Вальтер Скотт - Анна Гейерштейн. Или Дева Тумана
Так выходи на пир,
Кровавый!
Впредь не посмеет никто
Презреть приглашенье мое.
И. Гёте «Торквато Тассо»ДОВЕРИЕ между ландманом и английским купцом до их отъезда ко двору Карла Бургундского утвердилось настолько, что они могли не прятаться за словами касательно политики. О положении дел в Европе и Швейцарском Союзе мы уже упоминали, но для большей ясности происходящего в нашей повести необходим краткий исторический экскурс.
В продолжение недели, проведенной английскими путешественниками в Гейерштейн, Швейцарский Союз провел несколько совещательных сеймов с представителями как городских, так и лесных кантонов. Первые страстно желали войны с Бургундией по причине притеснения их торговли установленными с недавних пор герцогом Карлом различными пошлинами, которые стали вскоре совсем невыносимы вследствие произвола его слуг; и тем более жаждали они войны, что до настоящего времени в военном отношении им неизменно сопутствовала удача и добыча. Кроме того, многие из них тайным образом были побуждаемы к войне щедростью Людовика XI, который не жалел золота, чтобы добиться распри между Швейцарским Союзом и их могущественным врагом – Карлом Смелым.
С другой стороны имелось много доводов указывающих на нецелесообразность объявления Швейцарией войны самому богатому, самому могущественному и самому воинственному из всех европейских государей, (каким неоспоримо являлся Карл Бургундский), тем более, что и причин достаточных для оправдания враждебности швейцарцев не существовало. Кроме того, каждый день приносил с острова новые слухи о том, что Эдуард IV, король Англии, заключил военный союз с герцогом бургундским, и что английский монарх, прославившийся многочисленными победами над Ланкастерским домом и окончательно утвердившийся на престоле, потребовал от Франции возвращения ему земель на материке, кои принадлежали его предкам. Будто именно этого только и недоставало вящему блеску его славы по одолении внутренних врагов, несколько померкшей из-за утраты обширных владений в царствование болезного Генриха VI87, и по причине жестокой и длительной войны между Алой и Белой Розами. Общеизвестно, что в Англии потеря французских владений переживалась всем народом: не только благородной знатью, лишившейся ленных земель в Нормандии, Гаскони, графствах Мэн и Анжу, но и мелкопоместным дворянством, привыкшим добывать себе славу и богатство во Франции; и даже удалые йомены, чьи луки и стрелы предрешили исход многих, ставших роковыми для французов, сражений, тяготели к войне, готовые следовать за своим государем, подобно их предкам снискавшим бессмертную славу победами при Кресси, Пуатье и Азенкуре.
Самые последние и доподлинные известия сообщали, что король английский готовится лично высадиться во Франции (вторжение облегчалось наличием в его власти Кале) с горящей отмщением армией, превосходящей численно любое войско, с каким когда-либо до него английские монархи вступали во французские владения; что военные приготовления полностью завершены и Эдуард вот-вот к войскам прибудет. В то же время герцог Бургундии и многочисленные мятежные французские бароны тех областей, что долгое время принадлежали Англии, обещали оказать всестороннюю свою помощь английскому королю в войне с Францией, которая угрожала Людовику XI ужасными последствиями, какие, несмотря на всю проницательность, мудрость и могущество этого монарха, преодолеть ему не удастся.
Без всякого сомнения, благоразумие и долг перед английским союзником должны были заставить Карла Бургундского избегать любых поводов к войне со швейцарцами, – бедными, но воинственными людьми, которые своими неоднократными победами уже сумели доказать, что их храбрая пехота, при необходимости, может противостоять рыцарской коннице, до сих пор считающейся главной ударной силой в европейских армиях. Но все действия Карла, коего рок противопоставил самому коварному и искуснейшему в политике монарху того времени, были внушаемы ему скорее его пылкостью и импульсивностью, чем разумным рассмотрением ситуации, в коей он оказался. Гордый, надменный, неуступчивый, хотя и не лишенный великодушия, он презирал и ненавидел тех, кого называл не иначе как жалким сборищем пастухов, совершенно игнорируя многолюдность городов Швейцарии; и вместо того чтобы искать ее расположения, подобно его лукавому недругу, или, по крайней мере, нейтралитета, Карл не упускал ни единого случая, чтобы выказать свое пренебреженье к их успехам; не скрывал своего желания поквитаться с за пролитую ими благородную кровь, и жаждал возмездия за поражения рыцарства, вообразив себя предначертанной свыше карающей дланью.
