Вальтер Скотт - Анна Гейерштейн. Или Дева Тумана

За разговором они незаметно вернулись к лужайке перед домом Арнольда Бидермана, где состязание в силе и ловкости уступили место танцам. Анна Гейерштейн и юный англичанин шли в первой паре, и хотя это было вполне естественно, так как он был гостем, а она представляла хозяйку дома, Бидерман и старый Филиппсон обменялись взглядами, понятными лишь им двоим.

Едва дядя и пожилой гость приблизились, Анна остановила танцы и обратилась к ландману с домашними делами, порученными ей в отсутствие хозяина. Арнольд Бидерман со вниманием выслушал племянницу и кивнул головой, одобряя ее действия.

Вслед за тем все были приглашены к ужину, состоявшему большей частью из превосходной рыбы, что водилась в соседних реках и озерах. Огромная чаша, с так называемым schlaf-trunk82, обошла всех по кругу начиная с хозяина, который отпил из нее большой глоток; затем скромно пригубила Анна, после чего ее поднесли чужеземцам, и, наконец, она была опустошена остальными. Такое воздержание в бражничестве было тогда у швейцарцев, но впоследствии их нравы влиянием более развитых стран подверглись испытанию, жестокому, надо сказать испытанию, какое не проходит бесследно.

После ужина гостей отвели в спальные покои, где отец с сыном улеглись в одной постели, и вскоре дом Арнольда Бидермана охватила тишина.

Глава VI

Узревший в ураганов встрече

Молний бой,

С громами яростную сечу

Заоблачных мечей,

Не ведает – куда страшней

Дикое побоище людей.

СТАРШИЙ из двух путешественников, хотя и будучи сильным, выносливым человеком, в ту ночь, против обыкновения, проспал до утра крепким сном. Но Артуру было не до сна. Поединок с хвастливым бернцем нельзя было отложить, ибо честь в те времена приходилось защищать довольно-таки часто.

Чуть забрезжило, Артур поднялся со всевозможной осторожностью, чтобы не разбудить отца, хотя если бы тот и проснулся, вряд ли это вызвало бы в нем подозрение, поскольку старик привык за время путешествия к ранним подъемам сына, встающего до восхода солнца подготовиться к отправлению в путь: разбудить проводника, заставить его накормить мула, уложить вещи и много еще чего сделать, чтобы в дороге не случилось чего по недогляду. Но старший Филиппсон, как мы уже сказали, утомленный днем минувшим, спал крепче обычного, и Артур, захватив свой меч, вышел на лужайку перед домом ландмана, укутанного бледным туманом наступающего утра в швейцарских горах.

Солнце только-только позолотило своими лучами снежную корону высочайшей среди прочих вершин. Их тени скользили по росистой траве, прихваченной легким морозцем и звонко хрустящей под ногами юноши. Но Артур лишь мельком взглянул на восхитительную картину, которая обещала при первой вспышке дневного светила явиться во всей своей неповторимой выразительности. Юноша затянул пояс, на ходу подвесив к нему меч, и заспешил к месту, где тому предстояла работа.

В ту эпоху, когда сила и мужество решали жить или умереть, они более всего ценились в сильной половине человечества, и потому ответить на брошенный вызов считалось долгом наипервейшим. Вопреки чувству самосохранения, продиктованному всему живому природой, средневековыми нравами осуждалось уклонение от единоборства, и соперники собирались на поединок подчас с большей решимостью, нежели под венец. Потому ни походка, ни взор, ровным счетом ничего не выдавало душевного волнения Артура.

Стремительно миновав поля и заросли кустарника, отделяющие дом Бидермана от старого замка Гейерштейн, он вступил во внутренний двор через пролом в стене; и почти в ту же самую минуту его могучий противник, показавшийся Артуру выше своего роста при бледном утреннем свете, возник из тумана над рекой на узком каменистом проходе через реку, достигнув замка с другой стороны.

У бернца висел за спиной один из огромных двуручных мечей длиной пять футов в клинке. Такие мечи использовали швейцарцы повсеместно, ибо они легко разрубали стальные доспехи рыцарей, которые обычный меч не брал. Кроме того, при узости обороны они были незаменимы, и горцы, несмотря на вес и длину этих мечей, добивались неизменного успеха в горах. Гигантский меч, висевший у Рудольфа Доннерхугеля за плечами, ударял его по пяткам, а рукоятка выступала из-за спины на целую голову. Другой, точно такой же меч, он нес в правой руке.

– Я рад, что ты не заставил себя ждать! – крикнул он Артуру еще на подходе, перекрыв своим голосом на мгновение шум водопада, будто и в нем искал соперника. – Я принес тебе меч Эрнста, моего двоюродного брата, – продолжал он, бросив на землю рукоятью к молодому англичанину принесенный им меч. – Не осрами его, англичанин, потому что брат никогда мне этого не простит. А хочешь, возьми мой, он не хуже.

