Анатолий Хлопецкий - Русский самурай. Книга 1. Становление
Высочайшею наградой для себя он счел бы, если бы кто выкупил его сына у языческих богов и отдал ему для посвящения Христу. И какое утешение было бы бедному труженику, которого кроме других скорбей постоянно гнетет мысль, что, зовя других ко Христу, он оставляет родное детище вдали от Него дышать тлетворным воздухом кумирни».
Однако придя к своему духовному отцу после его приезда из Петербурга, Савабэ ни словом не обмолвился о своих нуждах и горестях. Его беспокоило другое:
– Мне кажется, владыка, что я должен рассказать вам о странном поведении моего друга – Иоанна Сакаи. В последнее время он старается заработать как можно больше денег своим врачеванием. Он очень этим озабочен и, по всему видно, не собирается ничем делиться со своими братьями во Христе. Мы все боимся, что он встал на путь греховного стяжательства.
Архимандрит Николай обещал поговорить с братом Сакаи. Тот явился по первому зову и, еще не дав произнести своему собеседнику ни одного слова, положил перед ним скопленные сто иен, попросив употребить их на дела Церкви. Оказывается, таким образом он желал принять участие в решении церковных нужд. Так разрешились сомнения Павла Савабэ.
Немалую заботу доставил своему пастырю и другой новообращенный христианин – Петр Томи. Однажды к святому Николаю явились его друзья с тревожным известием:
– Владыка, брат Петр Томи внезапно исчез куда-то. Никто не знает, куда он скрылся.
Жена Томи тоже не смогла ответить, куда девался ее муж, хотя на ее лице не было ни скорби, ни даже особой озабоченности. Все это показалось довольно странным. Десятидневные поиски не принесли никаких результатов.
На одиннадцатый день поздним вечером к святому Николаю постучали. На пороге стоял пропавший Петр Томи, которого сопровождал и поддерживал брат Павла Савабэ.
– Что с вами было?! – поразился архимандрит, увидев донельзя худого и изможденного японца. – На вас просто жалко смотреть.
Можно было предполагать самые страшные гонения и преследования, но действительность оказалась гораздо трогательнее в своей наивной простоте. Брат Петр укрылся в уединенном месте, дабы, проводя время в воздержании от сна и пищи, молить Господа о скорейшем просветлении своих братьев-язычников тем светом истины, которого он сам недавно сподобился.
«Услышав обо всем этом, я был очень изумлен столь трогательным проявлением горячей ревности по вере, – вспоминает владыка Николай. – Но все-таки я должен был заметить ему, что такое дело впредь нужно совершать согласно с установлениями Церкви, ибо иначе можно принести сильный вред своему здоровью».
Между тем Российская духовная миссия начала свою работу, и одним из первых начинаний архимандрита Николая было учреждение при миссии библиотеки – не только богословской, но и широко научной. Это было любимое детище владыки. Его неусыпными попечениями к концу его жизни здесь насчитывалось уже более двенадцати тысяч томов, главным образом русских, наряду с французскими, немецкими, английскими книгами. Кроме того, была богатая коллекция японских и китайских изданий.
Склоняясь над письменным столом, архимандрит Николай несколько дней размышлял об уставе нового учреждения. В «Положении для Российской духовной миссии в Японии», которое он разработал, говорилось: «Миссионеры кроме своих занятий обязаны уделять часы для поддержания и расширения своего образования… Чтение книг и трактатов богословского содержания необходимо для преуспеяния и разумения православного вероучения и для того, чтобы быть всегда готовым на разрешение вопросов, возражений и недоумений. Чтение научное также необходимо в стране, где на миссионеров будут смотреть не только как на представителей религии, но и как на представителей европейского образования».
Были и другие заботы: требовала капитального ремонта консульская церковь в Хакодате. Продолжала заботить полная лишений жизнь первых христиан-проповедников. Савабэ и Сакаи стали первыми проповедниками христианства в тех глубинных областях Японии, куда был пока еще закрыт доступ самому архимандриту Николаю как иностранцу. Но их семьи оставались неустроенными: самая страшная беда тогдашней Японии – пожар – посетила убогое жилище Савабэ при кумирне. И пошел Савабэ с семейством бродить из конца в конец города, ища крышу над головой. Погоня за дешевизной загнала его в предместье города, в пустой полуразрушенный дом, открытый всем страшным здесь осенним ветрам…
«Однако, – вспоминает отец Николай, – он никогда не оскудевал духом и, напротив, находил в себе достаточно бодрости и умения, чтобы кроме семейства поддерживать и утешениями, и даже материальной помощью множество своих друзей по сочувствию к христианской вере среди заключенных в крепости пленников (во время последней вспышки гонения на христиан и гражданских смут) или укрывать и пропитывать других, избежавших плена и тюрьмы».
