Павел Гельбак - Сын чекиста

Вовка раскрывает зонтик. Васька бледнеет.

Выставив вперед зонтик, Вовка на карачках спускается к самому краю крыши. Внизу раскачиваются пышные зеленые шапки деревьев. Прыгать с такой высоты Вовке боязно, а не прыгать нельзя. Тогда хоть во двор не показывайся!

Вовка зажмуривает глаза и решительно бросается вниз. Ветер с силой рвет из рук зонтик, навстречу мчится шелковица. Зонтик прогибается, вырывается из рук.

Подбегают Васька, Нинка, запыхавшиеся близнецы. Вовка хочет подняться, но земля уходит из-под ног, и он падает. Еще раз пытается встать и опять падает. С правой ногой произошло что-то неладное. Она подгибается в неположенном месте.

— Ой! Вовка ногу сломал! — догадывается Нинка.

Близнецы Борька и Мишка, обгоняя друг друга, мчатся за бабкой. Мария Александровна выбегает в халате, на шее болтается сантиметр.

Вовку несут в комнату, кладут на кровать, Яков Амвросиевич спешит за доктором. До Вовки доносятся его слова: «Допрыгался, скаженный! Вот отрежут ногу...»

Вовка холодеет от ужаса. Никогда ему не быть летчиком, матросом, солдатом! Неужели всю жизнь придется ковылять на деревяшке?

Приходит врач. Он осторожно дотрагивается до ноги холодными пальцами, многозначительно хмыкает и говорит:

— Перелом. Немедленно в больницу!

В больницу едут на трамвае. Извозчика еще надо искать, а трамвайная остановка рядом с домом. Яков Амвросиевич несет Вовку на руках. Пассажиры уступают им передние места, расспрашивают, любопытствуют, что да как. Молодой парень подбадривает:

— Не дрейфь, пацан! Парашютистом будешь... Эх ты, жертва «Добролета»!

Лев Абрамович Финкельштейн, главный хирург больницы, уже давно перебравшийся из Знаменки в Елизаветград, осматривая Вовкину ногу, говорит:

— Хорошо, что у нас нет небоскребов! А то такие прыгуны с зонтиками ломали бы себе не ноги, а головы. Да... Есть осколки. Надо оперировать.

Вовка всхлипывает. Его перекладывают в тележку и везут в операционную.

— Маску! — коротко бросает хирург сестре.

— Ты умеешь считать? — спрашивает Вовку хирург. — Как тебя зовут?

— Не буду! Не хочу!

— Первый раз слышу, чтобы мальчика звали Небуду, Нехочу.

Вовка вертится, хочет сбросить маску, но его голову и ноги держат сильные женские руки.

— Не буду! Не буду! — все глуше, но упрямо повторяет Вовка.

А потом язык перестает его слушаться, перед глазами расплываются и гаснут звезды...

...Вовка пришел в себя в палате. Болела голова, тошнило. Он попытался поднять правую ногу, но не ощутил ее: значит, отрезали. Пощупал — нога оказалась на месте, в каких-то твердых бинтах.

— Пить! — просит Вовка.

— Сестра, можно дать ему немного воды?

Вовка узнал голос матери, повернул голову. Она сидела возле кровати в белом халате, совсем как доктор.

— Смочите ему губы, — отвечает сестра.

Катерина мокрой ваткой провела по запекшимся губам сына. За больничным окном ночь, таинственно шепчутся каштаны, в палате полумрак. И видится ей другое лицо, такие же припухшие губы, такой же слегка вздернутый нос с широкими ноздрями, большой матовый лоб, и на нем удивленно приподнятая левая бровь. Сколько лет прошло! А каждая черта лица в сердце запечатлелась. «Ой, что это я, при живом муже о мертвом вспоминаю?» — пугается Екатерина Сергеевна и приникает губами к пахнущему хлороформом лбу сына.

У ворот больницы Екатерину Сергеевну поджидает Семен.

— Ну как?

— Да вроде ничего. Заснул.

На черном бархатном небе светятся большие яркие звезды. Каждый из супругов думает о своем. Ягодкин о том, что завтра рано на работу, а он не спит из-за чужого ребенка, у которого не хватает в голове заклепок. Катерина — о том, что Семен, наверное, никогда не станет отцом для ее сына, что Вовка похож на Арсена не только лицом, но и характером: такой же смелый и отчаянный.

От калитки отделяется мужской силуэт и тихо зовет:

— Катюша! Катерина!

Задрожали ноги, бешено заколотилось сердце Катерины.

— Арсен! — вскрикивает она. — Арсен!..

Ягодкин удивленно смотрит, как его жена обнимает какого-то мужчину. Она, кажется, плачет.

— Что это значит? — спрашивает Семен Марию Александровну, стоящую у забора.

— Да вот муж ее объявился.

— Муж?..

Первым овладевает собой Арсений Александрович. Он отстраняется от Катерины и протягивает руку Ягодкину Семену:

— Арсений Рывчук.

