Нина Молева - Ошибка канцлера

У работавшего одновременно с Пассеком П. В. Хавского иной круг интересов. Его основная профессия – законоведение. Он один из деятельных сотрудников М. М. Сперанского в издании «Полного собрания законов». В отечественной истории Хавского интересуют вопросы хронологии и генеалогии, и те и другие основывающиеся на документальных данных. На протяжении сорока лет он печатает статьи по обоим разделам в журналах и газетах и использует собранные данные для юбилейного труда о старой столице – «Семисотлетие Москвы, 1147–1847, или Указатель источников ее топографии и истории за семь веков». Вещь необъяснимая – приводя историю почти всех московских церквей, Хавский ничего не говорит об истории Климента. Не знать труда В. В. Пассека он не мог, воспользоваться же его данными не захотел. Чужое исследование не было для ученого первоисточником. Единственный документ, упоминаемый Хавским в связи с церковью Климента, – переписная книга 1722–1726 годов – подобных сведений не содержала.

Автор «Семисотлетия Москвы» не оставался одиноким в своих сомнениях. Вышедшее на следующий год после его труда безымянное издание под заголовком «Историческое известие о всех монастырских, соборных, ружных, приходских и домовых церквях, находящихся в столичных городах Москве и С.-Петербурге, с показанием времени их построения» называло Климента прежде всего церковью Преображения – по главному алтарю основного храма. Единственная касающаяся его истории строка гласила, что церковь «устроена» в 1758 году. Именно «устроена». В других случаях говорилось о церквях «сооруженных», «построенных», «вновь сооруженных» или «перестроенных». «Устроенный» Климент представлял единственное в своем роде исключение, которое должно было быть обусловлено определенной причиной.

Через год после юбилейного издания П. В. Хавского выступит со своим трехтомным трудом о Москве Михаил Давыдович Рудольф, землемер и историк. Московским материалам им отдано около четверти века. Рудольф знал, что коллежского асессора звали Козьмой Матвеевым. Известно ему было и то, что скрыто для его предшественников, – начало строительства Климента в 1720 году купцом Иваном Комленихиным. Оставалось предполагать, что разобранная за ветхостью комленихинская постройка и уступила место той, которую построил на свои доходы Козьма Матвеев.

Свою долю в сведения о Клименте внес и Иван Михайлович Снегирев. Профессор по кафедре римской словесности Московского университета, Снегирев с годами увлекся русской словесностью и русскими древностями. Изданный незадолго до смерти ученого фундаментальный труд «Москва. Подробное историческое и археологическое описание города» содержал много новых и к тому же систематизированных материалов по древней столице. Снегирев не повторил сведений своих ученых предшественников, исходя исключительно из им самим разысканных и проанализированных документов. Он свидетельствовал, что одноименная – Климентовская – церковь существовала уже в XVII веке. Рядом с ней располагался в Смутное время острожец-крепостца, при которой произошло одно из решающих сражений Пожарского с интервентами. Стоило обратить внимание и на пометку, сделанную профессором в своих дневниках. Снегирев отмечал, что на первый взгляд незначительные противоречия, касающиеся русских памятников XVIII века, часто скрывают сложные и запутанные истории, целью которых было скрыть истории, связанные с вопросами царского двора и царской власти.

Лондон

Министерство иностранных дел

Правительство тори

– Милорд, царь Петр умирает.

– Умирает? Отчего? В последних петербургских депешах не было и намека на его недомогания.

– Тем не менее последнее полученное нами сведение говорит, что 22 января у его комнаты во дворце воздвигли алтарь и императора причастили.

– Последствия той, осенней, простуды?

– Анализ событий заставляет ответить отрицательно. К тому же симптомы болезни совсем иные. Хотя в Петербурге строжайше запрещено говорить на тему этой болезни, крики больного слышны на улице через двойные закрытые и завешенные рамы.

– Крики?

– Да, император испытывает, вероятно, нечеловеческие страдания. Его мучит рвота и боли живота.

– Мнение врачей?

– Оно держится в столь глубокой тайне, что даже наш министр ничего не сумел узнать о нем.

– Или само по себе его молчание в сочетании с сообщаемыми симптомами болезни дает основание для определенных выводов, которые министр не решается доверить бумаге. Но подождите, мы же можем восстановить жизнь Петра за последние месяцы.

