Алексей Павлов - Казак Дикун
— Только такие звоны и достойны казаков.
Херсонское начальство занарядило плоскодонное судно с колоколами под командой лейтенанта В. Баллача в неблизкую Фанагорию. Тот справился с заданием. Спустился вниз в открытое море и, огибая Крым, вошел в Бу- газскую гавань, где и разгрузил колокола — двухсотпудовый и 64–пудовый для таманского храма, а 440–пудовый и 120–пудовый взяла на подхват байда, которой предстояло до Екатеринодара плыть встречь течению Кубани. По берегам реки уже выстраивалась цепочка воловьих и конских упряжек для транспортирования груза бичевым способом. Вел их полковой хорунжий Елефтерий Чуприна с 29 казаками. Добравшись до Екатеринодара и став на якорь вблизи крепости, разбитной малый огласил реку громким призывом:
— Эй там, на причале! Принимайте колокольные звоны!
Кричать ему больше не понадобилось. Народ толпой
повалил к Богоявленской пристани. Тут же и распоряжение Головатого подоспело: тянуть колокола вместе с бай
дами посуху, до самой церкви. При наблюдении Головатого и Порохни ликующие казаки взялись за веревки и вскоре, после коротких передышек, преодолели с колоколами около версты, придвинув их к самой церкви.
Всеобщее внимание привлек 440–пудовый великан. На нем выделялись крупные литеры, обозначавшие, в честь кого он отлит: матушки Екатерины II и черноморских бать- ков — с датой изготовления 10 октября 1793 года.
В тот же день колокола были подняты в подклетье церкви и подвешены к мощным дубовым балкам, откуда и раздался их благовест на всю округу. С молитвой и благоговением внимал казачий люд сотворенному в Херсоне многоголосому чуду, а все закубанское понизовье, примыкавшее к Екатеринодару, прислушивалось к нему с удивлением и опаской.
Во всех подробностях о дне 25 июля в Екатеринодаре Федору Дикуну поведал Никифор Чечик, через неделю приезжавший в Фанагорию по своим почтовым делам. Он заглянул к другу в землянку, где тот проживал у самой строящейся гавани. Как всегда, друзья обсуждали массу новостей. Кроме колокольной эпопеи в Екатеринодаре Никифор затронул в разговоре и другие события. Он рассказывал:
— В последнее время между нашим войсковым правительством и анапским трехбунчужным пашой Сеидом Мустафой идет большая переписка. Об этом мне знакомые курьеры шепнули. Не нравится паше, что черноморцы оказали помощь натухайцам и бжедухам в отражении карательной экспедиции абадзехских богачей и в их разгроме, недоволен он тем, что у нас установились хорошие отношения с черкесскими князьями Батыр — Гиреем, Аслан — Гиреем, Ахметом Калабатовым, которые, как написал судья Головатый, для черноморцев делаются добрыми соседями.
— Турку не по душе, — подтвердил Федор, — что этим и другим князьям разрешено даже скот выпасать на войсковых землях, что они отпускают казакам лес без его разрешения.
— Верно подметил, — согласно кивнув головой, сказал Никифор. — К туркам в Анапу удрало несколько черноморцев. Головатый Мустафе шлет официальное письмо об их возврате, а тот с издевочкой отвечает: дескать, они уже приняли магометанскую веру и стали правоверными му
сульманами, султан не позволит их отдавать в Россию. А под конец паша свой совет подбросил: мол, вы дайте своим казакам указание, чтобы впредь не перебегали на нашу сторону.
И вообще за последнее время черноморцам из Анапы приходили настораживающие вести. Там усиленно обрабатывалась верхушка Кабарды и других горских племен на Кавказе, в самом Стамбуле появились французы и с ведома султана принялись перекрашивать турецкий ф'от под свой французский колер. Подобная маскировка могла преследовать какую‑нибудь затеваемую авантюру против России.
Тамань встала в положение начеку. Благо казачья флотилия находилась теперь в полном сборе и готовности: отремонтированная, заведенная во вновь построенную гавань в Бугазе. Посетивший ее в начале сентября губернатор С. С. Жигулин остался весьма доволен проделанной работой и обещал о том доложить в Санкт — Петербург.
В последние штурмовые недели на строительстве гавани с особым напряжением трудился и Федор Дикун. Рядовой казак — строитель, как и десятки других работяг, не жалел сил ради общего дела. Зато у старшины занятия случались другого рода. В ночь с 9 на 10 октября великую хохму отчебучил таманский городничий, полковник Иван Юзбаши. Не то спьяну, не то от нервного расстройства он из своего дома подался в старую крепость к командиру третьего егерского батальона Ивану Кираеву. Разбудив ото сна воинского начальника, Юзбаши ошарашил его сногсшибательным сообщением:
— В Тамани бунт. Приехавший из Екатеринодара судья Головатый схвачен мятежниками и находится неизвестно где.
