Галина Аудерская - Королева Бона. Дракон в гербе
Помолчав немного, король ответил:
— Я надеюсь. Не теряю надежды…
Несколько дней спустя, сразу же после отъезда короля, спешившего на поле брани, Бона провела тайную встречу с канцлером Алифио. Впервые за все годы их знакомства Алифио услышал из уст Боны жалобы, хотя она по-прежнему не теряла самообладания и ничуть не была удручена.
— Все уходит, сыплется, словно песок меж пальцев. Итальянские владения мои того и гляди достанутся Габсбургам. Что остается? Мазовецкое княжество? — Она вдруг оживилась. — Вчера, когда мне сообщили о преждевременной кончине князя Станислава…
— В Варшаве законным наследником стал его брат, князь Януш. А у него здоровье отличное, — уточнил Алифио.
— Он старый?
— Ему недавно исполнился двадцать один год.
— Ну что же… тем лучше. Вскоре после моего приезда в эти края я узнала, что мать этих братьев, вдову, тоже пробовали было сватать за его величество, чтобы упрочить связи Мазовии с Короной.
Почему бы и сейчас не подумать о подобных союзах?
— Кого с кем, всемилостивая госпожа? Не могу догадаться.
— Ах, это так просто. Моя падчерица Ядвига за последнее время выросла, словно молодой кипарис.
Когда я увидела ее впервые, она была девочкой, а сейчас это расцветший бутон. Подумайте только: это единокровная сестра Августа, и к тому же весьма нам преданная. Если нельзя одновременно вести со всеми войну, кто может мне запретить обезопасить себя со всех сторон?
Алифио задумался.
— Не знаю, согласится ли король отдать дочь за князя, двор которого пока что прославился лишь одним — распутством.
— Короля нет, он занят войнами, — отразила она удар. — Прежде чем он вернется, епископ Мендзылеский должен поехать в Мазовию с соболезнованиями и взглянуть на все собственными глазами. Что же вы молчите? Вы хотели что-то сказать?
— Будучи канцлером вашей милости, я давно хотел обратить ваше внимание на то, что здесь, в замке, у нас больше врагов, нежели сторонников. Король отсутствует, но ваши замыслы не встретят особой поддержки. На чужбине трудно действовать в полном одиночестве — согласилась она. — Тогда подумаем вместе: Самуэль Мацеёвский, Тарновский и канцлер коронный Шидловецкий — ближайшие советники короля — могут быть и будут против меня. Но примас Лаский, епископы Томицкий и Джевицкий должны быть с нами. Мендзылеский и Кмита тоже. И, наконец, люди помельче, но те, без которых нельзя обойтись, как без соли и перца, — секретари короля и примаса, поэты, ну, скажем, такие, как Ян Дантышек…
— Светлейшая госпожа, вы забыли, что по вашему повелению он уже второй год пребывает при императорском дворе.
— Ну что же, я рада, что наконец-то там находится наш человек, посол, свидетель всех предпринятых Карлом действий. Я думала еще и о Кшицком…
— О нем? — удивился Алифио.
— А почему бы и нет? Он достоин того, чтобы мы не забывали и о нем. Санта Мадонна! Неужто вы не знаете, что больше всего шумят всегда поэты? Это они увековечивают правителей или высмеивают их в своих ядовитых фрашках и пасквилях, скажем, таких:
Теперь он в замке восседаетИ всем на свете угрожает…
— Светлейшая госпожа, вы знаете эти стихи? — удивился Алифио.
— Знаю, саro дороге, много вижу и о многом догадываюсь. Но всю свою жизнь буду делать только то, что хочу. И как хочу! Этому научили меня герцоги Сфорца, давние правители Милана и Бари… Поэтому епископ Мендзылеский поедет в Варшаву на похороны князя Станислава. А что касается Кшицкого… Подумаю, нельзя ли как-то задобрить и его…
Тот, о котором Бона с почтением говорила как о поэте и сатирике, должно быть, не ожидал, что через несколько дней его уединенный приют на улице Канонной один за другим посетят два гостя.
Сначала явился давний приятель Кшицкого, которого слуга тотчас же провел в просторную комнату, где за столом, погрузившись в бумаги, с самого утра сидел его господин. Усердно занятый сочинительством, поэт не повернул головы и встал лишь тогда, когда услышал робкий голос:
— Позволите войти?
— А, Моджевский, — обрадовался поэт. — Ну что же, милости прошу! Давно не виделись. Успешно ли трудишься в канцелярии Лятальского? Все разрешаешь споры сторон? Ну да тебе это на пользу! Тебя всегда занимала жизнь, ее дела. Теперь по крайней мере будешь знать, что в Польше творится.
— Я сыт этим сверх меры. С тем и пришел. Мой лучший друг Ян Бесекерский по приказу шляхтича убит на большой дороге. Убийца королевский суд ни во что не ставит.