– Само собой разумеется, милорд. Это не составляет ни малейшего труда.

– В таком случае начнем все-таки с той давней простуды. И попросите сюда прийти нашего врача мистера Лендмура. Итак…

– К вашим услугам, милорд. По имеющимся у нас сведениям, 27 октября 1724 года император возвращался в Петербург после поездки в Новгород и Старую Руссу.

– Маневры?

– Осмотр соляных заводов, которым Петр придает очень большое значение.

– Дальше.

– На следующий день после приезда состоялся обед у Павла Ягужинского, во время которого пришло известие о пожаре на Васильевском острове. Император, по своему обыкновению, отправился принимать участие в его тушении.

– Простудился на пожаре?

– Нет, после пожара император благополучно возвратился во дворец, а утром, то есть 29 октября, отправился водой в Сестербек. На пути его судна встретилась севшая на мель шлюпка с солдатами. Многие солдаты не умели плавать, и Петр участвовал в их спасении.

– В ледяной воде?

– Вот это и вызвало простуду, о которой сообщил наш резидент. Однако чтобы справиться с ней, Петру понадобилось всего два-три дня. Второго ноября он смог вернуться в Петербург.

– Это не говорит о выздоровлении.

– Не говорило бы, милорд, если бы 5 ноября император не пропировал всю ночь на свадьбе у одного немецкого булочника.

– Невероятно! Хотя, возможно, это не худший способ поддерживать свою популярность в народе.

– Цена достаточно обременительная, ибо на пожарах и в зимней воде речь идет уже о здоровье и жизни.

– О, Петру надо отдать должное – он ничего не делает для виду. Но меня интересует, естественно, не свадьба булочника, а обручение старшей цесаревны.

– Ему помешали дворцовые события, связанные с Вилимом Монсом.

– Только снова прошу вас оставить романическую подоплеку этой истории. Сформулируем так. Император решил заняться тотальной ревизией действий своих подчиненных и любимцев. После окончания войны с Ираном и заключения Константинопольского договора с Турцией у Петра оказались развязанными руки для внутренних дел. Что же касается деятельности Вилима Монса, она, по-видимому, не отличалась добросовестностью.

– Материальные интересы всегда стояли для этого красавца на первом месте.

– Как и у его сестры. Мне припомнилась причина ее разрыва с императором. За спиной Петра Анна Монс позаботилась о подготовке брака с бароном Кайзерлингом.

– Не вижу в этом ничего необычного. Каждая фаворитка в конце концов приобретает супруга, который придает высокой связи необходимую добропорядочность или достойный конец.

– Обычно для всех, но не для царя. Петр, судя по всему, действительно любил эту женщину, более того – мечтал о браке с ней.

– Но откуда же смазливой немочке было знать, что царь способен на такое безумство, как брак с Екатериной?

– Откуда! В этих вопросах женщина обязана обладать шестым чувством, иначе ее проигрыш неизбежен. Да-да, совершенно верно – Петр, узнав о переговорах с Кайзерлингом, пришел в неистовство, подверг Анну домашнему аресту чуть ли не на два года и, хотя отказался от дальнейшей связи с ней, продолжал ревниво наблюдать за каждым ее шагом.

– Но ведь и барон Кайзерлинг проявил редкое постоянство.

– Анна Монс была очень хороша собой, она носила титул царской фаворитки. К тому же барону ничто не грозило – он не был русским подданным, но прусским посланником. Ссора с ним неизбежно приобретала бы политический характер.

– И все пришло к благополучному концу.

– Я не назвал бы его благополучным. Анна действительно настояла на своем браке с Кайзерлингом, но заключить его смогла только через восемь лет, в 1712 году, сразу после венчания Петра с ее преемницей – нынешней императрицей. К тому же Кайзерлинг почти сразу скончался. Анна стала готовиться к новому браку, но умерла, не успев в него вступить. Учтите, императрице Екатерине было во всех отношениях выгодно изображать симпатию к семейству Монсов и тем самым не выпускать их из виду. Рассуждения Екатерины носили не политический, а чисто женский характер и потому отличались предельной практичностью.

– Тем не менее 16 декабря состоялась публичная казнь Монса. Как был сформулирован приговор?