Лев Рубинштейн - Когда цветут реки
— Мне более интересны картины жизни, — сухо отвечал человек в штатском. — нежели картины войны. Да и что за картина, где люди стараются обмануть или убить друг друга! Пойдемте!
— Надоело? — лукаво спросил офицер..
— Поскорей бы на фрегат. Там хоть и качает, а все-таки дом. Пойдемте!
Они покинули лагерь осаждающих.
Два человека внимательно смотрели им вслед. Один был католический патер в черной сутане и широкополой шляпе. Другой — видимо, иностранный консул. На нем были цилиндр, надетый несколько набок, белый жилет, черный сюртук и полосатые брюки. В одной руке он держал сигару, другая была засунута в карман. Его русая бородка клинышком как-то особенно подчеркивала гладко выбритые впалые щеки.
— Кто это? — спросил он. — Вы их знаете, падре Салливен?
— Один из них несомненно русский морской офицер с того фрегата, который дрейфует в устье Янцзы. А второй — секретарь русской экспедиции в Японию и, говорят, писатель. Его фамилия Гончаров.
— Писатель? — удивленно переспросил консул. — Разве в России есть писатели?
Прошло несколько месяцев.
Несмотря на «торговлю», которую Гончаров наблюдал у стен осажденного Шанхая, еды у повстанцев становилось все меньше.
Ждали помощи от Небесного Царя, из Нанкина. Но победоносные армии тайпинов не подходили.
Зато цинских войск становилось все больше. К нестройным звукам гонгов, которые доносились из лагеря осаждавших, прибавились новые звуки.
Это были длительные сигналы труб и механический стук барабанов. Эти звуки шли из иностранного сеттльмента. Там высаживалась французская и английская морская пехота.
Ю однажды видел заморских дьяволов с городской стены. Они вели себя так, как будто никакой войны не было. Они маршировали на виду у защитников Шанхая красивыми прямоугольниками. Их военная музыка звучала пронзительно. В скачущем ритме их марша колыхались плоские штыки и медные блестящие трубы. Впереди реяли пестрые красно-синие флаги. Они шагали по китайской земле уверенно и четко, как у себя дома на параде. Ю ясно видел их синие шапочки с помпончиками и золотые наплечники офицеров.
— Это и есть американцы? — спросил Ю у одного из защитников, который мрачно глядел на это эффектное зрелище, опираясь на свое длинное кремневое ружье.
— Нет, — ответил тот, — американцы не высаживались. Они не любят музыку. Они возятся с пушками.
— А много у них пушек?
— Много. Вот они..
Защитник указал на рейд. Там на американских кораблях люди, как муравьи, кишели на верхних палубах. Ю увидел черные жерла орудий, направленные на стены Шанхая, прямо на него, на Ю. Он сделал неловкое движение, как будто собирался спрятаться за выступ стены. Защитник презрительно усмехнулся.
— Не бойся, — сказал он, — они пока не стреляют.
— А если они начнут стрелять?
Защитник ничего не ответил.
Утром 17 февраля 1855 года Фу ушел из лавки и долго не возвращался. К середине дня Ю, сидевший в лавке, услышал далекие заунывные звуки европейских горнов и затем глухой повторяющийся гул.
Раздался резкий свист и грохот взрыва. Европейцы открыли артиллерийский огонь.
Французский адмирал Ла Герр отдал приказ «покончить с беспорядками в Шанхае, нарушающими нормальную торговлю порта».
Когда Ю вышел на улицу, еще одна бомба разорвалась по соседству и разнесла в пыль четыре лавчонки.
Ю забежал за угол, и перед ним открылся рейд с рядом черных кораблей. Сверкали яркие вспышки огня.
Облака дыма поднимались до верхушек мачт, а под ними полоскались по ветру пестрые иностранные флаги.
Несколько мгновений Ю оторопело смотрел на это зрелище, а потом бросился бежать.
По дороге он встретил старшину шелкового ряда Чжу И.
Старик шел, размахивая руками, и не переставая повторял одно и то же:
— Нейтралитет! Они сказали, что не будут стрелять! Они сказали! Это ошибка! Ошибка!
Два стрелка вежливо попросили его вернуться в лавку. Они несли ящики с патронами. Недалеко громыхнул еще один взрыв.
Бомбы рвались в густонаселенных китайских кварталах, поднимая в воздух тучи песка, щебня, обломки домов и куски человеческих тел. Ю спрятался в погребок, где Фу раньше держал деньги и оружие. Это был почти тайник.
В этом погребке мальчик просидел двое суток без еды Он пил только воду, которую Фу заботливо заготовил «на всякий случай» в огромном кувшине.
