Это застряло в памяти - Ольга Львовна Никулина
В остальном жизнь в доме мужа никак не изменилась, только Боб стал приходить домой ещё позже. Надо было отремонтировать старую колымагу для продажи, как он давно наметил, а затем приобрести новую, чтобы на ней в августе съездить на пару недель в Крым.
– Кольке надо при жизни поставить памятник. Возится с моей колымагой, устраивает мои дела с продажей и покупкой. Что бы я без него делал? Завис бы в Москве до ноября, факт. Золотые руки, и денег не берёт, дуралей. Времени не жалеет. По дружбе, говорит.
* * *
Свекровь же, по его словам, вынашивала план вместе с подругой Кларой отдохнуть месяц в июле в Паланге. Ей полагался длинный отпуск, как кандидату наук.
Теперь Лёля видела мужа ещё реже. Кроме того что он пропадал в гараже, он начал по нескольку дней бывать в командировках, говорил, что зарабатывает деньги, читает лекции. Лёля не вникала.
Лёлина мама повадилась сама звонить на Метростроевскую и настоятельно приглашать Лёлю домой, каждый раз придумывая для этого особый повод. Ей не нравилось, что дочка похудела, на что та отвечала, что её муж любит худеньких.
Как-то за ужином она спросила Лёлю, легко ли ей жить в новой семье с новыми родственниками. Естественный, казалось бы, вопрос. Лёля, не задумываясь, ответила, что свекровь и тётка мужа в их жизнь с мужем не лезут, много работают, очень заняты. И дёрнуло же её за язык ляпнуть:
– Тётя Паня, их домработница, такая интересная чувиха! С ней не соскучишься. Мы с ней всё время духаримся!
– Вы с ней что?! Эти слова, откуда ты их притащила? «Чувиха», «духаримся»! Из компании мужа? Из института? Лёля, чтобы я больше эти вульгарные, пошлые слова не слышала! Договорились?
В разговор вмешался Лёлин папа:
– Молодёжное арго. В мои юные годы у гимназистов, школяров, семинаристов тоже были модные словечки, но потом они исчезали. Ими щеголяли подростки, совсем юнцы. Язык впоследствии не принял эти жаргонизмы. Их забыли. Молодые люди вырастали, становились взрослыми, получали серьёзные профессии, и никто из них этими словечками уже не пользовался. Удивительно, что твой муж, которому под тридцать, употребляет школярские словечки, а ты их с такой лёгкостью подхватываешь. Я объясняю это инфантилизмом. Прекрати ему подражать, будь индивидуальностью. И не обижайся, будь взрослым, независимым, мыслящим человеком. Напротив, ты влияй на него. У меня создаётся впечатление, что он всё ещё мальчишечка в коротеньких штанишках на трёхколёсном велосипеде.
Подобные разговоры в родительском доме, когда отец и мать принимались «прорабатывать» дочь, направлять её на путь истинный, обычно случались за ужином. Мама нападала, отец смягчал наставления юморком. А занудные лекции о вреде курения?! Но, пожив некоторое время вне дома, Лёля забыла об этой традиционной воспитательной «порке». Она вспыхнула, надулась, но из-за стола не убежала, как бывало раньше. В этот раз слова отца запали ей в душу. После визита к родителям она стала внимательнее вглядываться в своего мужа. Временами он совсем переставал ей нравиться. О любви она не думала. С самого начала ни её муж, ни она на эту тему не говорили. Считали, что это старомодно, каменный век, глухое Средневековье, рыцарские выкрутасы, кривлянье, а они люди современные, без «сюсю-мусю», как это называл её муж, вполне могут обойтись. Лёля с ним соглашалась.
Но поневоле она стала задумываться о том, что в доме мужа никто на неё внимания не обращает. Кроме тёти Пани. Муж в её жизни присутствует, но мимолётно. Зато никто не воспитывает, не морочит голову назиданиями. У родителей её постоянно учат жить, читают нотации, как будто она маленькая! А ей скоро двадцать два года, между прочим! И эти мамины занудные советы: «Веди себя скромно, но с достоинством. Не старайся понравиться, будь естественной и вместе с тем предупредительной. Характерец свой взрывной не проявляй. Тебе с ними жить…» Сколько можно?! Но всё-таки… но всё-таки в доме у родителей её любят! Любят, волнуются за неё. А тут холодно и безрадостно. Одна только тётя Паня добрый, живой человек. Последнее время Лёля часто об этом думала, когда одинокими долгими вечерами, сидя с сигареткой на балконе, наблюдала и слушала чужую жизнь внизу, во дворе. В такие моменты её тянуло обратно домой. Пусть воспитывают, нравоучения можно пропускать мимо ушей, думала она.
* * *
Май Лёле представлялся месяцем трудным, однообразным. Зачёты и в июне государственные экзамены, консультации, учебники, лекции, конспекты… Тоска зелёная. Нервотрёпка, окончание пятого курса, и прощай, институт…
Однако месяц май преподнёс сюрпризы. Первое мая вопреки ожиданиям получилось весёлым. Рано утром муж разбудил её и велел собираться – они едут на дачу. Накануне вечером он отпросился у мамаши и получил свободный день. Она что-то мямлила, её, мол, пригласили в гости, но сдалась. Сказала, что попросит Паньку побыть со старушкой два дня. Лёля быстро собралась, еду и вино Боб заготовил с вечера. На дачу они ехали вместе с новым приятелем на его синем «Москвиче» последней модели, который должен был к августу перейти в собственность Лёлиного мужа. Он объяснил, что у приятеля в августе подойдёт очередь на «Волгу», а ему как раз выплатят деньги за большой перевод плюс за старенький «Москвич». За рулём будущей своей машины Лёлин муж светился от радости, предвкушая удачное приобретение. Хозяин машины уступил ему руль, так что вышла своего рода обкатка нового транспортного средства. Погода выдалась тёплая, солнечная. Весь день в саду жарили на костре шашлыки, пекли картошку, мужчины много пили, шутили. В лесу было ещё сыро. Заночевали, утром дожарили шашлыки, допили вино и к вечеру тронулись в путь, домой. Лёля радовалась, она и не мечтала о такой весёлой вылазке на природу.
Девятого мая вечером Лёля и тётя Паня ходили смотреть салют с Крымского моста. Кругом знакомые лица – на мост высыпал весь барак. После салюта Лёля и тётя Паня вернулись домой, а соседи из барака отправились кто куда – одни на