Бургундские владения в Эльзасе88 и в самом деле позволяли герцогу вымещать свое ожесточение на Швейцарском Союзе. Небольшая крепость графства Ла Феррета, расположенная в десяти или одиннадцати милях от Базеля, стояла на ключевом торговом пути важнейших городов Швейцарского Союза – Базеля и Золотурна89, и служила перевалочным пунктом. Управлял всеми делами в графстве назначенный герцогом наместник, он же был сенешалем, судьей и распорядителем всех доходов поступающих в казну, и, вообще, как нельзя соответствовал своему месту, чтобы прослыть «чумой» и «бичом» для своих соседей швейцарцев.
Аршамбо фон Хагенбах был немецким дворянином, чьи родовые поместья находились в Швабии, и где его знали как самого жестокого и наиболее кровожадного из всех приграничных властителей, известных под прозвищами «рыцари-разбойники». Эти благородные господа, вследствие того, что являлись ленниками Священной Римской Империи, почитали себя такими же полновластными государями в пределах своих владений величиною в одну квадратную милю, как и любой владетельный князь обширного доминиона. Они собирали пошлины, бросали в темницу, пытали и казнили тех, кто, как они утверждали, совершил какое-нибудь преступление в пределах их доменов. Но больше всего они заботились о расширении своих земель, для чего вели бесконечные войны друг с другом и с вольными городами Империи, нападали на торговые караваны внутри самой Германии и безжалостно их разграбляли.
Череда непрерывного зла чинимого соседям и зла в ответ, заставили Аршамбо фон Хагенбаха, одного из представителей faustrecht – так называемого «кулачного права», наконец, в преклонных летах оставить страну, где жизнь его незадалась, и поступить на службу к герцогу бургундскому, который охотно принял его как человека благородного происхождения и известной доблести, но скорее следует предположить, что герцог рассчитывал в жестоком и алчном Хагенбахе найти безжалостного, беспринципного и беспрекословного исполнителя всех своих прихотей.
Конечно бернские и золотурнские купцы тут же в один голос стали жаловаться на притеснения Хагенбаха. Пошлины на товары, провозимые через вверенное ему графство Ла Феррета, независимо от того, ввозились они или просто перевозились не покидая пределов графства, были самочинно увеличены наместником, а тех купцов, что медлили с их оплатой тут же хватали, заключали под стражу и подвергали публичному телесному наказанию. Торговые города Германии90 обратились к герцогу с жалобой на беззакония чинимые наместником Ла Ферреты и просили Его Светлость изгнать Хагенбаха, но герцог проигнорировал это прошение. Швейцарский Союз повторно обратился к герцогу (и в этом прошении уже чувствовались жесткие нотки), призывая его совершить правосудие над Хагенбахом, нарушавшим международные соглашения. Но и эти требования остались без внимания.
Наконец, Совет Конфедерации постановил отправить к герцогу официальную депутацию, о которой уже упоминалось. Один или два ее представителя были согласны с мирным и благоразумным образом мыслей Арнольда Бидермана, надеявшегося, что столь важное представительство откроет глаза герцогу на вопиющую несправедливость его наместника; прочие же делегаты не имели столь мирных намерений, изначально решив ультимативным требованием проложить путь к войне.
Арнольд Бидерман был ревностным сторонником мира, но до тех пор, пока сохранение его согласовывалось с независимостью и честью Союза. Однако молодой Филиппсон скоро заметил, что только ландман, из всего своего семейства, настроен миролюбиво. Взгляды его сыновей зависели от Рудольфа Доннерхугеля, который благодаря проявленной храбрости своих предков, приобрел в Совете родного кантона влияние редкое среди людей его возраста. Артур, ставший им добрым товарищем на охоте и всех прочих забавах, только и слышал что разговоров о предстоящей войне, представляющейся молодым людям восхитительным походом швейцарцев за доблестью и славой. Понять их романтический настрой было нетрудно, ибо подвиги их предков в войнах с немцами были весьма замечательны; а так как нынешнее поколение обладало теми же самыми могучими членами и таким же непоколебимым мужеством, то вполне естественно они надеялись на не меньший успех. Упоминая наместника Ла Ферреты, и называя его не иначе как «бургундским цепным псом» или «эльзасской собакой», они кричали, что если его не уймет сам хозяин и не прогонит, то никакой замок не спасет Аршамбо Хагенбаха от праведного гнева притесняемых им жителей Золотурна, и уж тем более Берна.
