Нина Молева - Ошибка канцлера

Конечно, если думать о поиске как таковом, у Климента огромное преимущество перед другими архитектурными сооружениями – никакой истории вопроса, никакой специальной литературы. Каждая подробность может обернуться находкой. И что, если попробовать начать не с первых, самых ранних изданий справочников, а наоборот – с наиболее к нам близких, чтобы узнать сумму накопленных знаний. Разве годы не говорят сами за себя?

Аккуратный, на несколько сотен страниц, томик «Осмотр Москвы» В. Длугача и П. Португалова, изданный непосредственно в канун Великой Отечественной войны. Книга о том, как будет стерта с лица земли историческая Москва. Как прорежут хитросплетение веками складывавшихся улиц, кварталов, домов проведенные по линейке сверхширокие магистрали – об этом напоминают взрезавший приарбатскую тишину и Собачью площадку проспект Калинина и пока приостановленный у Кировских ворот Новокировский проспект. Как расширится за счет сноса основной части Китай-города Красная площадь – ее границы пройдут по площади Ногина, а на нынешнюю площадь Революции она откроется широчайшей лестницей, которая поглотит значительную часть улицы 25 Октября и все постройки Заиконоспасского монастыря, этой первой русской академии гуманитарных наук. Нынешние разговоры о памятниках, сама идея заповедного Замоскворечья выглядят здесь попросту абсурдными, противоречащими существу рисующегося авторам развития города. Нет, они оставляют место для Пятницкой улицы и называют единственную обнаруженную на ней достопримечательность – здание бывшей Сытинской типографии. Они упоминают даже Климентовский переулок – потому, что он соединяет Пятницкую с Ордынкой, и еще потому, что на его углу со временем должна появиться станция метрополитена. Климента просто нет, и это верный признак, что судьба его не решена и может сложиться по-разному. Тем более «Осмотр Москвы» выходит уже третьим изданием.

А ведь авторов, обошедших молчанием Климента, оказывается, немало было и в прошлом. И среди дореволюционных изданий. Дело не в их личных вкусах и оценках, но в определенной сложившейся традиции. Недаром «Спутник зодчего по Москве» 1895 года не находит нужным обращать на Климента внимание архитекторов. И тем не менее история вопроса в отношении Климента существовала, только складывалась она необычно.

Пренебрежительно отмахиваются зодчие – во второй половине прошлого века их интерес сосредоточивался главным образом на XVII столетии, различных комбинациях кирпича и его фигурной, использовавшейся древними строителями кладки, будто можно возродить вместе с набором внешних приемов и тот внутренний смысл, который их породил. Равнодушно молчат историки – никаких связей с примечательными событиями и лицами им не удается рассмотреть. И тем не менее сведения о Клименте исподволь, без чьих-либо усилий, накапливаются. Первым о них заявляет учреждение, одинаково не имевшее отношения ни к зодчеству, ни к истории. В своем «Указателе улиц и домов столичного города Москвы» Контора московского обер-полицмейстера еще в 1882 году давала неожиданно обстоятельную справку.

По данным указателя, Климент был построен в 1761–1769 годах на месте разобранной за ветхостью церкви Николы и Знамения и освящен в 1770 году известным своей близостью к Анне Иоанновне архиепископом Амвросием. Примыкающая же к основному зданию трапезная, в которой разместилась теплая церковь с приделом Климента, возводилась в 1758 году. Строителем же всего ансамбля назывался коллежский асессор Матвеев.

Для справочного издания сведений более чем достаточно. Но именно из-за своей относительной полноты они начинали подсказывать один за другим новые вопросы. Если трапезная – безликое, вросшее в землю одноэтажное строение – была возведена за три года до начала основного строительства, значит, великолепное дворцовое здание Климента пристраивалось к ней. Но как это можно себе представить? Что означает совершенно неожиданное название Николы и Знамения? Подобного сочетания никогда не приходилось встречать. Почему новый огромный храм получил название от придела в трапезной? И главное – кем был строитель Климента коллежский асессор Матвеев, располагавший средствами для возведения одной из богатейших московских церквей?

Лондон

Министерство иностранных дел

Правительство тори

– Вы на целых три часа задержали сообщение о новом назначении Алексея Бестужева, сэр! Его величество вами недоволен.

– Приношу мои глубочайшие извинения, милорд. Но вы еще не изволили приехать в министерство, и я не счел себя вправе обеспокоить вас по такому поводу в вашем доме.

