Дикая карта - Ольга Еремина
Неделю тогда сидели, забившись, дурели от тоски и неизвестности. Когда наконец утихло, то чуть не все сидельцы захотели пойти на вылазку на воловню – раздобыть корма, разломать стены опустевших строений на дрова. Тогда злы были, могли несколько жолнёров в плен взять – не взяли, положили на месте, да десятского ранили, лошадь под ним убив.
– Пятая – по дрова в Мишутин овраг. Вроде и не бились, но без сторожи нельзя – в любой миг напасть могут.
– Говорят, ныне ляхи на Углич пошли, – печально сказал Митрий. Вспомнилась сестричка Ульяна – она Маше Брёховой ровесница. Жива ли? Страшные вести приносят перебежчики. Что литва, что ляхи, что паны, что пахолки – все баб и девок сильничают. Господи, спаси, сохрани и помилуй!
– Ну вот, – считал Симеон, – шестая – когда Михаил Павлов языка взял. Седьмая – когда коширянина Силу ранили. Осьмая, нынешняя, – вновь через Конюшенные ворота на воловню.
– Стало быть, завтра девятая будет. Михаила Павлова язык довёл, что идёт от Ростова ярославский обоз со съестным, с овсом и сеном. Воеводы порешили перенять, а то лошади скоро падать почнут.
– Господь в помощь, – перекрестил Митрия Симеон. – Ты с ними ли?
– Дворяне и дети боярские поскачут, у коих кони ещё держатся. Ну, пойду я. Ужо девятую вылазку запишешь.
Назавтра сидельцы пробрались оврагами и лесом к большой дороге, нечаянным нападением схватили два десятка саней с овсом и сеном. Но ушедшие вперёд жолнёры услышали шум, оборотили коней. Стрельцы уходили по снежной целине, у иных кони завязли, провалились в ямы. Сапежинцы взяли семерых. Монастырские вернулись измученные – ни с чем.
Иринарх, юный пономарь, схватив Митрия за локоть, горячо шептал:
– Сведи меня к Симеону! Вызнать у него хочу – мочи нет!
– А ты сам что же? – хотел было отмахнуться Митрий. Он стоял на площади, глядя на окно царского терема, где ему почудилась головка Маши Брёховой. Не хотелось вдумываться, пошто вдруг Иринарху понадобился Симеон.
Маша более не появлялась, и Митрий, вздохнув, будто сейчас заметил товарища.
– Да, ты говорил – Симеон…
– Не по чину мне самому к нему являться.
– Пошто тебе старец?
– Спытать хочу.
Иринарх стоял, опустил глаза долу, но Митрий ощутил звонкую ярость боя, исходившую от скромного пономаря. Он знал: под рясой билось сердце неукротимого воина.
– После обедни жди меня в храме, зайду за тобой.
В сумерках повалил снег, Митрий с Иринархом протаптывали дорожку к высокому крыльцу возле Житничной башни, сметали голиком снег с набухших деревянных ступеней, поднимаясь на второй ярус братских келий.
Симеон усадил гостей на лавку, оглядел их: оба юны, усы едва пробиваются; один быстроглаз, светловолос и крепок телом, другой – постник с длинными русыми волосами, но щёки по-младенчески румяны, и дух в очах горит неукротимый.
Чернец прочёл краткую молитву пред образом Сергия и повернулся к товарищам: что?
Иринарх, встав и трепеща от волнения, начал:
– Отче, к милости твоей припадаю: просвети мои сомнения, знание подай. В смятении душа моя. Ляхи – народ веры латинской, они Христа исказили. Но вот литва – и бают по-нашему, и молятся так же, и в Христа нашего верят. Откуда взялись они? Пошто землю нашу воюют?
Удивился Митрий, глядя на узкую спину Иринарха: сам он об этом же размышлял, но робел спрашивать.
Долго молчал Симеон, вглядываясь в затейливый переплёт окна. Колено своё, перебитое в Молоденской сече, не замечая того, погладил.
Слюдяные блюдца в свинцовой раме иссиня-чернели, по стенам, отражаясь от изломов слюды, скакали блики.
Чернец махнул рукой Иринарху – не маячь, сядь. Вздохнул. Светло взглянул на юнцов.
– Эх, братцы, коротко об этом не расскажешь. Да и не знаю я многого. Что ведаю, с Божьей помощью изложу. Слушайте.
Пять столетий назад, а то и поболее, когда о Москве и слуху не было, жил Владимир-креститель – князь Киевский. Бабка его Ольга, псковитянка, прислала на Волгу родича своего – Углич поставить, через Углич путь вниз по Волге да малыми реками на полночь – в леса дремучие – держать. Знала она, что залесская земля водными путями крепится. Владимир же пришёл на Волгу, двинулся к мерянскому граду Ростову и на верх речной, перевалил и поставил близ Суздаля град Владимир. Внук же его Ярослав на Волге Ярославль град выстроил. Его же внук Юрий, рекомый Долгоруким, в Суздальской земле укрепился. Родичи Юрия по всем градам до самых ляхов сидели. И вся земля Русью звалась. И бысть то три сотни лет, доколе не явились на русскую землю злые татарове, Рязань пожгли, Владимир разорили и всю землю истоптали, прахом пустили. До Киева добрались – сокровища Печерские разметали, сокровища земные уволокли. Чернигов огню предали. Горе стенало над русской землёй. Оплакала Русь погибших, оглядела себя – стоит она в рубище на пепелище, и даже плата нет – главу покрыть.
Тогда поднялся из приморских земель, из племени, зовомого жмудью, князь Гедимин. Жмудь с соседней литвою целы остались, татары до них не достали. В Исуса они не верили, был у них свой бог нечестивый, Кривом величаемый. Из наших уцелевших бояр многие к Гедимину бежали, и с ратниками. Внук его Ольгерд таково ополчился, что на татар сам в поле отважился. Далеко прошёл, почти до моря синего, и река там Синюхой прозывается. Вот на той-то Синюхе и сразились с татарами. И одолели. То-то ликования было! А наши князья гнезда Александрова тогда и головы поднять не смели, а ежели поднимали, то тут же её теряли. Слышали, сколь много тверских-то князей в Орде полегло.
Жену взял – витебскую княжну, с неё всё княжество Витебское в приданое получил. Вторая жена – тверитянка. Обе ему сыновей нарожали, каждому сыну по городу богатому досталось, но все в отцовой руке ходили. Дочь отдал он за нашего Владимира Андреевича Серпуховского, Владимиру от шуринов – князей Брянских, Трубчевских, Стародубских и Новгород-Северских – подмога сильная была.
– Не уснули ещё? – обратился Симеон к юношам. Лицо его, освежённое мыслью и речью, оживилось, глаза заблестели, и Митрий подивился – чернец показался ему значительнее, чем всегда, моложе и важнее, чем сам Иоасаф и воевода Роща.
– Внемлем! – отозвался Иринарх. Он впитывал каждое произнесённое слово. – Но ведь Владимир Андреевич – это ж двести лет назад было!
– Глубоки корни у дубочка! Ты дубок пересаживать не пробовал?
– Нет, – мотнул головой Иринарх.
– Бывало, дубок на ладонь от земли взошёл. Подроешь заступом – а корень в глубь идёт. Оборвёшь корень – деревце не приживётся. Копаешь-копаешь, на