Ю с ужасом прислушивался к стрельбе и крикам наверху. Он ничего не знал. Не знал он, что защитники Шанхая прорвали кольцо осаждавших и покинули город. Не знал он и того, что цинские войска вступили в город и теперь возвращали с лихвой то, что они потеряли за много месяцев.
В течение трех дней было убито около десяти тысяч человек.
Когда шум, раздававшийся сверху, несколько затих, Ю пробрался в лавку. Помещение было разграблено. Первое, на что наткнулся Ю, выйдя на улицу, был труп старика Чжу И, разрубленный почти пополам. Он лежал у самых дверей.
На улице валялось еще несколько трупов мужчин и женщин. Целые кварталы превратились в черные, дымящиеся развалины. Сквозь обгорелые балки Ю увидел рейд с четким строем европейских кораблей. Там стучал барабан и пели горны.
Ю стиснул зубы. Страшные события последних месяцев сделали его угрюмым и замкнутым, но тут какая-то странная, небывалая волна ярости поднялась к его горлу и охватила словно огнем. Он сжал свои исхудалые кулачки и протянул их к рейду.
Ю не умел ни ругаться, ни проклинать. Он молча потрясал кулаками и топал ногами. Все его маленькое тело дрожало. И вдруг что-то зазвенело под ногой.
Это был серебряный доллар.
Мальчик вспомнил отца Салливена и Сиккавейскую общину — единственное место, которое маньчжурские черти не могли тронуть…
Несколько минут он колебался. Ему казалось, что он обожжется, если возьмет этот доллар в руку. Этот доллар был хуже змеи.
Но все-таки Ю взял его. Спустя минуту он бежал по безлюдным улицам Шанхая, заваленным трупами.
Кругом было пусто. На мосту Пагод, где в клетках были вывешены отрубленные головы, мальчика вдруг окликнули:
— Иисус-Мария! Маленький китайский мальчик! А где же господин Фу?
Ю обернулся. Отец Салливен возвышался на мосту в своей сутане и, как всегда, был в самом прекрасном настроении.
— Как тебе нравятся эти украшения? Куда ты направляешься? Вышел подышать воздухом? Прекрасная погода, в самом деле… Где же все-таки Фу? Исчез? Пропал?.. А, понимаю… Может быть, его уже нет на свете? Впрочем, господин Фу, кажется, не из тех людей, которые легко дают себя обидеть. Да что ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь!
Ю без слов показал ему доллар. Патер улыбнулся:
— Помню, помню… Забавная страна!.. Зачем ты мне нужен? А впрочем… Ты будешь первым китайским мальчиком, которого отец Салливен приведет в истинную веру. Честное слово, ты прав! Это идея! Пойдем со мной. Постой. Как зовут великого господина, о котором я говорил тебе в лавке? Помнишь?
— Господин Иисус Христос, — сказал Ю.
— Молодец! Прекрасная память! Перед тобой открывается новый путь, сын мой! Кто знает… может быть, в конце жизни ты будешь епископом… Марш, марш за мной!
Так Ван Ю поступил под начальство господина Иисуса Христа.
4. Защитники Фарфоровой башни
В то время, когда с Ю происходили все эти события в Шанхае, его друг и земляк Линь продолжал сражаться в рядах тайпинской армии.
Тайпины вели бои к югу от Нанкина. В сущности, друзья находились не так уж далеко друг от друга. Их разделяли три сотни километров. Но Ю считал Линя погибшим, а Линь не имел никакого представления о том, куда пропал Ю.
Прошло несколько лет с тех пор, как победоносные «Красные Повязки» освободили Нанкин и водрузили знамя Тайпин Тяньго над стенами старинного города.
Старых, опытных бойцов у тайпинов становилось все меньше. Их заменяли подростки. А в это время враг становился все настойчивее.
Но хуже всего было то, что в армии повстанцев появилась роскошь.
Эта роскошь не касалась солдат. Они, как и раньше, спали на голой земле и сражались пиками и старыми кремневыми ружьями.
Но если раньше тайпинские военачальники большей частью ездили верхом и разделяли с солдатами их простую пишу, то сейчас они появлялись только в паланкинах, со множеством слуг и охраны, а еду для них готовили самые искуснейшие повара по «дворцовому образцу».
Раньше любой рядовой, особенно из «старых братьев», мог обратиться к начальнику и говорить с ним стоя и опираясь на копье. Теперь рядовые к начальникам не допускались. Начальники жили во дворцах и храмах, окруженные караулом, и подчиненные при встрече с ними должны были низко кланяться.
— И все-таки, — говорил Лю своим солдатам, — эти люди из наших рядов, они простые люди, это не маньчжурские черти. Они ведут нас в бой, и мы не можем сложить оружие, пока не уничтожим власть дьяволов.