— Брось ты пороть чушь, — грубовато осадил Кираев полночного гостя. — Какой еще бунт среди ночи…
— Вот тебе крест, — побожился Юзбаши, размашисто осеняя себя правой дланью.
Пришлось поверить. Кираев послал роту солдат на выручку Головатого. Но все оказалось ложной тревогой. Судья находился в полном здравии, он в этот момент услаждал себя приятной беседой с местным священником. Невесть от чего возбужденному Юзбаши решили сделать кровопускание «в прекращение такой горячки».
Над незадачливым городничим долго потешалась вся
Тамань. Его фантазия позабавила и Федора Дикуна, который уже предвидел скорый отъезд в Екатеринодар.
Вскоре Ф. Данильченко окончательно отрапортовался по своему объекту перед войсковым правительством, объявил о роспуске строительных команд и их вольной воле избирать теперь способы приложения своих сил, опыта и навыков.
Из его докладов вытекало, что гавань имени судьи Головатого форсированно строилась 152 дня — с июня по 24 ноября. Без выходных и праздничных дней работало 704 казака. В указанный период в воде было поставлено 34 клетки площадью 330 квадратных саженей, на сооружение потреблено 4200 вербовых бревен. Опорные клетки укреплены семьюстами сваями. Затем добавлено еще девять клеток, куда дополнительно затрачено две тысячи бревен. Да возведено два цейхгауза для хранения морского такелажа и орудийных припасов. Флотилия могла спокойно переносить предстоящую зимнюю непогодь. Гавань в Бугазе явилась гордым детищем черноморцев. Но она же служила наглядным образцом их содружества с мирными черкесскими племенами, проживавшими по соседству с Кубанью. Их князья Батыр — Гирей и Ахмет Калаба- тов на строительные нужды черноморцев в Бугазе и Ки- зилташе отпустили из своих лесосек 5000 деревьев.
По окончании работ в гавани Федор Дикун покинул Тамань и опять поселился в Екатеринодаре, заняв свое место в той же казарме Васюринского куреня. Он съездил к Кодашам, вручил Ксении Степановне и Надии по скромному подарку — головному платку с яркими узорами, купленные им на таманском базаре у какого‑то заезжего чужеземного купца. Надия смущенно сказала в знак благодарности:
— По сердцу мне твой подарок. А еще дороже — что нас не забываешь.
Год заканчивался. Атаман Чепега с двумя полками находился где‑то на пути из Польши. А здесь на Кубани и Тамани завершилось полное межевание земель, строительство нескольких церквей, ряда важных гражданских и оборонных объектов, сбор третьего переселенческого урожая, очередная рыбная путина и добыча соли, много других хозяйственных работ. Дотошная войсковая статистика вывела цифру денежного содержания, затраченного на черноморское товариство Санкт — Петербургской государе
вой казной. С начала 1789 года эта сумма составила 232322 рубля. Не мало, но и не много, ибо нехватка в деньгах ощущалась постоянная.
В конце декабря 1795 года Екатеринодар радушно встречал бжедугского князя Батыр — Гирея Гаджиева, прибывшего из Санкт — Петербурга. В строящуюся войсковую крепость его сопровождали на добрых конях Ахмет Калабатов и другие знатные черкесские всадники. Черноморцы устроили гостям дружеский прием с хлебом — солью, теплой застольной беседой. Гости поведали о далеком путешествии Батыр — Гирея, о своих надеждах и чаяниях. Князь вручил Головатому привезенные из столицы письма.
— Хотя главная наша цель не достигнута, — делился он своими впечатлениями, — но нам все же обещано добрососедское покровительство.
Отдых после утомительной дороги и гостевание у черноморцев продолжались неделю, проводы гостей состоялись 4 января наступившего 1796 года.
— Всем екатеринодарцам направляться к Богоявленской переправе, — обходя улицы города, оповещали вестовые.
И к казарме Федора Дикуна припожаловал такой скороход. Продолжалось Рождество, срочных дел за молодым казаком не числилось, потому он охотно отправился вместе со всеми на берег Кубани. На ее противоположном берегу тоже прибывал народ, только иного рода — племени, заранее предупрежденный о времени приезда своего князя. День был хотя и зимний, но безморозный и мягкий. Под ногами у людей стлались посеревшие травы, на речном же берегу от их шагов исходило легкое шуршание песка и гальки.
