас назад.

– У меня не так давно умер отец, – сказал он. – Всего через несколько месяцев после смерти вашего сына.

– Вот только его жизнь не оборвалась до срока.

– Да, ему было почти семьдесят.

– Столько же, сколько королеве.

– Да. Но…

Вслух этого было лучше не произносить.

– А ваша мать еще жива? – поинтересовалась я.

– Да. Они были женаты сорок четыре года.

– А вы?

Мой вопрос явно смутил его и выбил из колеи.

– Я женился, когда мне было восемнадцать, – сказал он. – А теперь мне почти сорок.

А мне почти шестьдесят. Я и забыла, насколько он меня моложе. Когда мы с ним были вместе, из нас двоих старшим казался он.

– А как поживает ваша жена? – спросила я чопорно.

– Да все так же. – Он подавил улыбку.

– Не стоит о ней говорить?

– Я не против.

– Зачем вы возвращаетесь в Стратфорд, если не ради того, чтобы видеть ее?

– Там моя мать, мои дети… Это странно. В детстве я ничего не желал так сильно, как уехать оттуда. Теперь же мне кажется, что, если я хочу оставить после себя какое-то наследие, оно может существовать только в Стратфорде. Лондон пожирает меня. Я тут не выживу. Через поколение про меня и думать забудут. У деревни не такая короткая память.

– Но ваши пьесы…

– Пьесы – вещь сиюминутная, – пожал он плечами. – Они развлекают толпу. Но это не то, что останется в вечности. Сценарии принадлежат моей компании. А публиковать их мы не осмеливаемся, чтобы никто другой не поставил их, лишив нас законных заработков.

Я внимательно посмотрела на него, стараясь запечатлеть в памяти черты. Прямой нос, пронзительные глаза. Интересно, какие женщины любили его и где они все теперь.

– Мой младший брат тоже перебрался в Лондон, – внезапно произнес он. – Эдмунд. Он, как и я, с юности бредил театром. Он играет небольшие роли, но ничего такого, на чем можно было бы сделать имя. Мне следовало бы написать что-нибудь специально для него, но я не способен построить пьесу на этой необходимости. Я могу создать только персонаж, который ко мне взывает. Эдмунд не может сыграть тех, о ком у меня руки чешутся написать. Они для него слишком старые. Шотландский дворянин, который замышляет убийство, чтобы исполнить предсказание; старый король, который слишком поздно понимает, что не может отказаться от трона и сохранить свои привилегии; мавр, теряющий голову от ревности, – нет, юнцу из Стратфорда сыграть никого из них не по зубам.

Уилл вдруг умолк.

– Но это все пустые разговоры. Летиция, вы-то как? Мое сердце хочет знать.

Он сжал мои руки, чтобы я не смогла отстраниться.

И что я могла ему ответить? Я была пуста, я была больше не я.

– Я выживу, – произнесла я, всей кожей ощущая его руки, их теплоту, их силу.

– Вы сможете простить меня? – произнес он.

– За что? За то, что предупредили меня, чего от вас ожидать, а потом оказались верны своему слову?

– Я был трусом, – слабо улыбнулся он.

– И это к лучшему для нас обоих. Вы были мудрее меня. Вы понимали, куда все это в итоге нас заведет. И не хотели этого.

– Я не мог этого выносить. Я могу про это писать, но жить так не могу.

– Тем лучше для всех остальных. Им хоть что-то останется.

– Я же вам говорил, Летиция. Я никому ничего не оставлю. Мои произведения меня не переживут. Их разыгрывают перед толпой в «Глобусе» и тут же забывают. Я могу наблюдать бурные эмоции и документировать их, но не становиться их жертвой. Я слаб.

– Это все не важно, Уилл. Вы здесь. Ко мне сюда мало кто приезжает, а вы преподнесли мне такой драгоценный подарок. А теперь поцелуйте меня. Как друг.

Я наклонилась к нему и закрыла глаза.

90. Елизавета

Июль 1602 года

Я посмотрела на хмурое небо; сизые облака неслись по нему, ветер усиливался. Я поплотнее натянула шляпу, чтобы ее не сорвало с головы, и обернулась в седле.

– Дамы, кажется, нас ждет дождливый прием! – сказала я своим