Ветер знает мое имя - Исабель Альенде
– Но как решить эту проблему, Селена? – вопросил Фрэнк. – Нельзя же принять миллионы иммигрантов и беженцев.
– Только не возводя стены и тюрьмы, а тем более не разлучая семьи, Фрэнк. Нужна реформа иммиграционной системы и устранение причин, по которым люди покидают родные края. Никто просто так не оставляет все и не пускается наутек: людьми движет отчаяние.
– Это не в компетенции американского правительства.
– Американцы спровоцировали большинство конфликтов в регионе. Чтобы покончить с левыми движениями в этих странах, они вооружили, обучили и идеологически подготовили войска – по сути, финансировали репрессии. Внутри страны это оправдывалось тем, что мы распространяем демократию, но все происходило с точностью до наоборот: мы свергали демократические режимы и поддерживали кровавые диктатуры, защищая интересы американских компаний.
– Ты коммунистка, Селена?
– Сейчас уже почти нет никаких коммунистов, что ты как дурачок? Ну, может, где-нибудь в Китае или в Северной Корее. Речь не о левой, правой или какой-то еще идеологии, просто нужно искать практические решения.
Селена провела Фрэнка в один из так называемых «домиков», где все было устроено так, чтобы он как можно больше походил на домашний очаг. Отсек состоял из общего зала, трех спален по четыре кровати в каждой, ванной и кухоньки, где готовили смеси для грудничков и разогревали полдник. В углу стояла маленькая рождественская елка, на стенах красовались детские рисунки и мексиканские поделки из бумаги. Селена рассказала, что питание здесь неплохое, одежду поставляет приют, поскольку у детей, поступающих сюда, нет никакой одежды, кроме той, что на них; у них есть часы отдыха, они могут смотреть телевизор и играть; распорядок дня строго соблюдается. Другие центры обвинялись в дурном обращении с малолетними, даже в изнасилованиях, бывало, что дети умирали по недосмотру, но ей самой с такими случаями сталкиваться не приходилось. Дети, одетые в брючки и рубашки, были чистенькие, но Фрэнка поразила странная тишина, по контрасту с тем, что описывала Селена: тоска и безутешный плач в других приютах. Дети рисовали цветными мелками, и никто не поднял головы. Селена указала на единственную девочку, которая не принимала участия в занятии, а сидела на кровати с тряпичной куклой в руках.
– Анита! Это я, – позвала она по-испански.
Малышка тотчас же соскочила с кровати и бросилась к Селене, а та присела и прижала ее к груди. Девочка была худенькая, малорослая для своих лет, с золотистой кожей смешанной расы и тонкими чертами; ее черные волосы были кое-как обрезаны ножницами. Селена объяснила Фрэнку, что доверительные отношения с детьми удается установить очень редко – просто не хватает времени, их слишком быстро переводят, да и персонал постоянно меняется, – но Аниту она с самого начала взяла под опеку.
– Это Фрэнк, поздоровайся, – попросила Селена.
Девочка застыла. Селена предупредила Фрэнка, что Анита не доверяет мужчинам вообще, даже немногим сотрудникам приюта мужского пола, – очевидно, ее обидел кто-то из пограничников или какой-то человек из прошлого. Фрэнк встал на одно колено, чтобы сравняться с ней в росте.
– Не бойся. Фрэнк хороший. Он поможет тебе соединиться с мамой, – добавила Селена.
Помедлив какое-то время, которое Фрэнку показалось нескончаемым, Анита робко протянула руку, и он ее пожал. Только тогда адвокат заметил, что девочка слепая.
* * *
На следующий день Фрэнк улетел в Сан-Франциско. Он провел в приюте немало часов: сначала поиграл с Анитой, чтобы девочка к нему привыкла, потом расспросил ее в крохотном офисе, который ему предоставила Селена. В полдень вместе с ними перекусил подогретыми кукурузными хлопьями, а в шесть часов вечера, с блокнотиком, полным записей, взбудораженный тем, что ему довелось испытать, устроился в квартире Селены: та приготовила ему постель в гостиной. Вообще-то, он должен был уехать в Тусон, в отель рядом с аэропортом, где забронировал номер, но согласился без колебаний, едва девушка предложила переночевать у нее. К тому времени свой план соблазнения Фрэнк отложил на неопределенный срок, погрузившись в нечто более серьезное, чем задуманная им интрижка, и понимая, что любая такая попытка с его стороны будет неуместной, даже оскорбительной. Идея приударить за Селеной пришла к нему не в добрый час: дурная привычка, от которой лучше избавиться. Вдобавок девушка, того гляди, поднимет его на смех. Ему не удалось произвести на нее впечатление.
У Фрэнка оставалось два с половиной часа полета, чтобы просмотреть материалы, которые нужно будет обсудить с Ламбертом, но вместо этого он углубился в записи, сделанные во время разговора с Анитой. Девочка оказалась куда более зрелой, чем можно было ожидать, – наверное, сказались опыт, полученный в пути, и переживания, вызванные разлукой с матерью. Обстоятельства научили Аниту со всем справляться самостоятельно. Слепоту она компенсировала памятью и неустанным вниманием, от нее ничто не ускользало, как будто невидимая антенна помогала ей исследовать окружающее. Она не выпускала из рук Диди, свою куклу, и что-то ей нашептывала, но в остальном вела себя как большая девочка, что изумляло по контрасту с ее хрупкой фигуркой. Селена взяла на себя роль переводчицы, но Фрэнк понял все, что говорила девочка, что его изрядно порадовало: испанский, который он учил в школе и в университете, не испарился бесследно.
Анита подтвердила все, что рассказывала ему Селена, – говорила о своей прежней жизни, о пути из Сальвадора в Гватемалу, а потом через Мексику к границе с Соединенными Штатами. Она тосковала по маме и, говоря о ней, едва сдерживала слезы.
– Насколько я понял, Анита, ты не всегда была слепой, – сказал Фрэнк.
– Со мной случилась беда, когда я была маленькая. Я немного вижу при ярком свете. Я ходила в школу, научилась читать, хотя сейчас уже понемногу забываю. Та школа была не для слепых, – пояснила она.
Селена говорила Фрэнку, что в Соединенных Штатах, по-видимому, живет какая-то родня, двоюродная сестра или тетя, но найти ее не удалось. Возможно, это родня отца Аниты, Рутилио Диаса, который умер, когда девочке было около трех лет.
– С кем ты жила раньше, в твоей