— Этот поганый шляхтич будет предан позору.
— Он? А не… законы? Ведь убитый-то не имел герба. Убийца может остаться и безнаказанным.
— А ты, однако, смел! Чего ты, собственно, хочешь, Фрич?
Тот стал перечислять, словно хорошо выученный урок:
— Равных прав для всех, укрощенья дерзости и своеволия шляхты и магнатов.
— Довольно! — прервал Кшицкий. — Легко тебе не будет, таким, как ты, вечно ставят палки в колеса. Что до меня, то я вместо советов и поучений частенько пускаю в оборот насмешку и шутку!
— Я полагал… Слова твои острее меча, они подобны яду. Будучи королевским секретарем, ты вот уже восемь лет под боком у его величества.
— Ах! — вздохнул Кшицкий.
— И у королевы… — не сдавался Моджевский.
— Если бы! — простонал поэт.
— Они, должно быть, не знают о бесправии, обидах, причиняемых мужикам, мещанам? Откуда им знать!
— Ты мечтатель, живешь надеждой, — скривился Кшицкий. — Так ли, сяк, но я им ничего не скажу. Хочешь — скажи сам. Устрою тебе аудиенцию у королевы и…
Его прервал появившийся в дверях слуга:
— Краковский бургграф Алифио просит его принять. Кшицкий был так поражен, что стопка бумаг выпала у него из рук и разлетелась по комнате. Собирая их, он торопливо говорил:
— Проси! Проси!
В комнату не спеша вошел канцлер королевы. После слов приветствия приступил к делу:
— Ее королевское величество поручили мне передать вашей милости это письмо и передать, как доказательство своего к вам расположения, козла — охотничий трофей, добытый ею собственноручно в Неполомицах.
Кшицкий бросил беглый взгляд на королевское письмо и, не выдержав, воскликнул:
— Ни слова о вакантном епископстве в Пшемысле! Неужто я опять должен ждать?! Ты слышишь, Фрич? Королева, должно быть, не знает, что еще до ее приезда я заправлял королевской канцелярией! И пожалте, до сей поры меня держат в секретарях! До сей поры я молчал. Знал: всегда найдется кто-нибудь послушнее, угодливей меня. Но теперь вижу, Пшемысль того и гляди попадет в чужие руки. А мне ждать? Чего? Зачем?
Алифио развел руками.
— Не знаю. Королева и сама огорчена этой проволочкой.
— Неужто?..
— Я готов это засвидетельствовать. Разве она не поручила мне передать вам из Неполомиц…
— Меня занимает не королевская охота, а епископство в Пшемысле, — прервал его Кшицкий.
Однако, не обескураженный этим выпадом, Алифио продолжал:
— Королева всегда рада видеть вас на Вавеле. Весьма рада. Вы обо всем осведомлены, ее занимают ваши мысли, ваши суждения. Хотя бы, скажем, вот о чем: кто из краковских поэтов мог сочинить весьма обидное стихотворение о драконе, которое повторяет за стенами Вавеля стар и млад?
Но Кшицкий, не смутившись, пожал плечами:
— Не знаю. Право, не знаю, кто мог быть столь… неосторожен. Стихотворение это дошло до королевы?
— Так случилось, — подтвердил Алифио.
— Ну что же, похоже на то, что ее величество не умеет находить себе друзей. Это самый простой ответ.
— Королева была бы счастлива иметь при дворе единомышленников. Хотела бы единения… — продолжал канцлер.
— Против кого? Или… с кем?
— Против Габсбургов, как вам известно. Но еще и против тех, кто строит ей козни… Если бы вы захотели…
— Неужто? — уже явно иронизировал хозяин. — В такой борьбе даже отличный поэт Анджей Кшицкий обречен на пораженье. Но если бы на стороне королевы выступило бы какое-то уважаемое лицо, к примеру епископ. Ну скажем, епископ Пшемысля.
— Истинно так, — согласился итальянец.
— И не Моджевский — всего лишь писарь в канцелярии, — а Фрич, ученый муж, королевский секретарь…
— Истинно так.
— Тогда бороться с ее очернителями было бы куда легче, — закончил свою мысль Кшицкий. — Кстати… Правда ли, что Вольский, маршал двора королевы, не пожалел пяти тысяч червонцев, чтобы получить выгодную должность в Короне?
— Это ложь! — возмутился Алифио. — Ни о чем подобном я не слышал! Нынче в Кракове честным людям от сплетен покоя нет. Видно, кому-то это на руку.
— Уж не Габсбургам ли? — склонив голову, с едкой улыбкой спросил хозяин.
— Кто знает? Может быть, и так, — холодно отвечал Алифио и, поклонившись, быстро вышел.
— Повторит королеве каждое слово, — сказал, помолчав минуту, Фрич, но Кшицкий беззаботно рассмеялся.