Артур с некоторым пренебрежением посмотрел на оружие, пользоваться которым ему не доводилось.

– В тех странах, – сказал он, – где с честью знакомы, выбор оружия оставляет за ответчиком.

– В Швейцарии бьются по-швейцарски, – отвечал Рудольф. – Может, еще прикажешь драться на ножах?

– А ты предлагаешь махать косами? – отбил словесный выпад Артур, и, глядя на меч, который швейцарец расчехлил, тихо произнес: – Usum non habeo84.

– Уж не трусишь ли ты? – спросил швейцарец. – Если так, не бойся признаться, я не трону тебя. Что ты там пролепетал, как монах плешивый?

– Дуралей! – отвечал англичанин. – Не себя я жалею. Но напомнил тебе о битве между пастухом и великаном, где Бог даровал победу слабейшему и где оружие разнилось больше нашего. Я буду биться своим мечом. Надеюсь, он и теперь послужит мне так же как прежде.

– Что ж! Но помни, я предлагал тебе равные шансы, – пожал плечами горец. – Драться будем насмерть там, у водопада! Его рев заглушит твои крики о пощаде! – И Рудольф диким криком приветствовал родную ему стихию: – Э-ге-ге! Старина! Давно ты не слыхивала звона оружия! Взгляни туда, Артур, прежде, чем мы начнем! Там твоя могила!

– Самонадеянность тебя самого сбросит туда, – хмуро отвечал Артур. – Но я похороню тебя по-человечески – в Эйнзидельнской часовне закажу по тебе панихиду, твой двуручный меч сломают над могильной плитою с надписью: «Здесь спит медведь из Берна, коего английский ворон85 заклевал».

– Как ни камениста Швейцария, – прорычал Рудольф в бешенстве, – такого камня в ней не будет! К бою!

И сколь они дошли до места схватки, Артур окинул его внимательным взглядом – это была ровная площадка подле разрушенных стен.

«Воистину, – подумал он, – человеку, владеющему своим оружием, не забывающему наставлений флорентийца Боттаферма, чистому сердцем, твердому рукой, и стоящему за правое дело, не следует опасаться меча двумя футами длиннее».

Мысля так и запоминая рельеф места схватки, которые могли дать ему преимущество перед противником в бою, он встал посреди двора, где ничто не могло ему мешать, и, отбросив плащ, обнажил свой меч.

Рудольф полагая противника изнеженным и трусливым, вложил всю силу удара в свой первый выпад, надеясь разом кончить с ним. Но спокойствие, с каким англичанин встретил сокрушительный удар, заставило вспомнить швейцарца о недостатках собственного оружия, и это слегка его охладило. Его меч, описав широкий круг через левое плечо, вернулся в исходное положение над головой исполина. Иной противник такую неосторожность мог использовать для контрудара. Но англичанин оставался неподвижен до тех пор, пока швейцарец не поймал на лезвие огромного меча лучи восходящего солнца, и ослепив их ярким отражением Артура, не двинулся на него, сделав подряд несколько коротких выпадов и продемонстрировав этим ловкое свое обращение с тяжелым оружием. Затем бернец приблизился к противнику на длину своего меча, и держа его обеими руками занес над своей головой. Англичанин держал свой меч в полусогнутой правой руке на уровне груди с небольшим уклоном вниз, изготовившись для отражения атаки.

С минуту они стояли так друг перед другом, пока швейцарец не сказал:

– Вперед, англичанин!

– Мой меч и здесь тебя достанет, – отвечал Артур; и не успел договорить, как меч швейцарца обрушился вниз с молниеносной быстротой, необыкновенной, учитывая величину сего оружия. Никакое мастерство владения оружием не могло остановить разящего удара, в который бернский удалец вложился весь, надеясь им закончить поединок. Но Артуру не изменили его внимание и ловкость. И прежде, чем тяжелый меч упал, он скользнул под него и уколол швейцарца в левую руку. Раздраженный неудачей, швейцарец снова поднял свой меч и с умноженной силой и яростью атаковал англичанина несколько раз к ряду – сверху, прямо, с боку и слева направо, – подобно все уничтожающему урагану. Юному англичанину пришлось выказать все, на что он был способен, чтобы уцелеть: он отступал и уклонялся, избегая ударов способных раздробить скалу. Но англичанин, ретируясь, придерживался руин, чтобы использовать их как прикрытие, и, будучи предельно внимательным, ожидал момента, когда враг ослабнет, или опрометчиво откроет себя, предоставив ему случай для ответной атаки. Случай этот вскоре представился, когда швейцарец вновь ринулся вперед и запнулся о камень, скрытый высокой травой; в этот момент он получил от своего противника нешуточный удар по голове. Рудольф зарычал: но не от боли, поскольку удар пришелся по наголовнику из гибкой стали, который предусмотрительно надел швейцарец под шапку, а от досады; и вновь вступил в схватку, хотя, как приметил Артур, уже без того напора, что прежде.