Наталья Павлищева - Роксолана Великолепная. В плену дворцовых интриг
Ради ненависти к проклятой ведьме сестры забыли даже ненависть друг к дружке и были готовы плечом к плечу противостоять самозванке. Шах выбросила из головы и проблемы с мужем, который не делал ни малейших попыток вернуться из ссылки в Стамбул.
Единственный выход – столкнуть их между собой. Нужно лишь придумать, как это сделать. Причем сделать так, чтобы не только поссорить между собой сестер, но добавить к этому Кара-Ахмед-пашу. Это можно сделать, превратив именно Великого визиря в предмет ссоры. Две женщины, готовые забыть свои раздоры ради противостояния третьей, легко могут поссориться из-за мужчины, но не из-за султана, легче сделать предметом ссоры мужа одной из них.
– Амаль, позови ко мне Эсмихан.
Сейчас, будучи, кажется, всесильной, Роксолана в действительности мало на кого могла положиться. Верных служанок слишком мало, доверять Эстер и ее людям султанша побаивалась, ясно же, что не из благодарности помогают, мало ли что потребуют взамен, когда придет время расплачиваться.
Как ей не хватало Зейнаб, Фатимы, Гюль, Гекче, Марии, которые были рядом когда-то! Сейчас нет не то что подруг, просто тех, с кем можно поговорить на равных, вокруг только служанки, глаза опущены, руки сложены на животе, как положено…
Теперь Роксолана понимала Сулеймана, потерявшего Ибрагима-пашу, с которым султан мог просто беседовать. Видеть перед собой только согбенные спины, склоненные головы, опущенные взгляды, слышать: «Повелитель… Мой султан…» Одиночество, когда круглые сутки вокруг люди… Даже когда султан спит, четверо дильсизов стоят у его постели, следя за светильниками, чтобы не только сберечь жизнь и покой своего хозяина, но вовремя потушить светильники с той стороны, на которую он повернется, и зажечь с противоположной.
Постоянно под присмотром, постоянно опасаясь за жизнь, не доверяя никому жить очень тяжело. Может потому Сулейман так любит размышления в одиночестве?
Ее собственные размышления прервал приход Эсмихан. Секретарь вошла и застыла у двери, привычно сложив руки на животе. Роксолана вдруг подумала, можно ли доверять этой девушке? Кто может поручиться, что она не подкуплена, что, написав то, что задумала госпожа, не сообщит об этом врагам?
И вдруг поняла, что не может доверять, но и сделать все сама тоже не может. Нелепое положение: она, всесильная султанша, взгляда которой боятся все, не может сделать сама ни шагу, то есть, может, но должна понимать, что желающим станет об этом шаге известно. Любая супруга купца свободней султанши! Все считают, что она делает все тайно, что фактически управляет империей из своей спальни.
Глупцы! Попробовали бы сделать это, когда вокруг десятки глаз и ушей. Даже переезд из Старого дворца в Топкапы положения не исправил, здесь ее тоже окружают глаза и уши.
– Эсмихан, подойди.
Девушка приблизилась. Может, она и верна и никогда не помышляла об измене даже в самом малом, но полагаться на это не стоит.
– Я уеду к Михримах, а ты пока подготовь письмо к… – она на мгновение запнулась, но всего лишь на мгновение, – к польскому королю. Дай понять, что мы намерены отправить ему арабские благовония и хотим купить меха.
Эсмихан постаралась скрыть свое изумление, ей это почти удалось. Но Роксолана ожидала его увидеть, а потому увидела. Вида не подала, только кивнула служанкам:
– Подготовить карету и отправьте гонца к Михримах Султан, чтобы мне не пришлось ездить впустую. Давно не видела внучку…
Дочь единственная, кому Роксолана могла полностью доверять.
Михримах приезду матери обрадовалась:
– Матушка, как хорошо, что вы приехали!
Обрадовалась и Айше Хюмашах.
– Красавица выросла, скоро пора думать о замужестве, – с грустью улыбнулась Роксолана. Взрослые внуки означали ее собственную старость. Конечно, замуж Айше можно не торопиться, ей всего тринадцать, но годы так быстро летят!.. Роксолана только вздохнула.
Заметив этот вздох, чуткая Михримах тут же поинтересовалась:
– Что случилось, матушка?
– Подумала о том, что скоро стану прабабушкой.
Айше от ее слов вспыхнула и поспешила удалиться.
Роксолана не стала задерживать внучку, ей не терпелось поговорить с дочерью. Проводив взглядом Айше, сделала знак Михримах, что устала. Дочь заторопилась:
– Матушка, пойдемте в мою комнату, там теплей.
Зима в том году и впрямь выдалась холодной, с моря постоянно дул сырой ветер, уютно было только у жаровен. Конечно, ни султанша, ни ее дочь не мерзли, и жаровен, и мехов достаточно, но сидеть целыми днями с закрытыми окнами и дверьми тоже невесело.
