Елизавета I - Маргарет Джордж
– Если вы нас предадите, это очень дорого вам обойдется, – произнес он внезапно.
– Почему вы решили, что я предам вас, моего собственного мужа?
– Предали же вы первых двух, а третий чем лучше?
Вот так я и узнала, что он тоже настроен против меня. Неужели мятежники целиком и полностью захватили его разум и преданность? Что они предложили ему взамен?
Тайные собрания в Друри-хаусе между тем продолжались. Я не делала больше попыток расспрашивать о них Кристофера – это было бесполезно – и пристально наблюдала за Робертом, но ничего не узнала. С наступлением февраля, мрачного и промозглого, в доме воцарилась подавленная атмосфера. Лишь Фрэнсис с ее беременностью была островком счастья и нормальности, и мы с ней с удовольствием обсуждали, как она собирается назвать младенца. Она изъявила желание выбрать какое-нибудь из наших фамильных имен, как будто хотела сделать Роберту приятное и посвятить себя ему.
Был вечер 6 февраля. Самая обычная дата, никакая не годовщина судьбоносных событий. Я сидела у догорающего огня и думала, не подкинуть ли еще дров – странно, что в памяти застревают такие мелочи, – когда доложили о посетителе.
В доме было тихо. Обычные гости к нам давно уже не приходили; тайные же пробирались украдкой, а буйные толклись во дворе. Я поднялась, готовая принять его или ее. Кто бы это мог быть? Я никого не ждала.
В комнатку вошел Уилл.
– Летиция, – произнес он, сняв шляпу.
Едва он заговорил, я тотчас поняла, что он здесь по опасному делу. Голос его звучал пронзительнее, а улыбка казалась вымученной.
– Да, Уилл, – сказала я. – Что вас беспокоит?
Я видела, что дело, которое привело его сюда, политического, а не личного свойства.
– Произошло кое-что неприятное. Сегодня вечером ко мне в Саутуарк явился ваш муж с товарищами, обедавшими в таверне, и попросил, чтобы завтра моя труппа сыграла «Ричарда Второго». Они пообещали хорошо нам заплатить. Однако их мотивы… вызывают у меня большие опасения. Они хотят, чтобы мы сыграли сцену низложения короля – ту самую, которую запретили печатать.
– Кто еще с ним был?
– Гелли Мейрик, лорд Монтигл, Чарльз Дэнверс и сам Кристофер. Остальных я не знаю. Финансовый управляющий моей труппой Августин Филипс попытался от них отделаться, сказав, что на такую старую пьесу никто не придет. Но они пообещали заплатить столько, сколько мы выручили бы за полный зал. Какую еще отговорку он мог придумать?
– Никакой, – признала я.
Что же в нем было такое, что мне хотелось безоглядно ему довериться? Я с большим трудом удержалась от того, чтобы не взмолиться: «Помоги мне, Уилл! Я не знаю, что делать!» Вместо этого я принужденно улыбнулась и сказала:
– Прошу вас, побудьте еще немного. Я сейчас подброшу поленьев в камин и прикажу подать эля.
Я ожидала, что он примется комкать шляпу и скажет: «Нет, мне нужно идти. Нельзя, чтобы меня здесь видели». Однако же он лишь кивнул:
– С радостью.
Мы уселись у огня напротив друг друга. Впервые я увидела в нем не объект моих желаний, а простого человека со своими тревогами и заботами.
– Таким поступком вы рискуете навлечь на себя неудовольствие королевы. Она будет встревожена. Какую, по-вашему, цель они преследуют?
– Ваш муж высказал ее без обиняков. «Чтобы расшевелить народ» – так он сказал. По всей видимости, он с товарищами надеется свергнуть королеву и заставить ее отречься, как Ричарда Второго, и они хотят при помощи этого спектакля собрать сторонников.
Боже правый. В центре всего заговора стоял Роберт. Кристофер, Мейрик, Саутгемптон и все остальные не были тут выгодоприобретателями. Все затевалось исключительно в интересах Роберта. Неужели он надеялся… собирался сам взойти на престол? Кто еще мог быть кандидатом? Неужели они готовы подвергнуть себя такой опасности ради Якова Шотландского? Что такого он мог им посулить, ради чего они решились бы посадить его на трон вместо Елизаветы?
– Это чудовищно, – произнесла я наконец.
Признание Кристофера подтверждало существование заговора против Елизаветы. А мне оставалось лишь сидеть сложа руки и смотреть, не в силах никак повлиять на события.
– Это более чем чудовищно, – сказал Уилл. – Это конец нашего мира. Моя карьера будет погублена – меня сочтут пособником изменников. Ваш сын обречен. Он не может победить. А Елизавета будет уничтожена. Она не оправится от такого предательства – я имею в виду ее дух и ее доверие. Она живет любовью своих подданных.
– Не играйте спектакль! – воскликнула я. – Отмените его прямо сейчас.
– Филипс уже взял деньги. В театре касса превыше всего.
– Мы оба потеряем все, – сказала я.
Это простое утверждение отозвалось у меня внутри трепетом.
– Все, – подтвердил он. – Хорошенькая же это будет благодарность Елизавете на закате ее правления. Да и мне тоже! Уж лучше бы я никогда не писал этой пьесы!
– Вы-то это переживете, – заверила я его. – А вот относительно рода Деверё я вовсе не была бы так уверена.
– Если Роберт попытается воплотить свой безумный план… – покачал он головой, – да, это погубит его, если не его род. Их никто не поддерживает. Неужели он и его сторонники этого не видят?
– Они ослеплены горечью и иллюзиями, Уилл. – Я протянула ему руку. – Я как только не пыталась пробудить их. Но меня никто не слушает. Я ничего не могу поделать. Мне остается лишь беспомощно наблюдать. Наблюдать за тем, как они мчатся навстречу своей гибели.
– Спасайте себя. Дистанцируйтесь от них. Сам я именно так и намерен поступить. – Он выпустил мою руку и поднялся. – Когда день придет, я намерен быть у себя, работать над моей новой пьесой.
– Вам известна дата?
– Нет. Я думаю, они уже ничего не планируют. Скорее, просто выступят в надежде, что кривая куда-нибудь да вывезет, без всякой подготовки. Их очень быстро подавят.
– Нужно думать о себе, – сказала я и тут же спохватилась, что эти слова выставили меня в его глазах никудышной матерью. – Мы ведь, в конце концов, не главные действующие лица. Первые роли отведены другим, и они задают сценарий.
– Летиция, – улыбнулся он, – вы прямо-таки рождены для театра.
– Вся жизнь спектакль, – пожала я плечами. – Уж кто-кто, а вы не могли этого не заметить.
Он двинулся к выходу, а я, провожая его взглядом, не могла не вспомнить более счастливые времена, когда наши настроения так отличались от теперешнего.
– Да, и это