Семен Ягодкин пожимает протянутую руку и думает: «Мало было пасынка, так теперь еще убитый муж объявился! Черте что! Как Катерина к нему прильнула! — Семен сжимает кулаки. — Нет, браток, если тебя расстреляли, так нечего воскресать! Нечего в чужие семьи лезть!»

Арсений Александрович, сбиваясь и торопясь, рассказывает, как искал Катерину, как Яков Амвросиевич уверил его, что она погибла, как узнал о разгроме отряда Гонты. И вот так получилось, теперь у него новая семья, жена, дочь.

— Так что вам от моей жены надо? — вмешивается в разговор Семен.

Арсений Александрович не отвечает и стискивает руку Катерины. А та, опустив глаза, не отнимает руки. Семен, уже не владея собой, кричит:

— Уходи! Уходи, Рывчук! Нечего тебе здесь делать! Чужую жизнь ломать!..

Вместе с Арсеном к калитке идет и Катерина. Семен бросается к ней, загораживает дорогу, но она молча отстраняет его и уходит,

— Чего раскричался? Дай им поговорить! — До плеча Семена дотрагивается Мария Александровна.

— Как это поговорить? О чем? Да жена она мне или нет!

— Раз так вышло — пусть поговорят, — утихомиривает Семена Мария Александровна.

Катерина и Арсен долго ходят по ночным улицам города. Улицы кажутся шире, чем днем, тишина наполнена скрытым смыслом. Город спит, дома спят, и над каждым домом витают сны. И встреча их похожа на сон.

Катерина и Арсен говорят, говорят, говорят...

Екатерина Сергеевна неожиданно вспомнила:

— Перепелица приезжал. Если бы не он, может, и тебя дождалась бы, замуж не вышла бы.

— Кто? Перепелица?! — воскликнул Арсений Александрович.

— Михайло, матрос, который с тобой в последнюю разведку ходил, — уточнила Екатерина Сергеевна. — Вспомнил? Свататься ко мне приезжал. Только я ему на дверь указала. Невзлюбила я его после того, как он без тебя из разведки вернулся. А как уехал Перепелица, я пуще прежнего о тебе затосковала. А потом словно помутнение какое нашло. Вот и уступила Ягодкину. Все лучше Перепелицы. Надоело быть ни девкой, ни вдовой.

Арсений Рывчук слушал и не слушал, что говорила Катерина. Так, значит, предатель жив! Безнаказанным ходит по советской земле! Может, опять пакостит. А коммунист Рывчук о нем и думать забыл! Написал заявление в Елизаветградское чека — и баста!

— Я думал, что этот гад тоже погиб. А он, подлюга, жив, оказывается!

— Что это ты так зол на него, Арсен?

— Так он меня тогда в Знаменке предал. Собственноручно в меня стрелял...

Екатерина Сергеевна ужаснулась.

— Пока он на воле, мы с тобою не имеем права спать спокойно. Елизаветградское чека тогда его следов не обнаружило. Потом ГПУ Украины объявило его розыск. Но на след не напали. Ну и решили — погиб или за кордон сбежал.

— Может, потом и бежал... — растерянно прошептала Катерина.

— Хоть под землей, нам надо найти предателя!

— Будем искать вместе.

Арсений с благодарностью пожал руку Катерины.

Ночь на исходе. Светает небо. Вот и ворота дома, в котором живет Катерина с каким-то Ягодкиным. Завтра Арсен увидит Володю. Своего сына.

— Катя, ты сыну обо мне рассказывала? — спрашивает Арсений.

— Ты Вовкина гордость. Революционный матрос! Он себя только Рывчуком называет. Так я его и в школе записала.

— Может, мне его с собой забрать?

— А ты не подумал, как мне будет без сына? У тебя-то дочь есть!

— Одно другому не помеха.

— А Ванду ты спросил? И легко ли вам будет с двумя детьми на студенческую стипендию жить? В спешке такого, Арсен, не решишь! — Подумав и уже взявшись за щеколду калитки, Катерина спросила: — Ну а Ванда-то твоя хорошая?

Арсений Александрович молчит. Все эти дни он как в бреду. С одной стороны Катерина — первая любовь, кажущаяся сном, светлое, чистое юношеское чувство. С другой Ванда — жена, как бы часть его самого... Необходимая как хлеб, как воздух!

Екатерина Сергеевна женским чутьем угадывает — ее место в сердце Арсена занято, теперь он любит ту, другую. Да и сама она не свободна. Впервые за эту ночь вспоминает она о Семене! Он-то за что страдает?! Ведь любит ее!

— Переночуешь у нас? — спрашивает Катерина.

— Нет, я пойду.

— Дочку-то как назвали?

— Владлена.

Луч солнца, первый утренний луч, скользнул по калитке, лег на лицо Арсена. Губы его плотно сжаты, щеки ввалились, глаза запали. «А ведь я и сейчас его люблю. Знает ли о том Арсен?» — думает Катерина.