– Вы удивляете меня, сэр. Такая новость, и вы не можете не знать ей цену: Бестужев-юниор из камер-юнкеров герцогини Курляндской снова стал посланником, и притом в Дании! Разве этого мало, чтобы поднять с постели каждого из членов Кабинета? Я уверен, господин Бестужев не изменит тому расположению, которое в свое время испытывал к нашей короне. Иметь своего доброжелателя в Дании – не шутка!

– Прошло три года, милорд, со времени службы Алексея Бестужева у короля. Его нынешние настроения представляют для нас тайну. Мы ими не интересовались. Вряд ли в этом вопросе целесообразно торопиться с выводами.

– Дело не в выводах, а в необходимости немедленной связи с ним. Немедленной, вы слышите, сэр Грей! В дипломатических делах время не терпит ни в каких случаях. Как объясняется нашим министром причина его перевода?

– Милостью Петра.

– Милостью Петра, только что так резко обошедшегося с Бестужевым-сеньором? Здесь очевидное противоречие.

– Никакого, милорд. Бестужев-юниор заслужил милость Петра и полное прощение его дружбы с нами тем, что сумел представить царю в наиневыгоднейшем свете старания отца по поводу мнимого сватовства герцогини Курляндской. Ведь, по сути дела, Бестужев-сеньор устраивал Курляндию сначала Вейсенфальскому герцогу Иоганну, затем Бранденбургскому маркграфу Фридриху-Вильгельму.

– Влияние Пруссии?

– Совершенно неприемлемое для Петра. Преданность сына царю в ущерб интересам отца не могла оставить Петра равнодушным и напомнила ему о заслугах юниора во время Утрехтского конгресса. Отец получил строжайшее взыскание и запрещение заниматься какими бы то ни было внутренними делами Курляндии – только собственно двором герцогини Анны. Мало того – его лишили права прямых докладов царю. Теперь Бестужев-сеньор должен по всем вопросам обращаться к рижскому губернатору. Зато Бестужев-сын получил место посланника, и не в Петербурге, который ему, вероятно, порядком надоел, а в Копенгагене.

– Отец догадывается о роли сына?

– Если только по характеру его назначения. Из слов сеньора, – а старик словоохотлив, – этого никак не следует.

– Разобраться во всем одному Бестужеву-юниору было совсем не просто.

– Он и не был один. Ему помогал предавать отца старший брат, награжденный за усердие назначением послом в Варшаву.

– Положительно, сэр Грей, эта семья существует по своим совершенно особенным законам.

– И самое любопытное, милорд, по внешнему виду никто никогда не предположит, что они в действительности способны сделать друг с другом. У сыновей существует единственная цель – лестница славы: они мечтают о карьере при петербургском дворе.

– Полагаю, сэр Грей, они слишком умны и решительны в своих действиях, чтобы кто-либо из русских монархов решился опереться на их плечи.

– Вы высокого мнения о русских монархах, милорд. Я бы распространил ваш вывод на всех венценосцев. Упоение властью заставляет пренебрегать простейшей осторожностью и воображать себя провидцем и прорицателем человеческих судеб. Если Алексей Бестужев сумеет это понять, перед ним большая дорога.

– Почему вы усомнились в нем? Ему двадцать семь, помнится, лет, и он уже познал горький вкус унижения и страх падения. Это старит, но и превосходно учит. Таких уроков не забывают.

– Полагаю, вас могут заинтересовать, милорд, подробности, касающиеся нашего старого знакомца Гюйзена.

– Учителя голландского языка царевича Алексея, того, что принимал участие в миссиях Бестужева-сеньора?

– Вот именно. Только следует уточнить – барона Гюйзена.

– Даже так?

– О да. «Серый кардинал», как его стали называть, вернулся после бестужевских хлопот о замужестве герцогини гофмейстером двора наследника. Впрочем, досмотр за наследником составлял лишь одну из его обязанностей. Царь Петр не менее ценил способность голландца слагать стихи по случаю всех русских побед. Петр сам позаботился и о его титуле, и о регулярной выплате жалованья, чего никогда не делал даже в отношении самых высоких сановников.

– Все это до казни царевича?

– В том-то и дело, что и после. Похоже, именно Гюйзен сыграл немаловажную роль в трагедии наследника. Только получаемые им награды всегда носили скрытый характер.