Ветер знает мое имя - Исабель Альенде
– По закону страна обязана предоставлять защиту тем, кто просит убежища, – сказал Фрэнк.
– В теории да, но на практике к ним относятся как к преступникам. Их тут не хотят видеть. Политика нулевой толерантности, когда детей отрывают от родителей, направлена на то, чтобы их отпугнуть.
– А что с дочерью Марисоль?
– Как я говорила, она в приюте для несовершеннолетних. Я добилась для нее разрешения дважды поговорить с матерью по телефону. Потом мы потеряли след Марисоль.
– Как такое могло случиться?
– Беспорядок, злой умысел, небрежение, безнаказанность. Никто за это не заплатит, приказы спускаются из Белого дома, – заключила Селена.
– Известно, когда девочку вызовут на судебное заседание?
– Еще нет. В этом твоя задача, Фрэнк. Ты должен сделать так, чтобы ее не депортировали по суду, добиться, чтобы нам дали время найти мать или какого-то родственника в Соединенных Штатах, готового позаботиться об Аните. На нее давят, чтобы она дала согласие на добровольное перемещение, хотя, как утверждает мать, девочка в своей стране подвергается смертельной опасности.
– Ей всего семь лет! – воскликнул Фрэнк.
– Такое происходит ежеминутно. Настоящий абсурд. У одного моего клиента судья спросил, не согласен ли он на добровольную депортацию, чтобы вернуться в свою страну. Что мог ответить ребенок? Ему едва исполнился годик, он еще не говорит. А вот Анита очень толковая. Она отказывается возвращаться в Сальвадор без матери.
Селена поведала, что из коротких телефонных разговоров с Марисоль она узнала, что задержанные трое суток провели в так называемой «морозилке», а некоторые женщины были с детьми, совсем маленькими, младше двух лет; все дрожали от ледяной стужи, сбившись в кучу на бетонном полу, укрываясь одними лишь синтетическими одеялами. Предполагается, что задержанные проводят в таких камерах всего несколько часов, потом их допрашивают и переводят, но очень часто они находятся там по три-четыре дня. Пятилетний мальчик остался один – их задержали вместе с отцом, а потом разлучили. Он все время звал папу, женщины тщетно старались его успокоить. Условия были ужасные: кормили редко, элементарная гигиена отсутствовала, свет горел всю ночь, охранники сыпали оскорблениями. Анита жаловалась, что хочет пить, и охранник сказал: хочешь водички – возвращайся в свою страну. Слыша, как мальчик зовет отца, Марисоль предположила, что и с ее дочерью может произойти то же самое, и постаралась ее подготовить: сказала, что их наверняка разлучат на несколько дней, пусть она не пугается, за ней присмотрят, и скоро они снова соединятся. Наберись терпения, будь смелой девочкой, наставляла Марисоль: это испытание, надо его пройти, а потом они счастливо заживут в Соединенных Штатах.
– Марисоль отвели на допрос в наручниках и ножных кандалах, а когда она вернулась в камеру, Аниты уже не было. Больше Марисоль ее не видела. Как и многим другим матерям, ей не позволили попрощаться с дочерью, – рассказывала Селена. – Персонал не подготовлен к кризисной ситуации и перегружен работой. Некоторые просят перевода, им не хватает духу исполнять приказы.
Фрэнк Анджилери стиснул голову руками. За годы адвокатской практики он навидался всего, но только не узаконенных зверств, о которых рассказывала Селена.
– Ах, Селена! Я привык представлять корпорации и клиентов вроде Альперстайна, которые платят, чтобы обмануть закон. Не знаю, смогу ли я защитить Аниту.
– Главное, чтобы ты пришел на слушание и судья не подловил тебя на какой-нибудь технической детали: к этому можно прицепиться и прекратить разбирательство.
– Я совсем не знаю законов об иммиграции.
– Придется подучиться, Фрэнк. Я тебе помогу.
* * *
Приют, в который Селена привела Фрэнка, был одним из лучших среди многих, расположенных в разных частях страны. Обычно там содержалось от ста до четырехсот детей, но в этом насчитывалось всего девяносто два ребенка. Детям присваивался номер, поскольку персонал часто не мог произнести или припомнить имя, но Селена звала по имени каждого, это был для нее вопрос чести. «Они и так потеряли слишком много, будет ужасно, если они потеряют и свою личность», – пояснила она.
– Недавно в прессе описали один из таких центров: хаос, грязь, болезни, дети в кошмарном состоянии, у многих грипп, они не получают ни чистого белья, ни постели, ни ванной, ни мыла или зубной щетки. Вонь ощущается еще с улицы. Думаю, поэтому туда и перестали допускать журналистов. Но здесь ты такого не увидишь, здесь все нормально, – говорила Селена.
Приют состоял из десяти блоков с общим двором для малышей; самому младшему исполнилось одиннадцать месяцев, а старшей была Анита. Детей разделили на группы по восемь-десять человек, и за каждой присматривали двое воспитателей.
– Дети вообще не должны задерживаться в таких приютах, – объясняла Селена. – Если не объявляется близкий родственник или опекун, их помещают в приемные семьи. Иногда родственники не появляются, чтобы забрать детей, потому что они сами нелегалы и боятся, что их арестуют и депортируют. Случай Аниты – необычный, она задержалась здесь дольше положенного из-за административной путаницы.
Селена рассказала, что центры для детей постарше, которые нередко прибывают одни, подчас как настоящие тюрьмы: например, огромный подвал супермаркета в Техасе или военная база во Флориде. Некоторыми управляют частные предприятия, заинтересованные в том, чтобы как можно дольше содержать максимальное количество детей, – это приносит огромную прибыль. Ежедневные правительственные дотации на содержание каждого ребенка очень высоки. В такие центры не допускают ни правозащитников, ни журналистов, ни даже членов конгресса.
– Моя работа – следить за продвижением дел, которые ко мне попадают. Мы, социальные работники, валимся с ног, детей слишком много.
Она должна выяснить, каким образом ребенка разлучили с родителями, обеспечить своему подопечному приличные условия и юридическую защиту, постараться разыскать родственников и, если возможно, наладить психологическую помощь. Получать информацию нелегко: иногда ребенок слишком мал, ничего не помнит, или не умеет говорить, или до сих пор не оправился от травмы.
– Сотни детей, таких как Анита, находятся в этом лимбе, поскольку родителей невозможно найти, – говорила Селена. – Определенно понадобится год, а то и два, чтобы выяснить, кто они такие, и соединить их с семьями. Некоторые случаи безнадежны. Настоящий кошмар.
– Не понимаю, как эти люди отваживаются пересекать границу, зная, что у них могут отобрать детей, – изумился Фрэнк.