И это тоже было свидетельством того, что Божья заповедь любви к ближнему дала крепкие животворные ростки в сердцах новых христиан.
Поистине, жили эти первые христиане-японцы по слову апостола Павла: «…кто отлучит нас от любви Божией: скорбь или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч?»
* * *Невольно приходила мне в голову мысль: почему же мы, кому не грозят (да по-настоящему не грозили и в недавние времена) гонения за веру, так нетверды в ней? Почему многие, если не большинство из нас, так охотно выбирали путь атеизма? Не потому ли, что на этом пути не мучило нас несоответствие окружающей жизни Заповедям Божьим, не страшила кара небесная за грехи? Да и само слово «грешно» стало вовсе малоупотребительным.
А, помнится, один из знакомых филологов как-то, восхищаясь точностью и тонкостью русского языка, говорил: «Знаете, отец Павел Флоренский, известный богослов, где-то писал, что слово “грех” приравнивается к слову “огрех”, то есть к ошибке, сделанной пахарем на пашне. Так что согрешить – значит ошибиться на ниве жизни, дать маху, пройти мимо той нормы бытия, которая дана нам Господом, свернуть с истинного своего пути, начертанного на земле Божественным Перстом. Грех – это распутство, то есть переход с истинной стези на неправильный путь, блуждание по неверным и грязным дорогам. Отсюда и слово “блуд”».
Вспоминая сейчас тот случайный разговор, я вдруг поразился: как мог я уже тогда не заметить, до чего четко прозвучало в нем слово: «Путь»! Я стал раздумывать, почему это сейчас так задело меня, и мудрое лицо Николая Васильевича Мурашова совершенно как наяву всплыло передо мной и зазвучал его голос: «Тядс. Ну навскидку еще?» И мой собственный ответ: «Дзюдо, айкидо…» А еще бусидо – путь самураев.
Нет, прав был старик – не случайное сходство, не причуды языка. Отразили два разных языка поиски людьми своей, единственно верной стези. Отсюда и «хождение путями своими», которое в жарких спорах отстаивал язычник Савабэ перед святым Николаем, и путь спасения, путь Господень, на который наставлял его святитель.
Я почувствовал настоятельную необходимость в самом ближайшем времени вернуться к прерванному разговору с Николаем Васильевичем – поделиться с ним своими «открытиями» и поскорее узнать, на каком же пути стал искать свою истину Кано Дзигоро – уважаемый мною основоположник дзюдо.
Такая возможность вскоре мне представилась: в телефонном разговоре Николай Васильевич уверил меня, что о его здоровье больше нет никакой надобности справляться – он совершенно здоров и готов в любое удобное время встретиться со мной, «чтобы поговорить о вещах, гораздо более интересных, чем простуда или грипп».
9. «Дзюдо – всеобъемлющий принцип урегулирования всех жизненных процессов»
(По рассказу Н. В. Мурашова)
Начав серьезно заниматься восточными единоборствами в школе Кито-рю, Дзигоро Кано понял, что занятия здесь базируются на философии и практике буддийской психотехники – дзен. Что же привлекало сэнсэев дзена в боевых искусствах? Восточные единоборства позволили им создать не пассивно-созерцательную, а активную школу йоги. То единство тела и духа, которого добивалась психотехника дзен, легче всего достигалось в боевых искусствах, где суровая дисциплина, совершенное владение телом и приемами борьбы были вопросами жизни и смерти.
Кроме того, сознание воина, находящегося в экстремальной обстановке, было особенно предрасположено к переходу в те состояния, к которым стремились последователи дзена: оно мобилизовало те возможности человека, о которых в обычной обстановке он у себя и не подозревал.
Эти измененные состояния воин был должен научиться распознавать, управлять своим сознанием и в итоге использовать эти навыки в борьбе.
– Твой дух должен становиться, как луна, – учил Кано сэнсэй Икубо Цунэтоси. – Твое сознание должно стать подобно лунному свету, равномерно озаряющему все вокруг. Твое сознание позволяет тебе воспринимать противника равномерно и целиком. Малейшая твоя нервозность и рассеянность – это облака, заслоняющие лунный свет и мешающие тебе воспринимать движения и намерения противника.
