Последние саксонцы - Юзеф Игнаций Крашевский
– Ты уверен, что Трибунал будет? – спосила она мужа.
– Так кажется не мне одному, но всем, – говорил Сапега. – У Чарторыйских нет сил, чтобы выставить их против воеводы, primo, впрочем, они сами не хотят согласиться на какое-либо согласие и примирение, резервируя себе будущее.
– Красинский надеется их примирить.
– Он не знает ни Радзивилла, ни Чарторыйских.
– Ты так думаешь?
– Трибунал будет, – засмеялся гетман, – и караул будет нужен. Пошлют к Массальскому, который, естественно, откажет. Дойдёт очередь до меня. Почему бы мне не дать почётный караул, не знаю.
– Вещь очень простая, – живо начала воеводина, – не дашь, потому что великий гетман его не дал. Ты заслонишься прямо его примером. Тебе не принадлежит эта честь, ты не захочешь ни узурпировать её, ни присвоить себе незаслуженных привилегий.
– Гм, – сказал задумчивый Сапега, – это слабый аргумент.
– Напротив, очень сильный.
– А что хуже, – прибавил Сапега, – что, делая потом из этого вывод, можно подумать, что польный гетман подвластен гетману великому и зависит от него. Обесчестят мою булаву.
– Правда, тут нужно подумать, – отвечала гетманова, – а всё же я против того, чтобы ты давал ему караул и показал себя также слугой Радзивилла. Булаву он на этом не приобретёт, а ты потеряешь. Ты должен показать себя не зависимым от них. У Радзивилла больше денег, но Сапега не хуже, чем он.
– Это не подлежит сомнению, – подтвердил князь, выпрямляясь и становясь гордым.
– Аргументов для защиты найдётся достаточно, – прибавила княгиня, – но заранее скажи, что караула дать не можешь.
– Да, я вижу, что не могу, – шепнул Сапега, – но мне нужно что-то, на что можно опереться. Порвать с Радзивиллом – вещь грозная; во-первых, ты знаешь, что он на всё готов, даже за саблю схватиться, когда напьётся, а теперь пьёт, как никогда; во-вторых, с Радзивиллом поцарапаться это пустяки, но он – это половина Литвы. Кто не с ним, тот против него, на каждом шагу будет что-нибудь угрожать.
– Я тебя спрашиваю, что приобрёл ты на его родстве и дружбе? – воскликнула княгиня. – Даже маленькой бочки вина не получил.
Княгиня минуту помолчала, давая мужу отдохнуть, и он ходил, глубоко задумавшись.
– Мы ждём, какой оборот примут дела, – сказала она, понизив голос. – Я тебя ни в чём не хочу упрекать и диктовать, поступишь, как тебе собственное убеждение советует, но не надо спешить ни с каким объявлением и избегать князя, чтобы не связывать себя любым полусловом.
Видно было, что этому послушанию супруга гетманова была очень рада, надеялась, начав так ловко, довести дело о карауле до желанного конца. Ей даже не нужно было так резко выступать против пана воеводы, что всегда потом оставляло неприятное впечатление на Сапоге.
Он очень хорошо знал его и все его изъяны, но в то же время любил и не хотел с ним разрывать отношения.
Удалив мужа, потому что подходило время одеваться и час, когда принимала визиты, княгиня поспешила с туалетом и, едва надела платок, послала за Толочко, которому хотела дать новые инструкции и что-нибудь от него узнать. По меньшей мере два раза на дню ротмистр должен был появляться у неё, а он усердно выполнял свою службу, потому что панна Анна с каждым днём ему всё больше приходилась по вкусу и на влияние протекторши он возлагал самые большие надежды.
Толочко уже был в городе и собирал слухи.
– Как обстоят переговоры с Чарторыйскими? – она нетерпеливо его спросила.
– Вчера не прошли, – ответил Толочко, – а князь пил потом со своими до утра. Сегодня Чарторыйские подадут свои требования.
– Не знаешь, какие? – продолжала она дальше.
– Я знаю только, что они будут непомерно требовательными, – сказал Толочко. – Поскольку на князя сильный крик, что всё хочет делать силой, Радзивилл может что-нибудь уступить, чтобы дать королю доказательства, что был ему послушен и желал согласия, но всех условий не примет.
Она приблизилась к ротмистру.
– Помните при каждой возможности прививать гетману то, что караул для Трибунала он дать не должен. Люди бы подумали, что он слуга князя-воеводы. Не хочет дать Масальский, не должен дать Сапега.
Толочко поклонился.
– Вчера, кажется, для того, чтобы проветриться, сюда приезжал Войнилович, желая понять гетмана, но, по-видимому, даже речи о том не было. Князь осторожен.
Жена рассмеялась и пожала плечами.
– А, если бы за ним не следили, – сказала она, – каждую минуту бы нам шутки устраивал. Он добрый и мягкий до избытка, а этого несносного воеводу уважает, хотя он насмехается над ним.
– Мой ротмистр, – докончила, спеша, гетманова, – беги, прошу, чтобы мы знали, как обстоят переговоры.
Толочко низко поклонился и исчез.
Причина, из-за которой пани гетманова спешила в комнаты, была такова, что она ожидала очень желанного гостя. Легкомысленная и кокетливая, и с детства привыкшая забавляться по меньшей мере каким-нибудь одним романом, гетманова не имела сердца, не любила мужа, никого из тех, которым кружила голову, но сама головой и фантазией порой возбуждалась. Тогда нужно было чудо, чтобы не выставить себя на злые языки, на ревность мужа, на клевету и тысячи неприятностей.
Всё это она готова была вынести, лишь бы настоять на своём, и того, кого хотела иметь у своих ног, вынудить сдаться на милость. Сердце в этом принимало очень маленькое участие, но самолюбие наполняло её почти безумием, когда встречала трудности.
Эти легкомысленные романы, которые обычно долго не продолжались, не выводили её никогда из того аристократического света, в котором она жила. Те поклонники, которыми она гордилась, все принадлежали к самым известным семьям, к молодым звёздам двора и столицы. Были это обычно те поклонники моды, которыми все интересовались, сердец которых добивались все прекрасные дамы. Преодолеть трудности, отобрать у соперницы – играло тут также большую роль.
К этим прекраснейшим явлениям данного времени принадлежал уже известный высоко достигающими романами племянник Чарторыйских, Литовский стольник Понятовский. Он как раз возвращался из Петербурга и находился в Вильне.
Глаза всех женщин были обращены на него. Красивый, приятный, остроумный, француз воспитанием, любовными успехами он прославился уже, начиная от Парижа до северной столицы. Ему предсказывали великое и прекрасное будущее.
Опекала его, кроме дядьёв, очень привязанная к нему тётка, гетманова Браницкая, и те, что были в связи с канцлером и Чарторыйскими.
Сапежине было достаточно встретить его пару раз, чтобы очень пламенно влюбиться в красивого юношу и поклясться его завоевать. Ей было это важно тем паче, что молва разглашала, что якобы он любил уже воеводину Мстиславскую Сапежину, сестру молодого старосты Браницкого.
С пани воеводициной гетманова была в самых скверных отношениях, ненавидела её, не терпела.
Вырвать у