В комнате Роксолана даже не сразу позволила снять с себя теплую накидку, ее знобило. Заметив это, Михримах встревожилась:
– Может, позвать лекаря?
– Нет, не нужно. Просто ветер сырой и холодный. Сейчас посижу у огня и согреюсь.
Роксолана сделала знак служанкам, чтобы удалились, и присела ближе к жаровне. Михримах поняла, что у матери серьезный разговор, подсела ближе.
– Здесь вы можете не опасаться, мои слуги молчаливы, как рыбы.
– Я сама не уверена в том, что хочу сказать.
– И все же скажите, вдруг это важно?
– Важно. – Некоторое время Роксолана молча смотрела на огонь, Михримах терпеливо ждала.
Только согревшись и скинув меховую накидку, Роксолана начала говорить.
– Мне нужно поссорить сестер.
Она могла не добавлять, каких именно сестер имеет в виду, дочь поняла.
– Как вы думаете это сделать?
– Михримах, сделать это надо так, чтобы оказался замешан и муж. Хочу, чтоб им было не до меня. Это единственное спасение. И чтобы Кара-Ахмед-паше тоже было не до меня, пусть с женой разбирается.
Михримах все же накинула матери на плечи легкий мех, старательно укутала, вздохнула:
– Я об этом думала.
– Что-то придумала?
Дочь тоже закуталась, усевшись у самых ног матери, вздохнула:
– Не люблю делать пакости, но иногда выбора не остается…
– Думаешь, удастся?
– Постараюсь.
– Михримах, ты единственная, с кем я могу говорить, на кого могу положиться. Ты права, пусть Кара-Ахмед-паша лучше воюет с сестрами своей супруги, чем со мной.
Они еще некоторое время обсуждали то, как совершить задуманное, смерть Джихангира и отставку Рустем-паши.
– Рустем-паша скоро приедет, не хотелось бы долго терпеть этого наглеца Кара-Ахмед-пашу во дворце.
– Боюсь, придется терпеть, матушка.
– Что? Что тебе известно? – Роксолана прижала руку к сердцу, в последнее время оно стало биться с перебоями, слишком много навалилось неприятностей.
– Кара-Ахмед-паша назначен Великим визирем взамен Рустема.
– О Аллах! Почему Повелитель сделал это?!
Если честно, то Роксолану меньше задело само снятие с должности Рустем-паши и замена его на Кара-Ахмед-пашу, чем то, что Сулейман не сообщил об этом. Письма от султана редки и в них мало строк о любви, скорее привычные наставления. Это очень больно…
Заметив, что мать побледнела, Михримах потянулась за стоявшим на столике шербетом.
– Матушка, вот мятный. Вам нужно успокоиться. Повелитель не мог иначе, армия требовала. В казни шехзаде Мустафы винили Рустема, потому его и пришлось снять с должности. Это не навсегда.
Все же не выдержала, горестно прошептала:
– Мне не сообщил…
Михримах поняла боль матери, но чем она могла помочь? Всегда надежной защитой от любых наветов, любой зависти и злобы для Роксоланы был султан, пока он любил и верил, остальные были не страшны. Повелитель всегда присылал из походов удивительные письма, полные любви и нежности, а сейчас пишет мало и слишком официально. Даже не его рука, это секретарь – вот что для Роксоланы было тяжелей всего.
За что рассержен на нее Сулейман, за смерть Джихангира? Но его вина не меньше, чем ее. За Рустема? Но тогда он должен бы вообще казнить зятя, а не просто снять его с должности.
После казни Ибрагим-паши Сулейман не желал никого видеть довольно долго, тогда Роксолана просто привела к нему детей:
– Повелитель, вы нужны детям…
И он оттаял: не сразу, постепенно, тяжело, но оттаял.
Теперь казнь Мустафы… Молва обвинила в подложных письмах Хуррем и Рустема, мол, теща и зять заодно и против законного наследника.
Роксолана выпрямилась, ее обвиняют в том, чего не делала? Так теперь сделает, чтобы не обвиняли зря! И Кара-Ахмеда с его мерзкой Фатьмой тоже изведет! И пусть на рынках болтают что угодно!
Михримах заметила у матери блеск в глазах.
– Вы что-то придумали?
– Делай, как задумала, Михримах. Мы должны перессорить всех со всеми, чтобы добить каждого по отдельности. Иначе они уничтожат нас.
Дочь только коротко кивнула. Мать махнула рукой:
– Михримах, давай поговорим о Айше Хюмашах. Ей действительно скоро подыскивать мужа. Никого нет на примете?
– Она еще мала, – рассмеялась Михримах. – Тринадцать лет.
– Она не вспоминает того человека?
– Аласкара? Нет, не слышала. Он больше не появлялся?
