Это застряло в памяти - Ольга Львовна Никулина
У неё полились слёзы, она утёрла их фартуком и опять заговорила:
– Чего я беспокоюся? У Зинули глаз недобрый. Как бы не накликала она на нас беду, дурища. Я за неё боюся, за неё, глупую, не за Коленьку. У него ума хватает, он крепкий, зло от него отскакивает. А она уже несколько раз проклятья ему слала. Дура, сама не понимает, чего орёт. Как бесноватая. Её весь барак уговаривает, успокаивает, унять не может. Беда, ой, беда. Закрутят её бесы, как эта ведьма, Матвевна. Накажет Матвевну Бог, не будет ей хорошо, прости меня, Господи. Ведь всем жисть сломала, дрянь. Не знаю, что и делать. В церкву пойтить? А страшно. Я давно там не была. Что я батюшке скажу? Сама большая грешница… Оборони, Господь, отведи беду от деток моих.
– Тётя Паня, у неё переходный возраст. Подрастёт, всё поймёт. Они обязательно помирятся, – пыталась успокоить её Лёля.
– Дай Бог, дай Бог! Сколько ещё ждать? А она всё злее и злее, типун ей на язык, – она всхлипнула и опять вытерла глаза фартуком. – Ты поешь, дочка, тут тебе записочка, что купить. Бабулю я уже оформила, обед ей готов. Буду убираться. А ты делай уроки. Без ученья теперя пропадёшь.
* * *
В тот день тётя Паня с особым рвением терла полы, сметала пыль, лазила по верхам, перемыла всю кухонную посуду, даже шведские и без того сияющие нержавеющей сталью кастрюли. Вошла к Лёле в комнату, отводя глаза, спросила:
– Лёль, тебе нынче в институт иттить?
– Да, сегодня газетная лексика. А что? Сбегать в аптеку? Могу.
– Нет, просто я хотела коврики у вас на балконе вытряхнуть.
– В любой момент, тётя Паня.
– Ещё поговорить хотела. Ладно, до завтра. Учися, дочка, потом поговорим.
Тогда Лёля не поняла истинных намерений тёти Пани. Наутро всё повторилось, как обычно. Все убежали на работу, Лёля осталась с тётей Паней, которая казалась более спокойной, но непривычно молчаливой. И опять спросила:
– Лёль, дочка, тебе сегодня в институт иттить?
– Сегодня две лекции и лингафон. Можно пропустить. У меня учебник есть. Дома посижу, надо сделать конспект работы Ленина, – объяснила Лёля.
Лицо тёти Пани расплылось в широкую улыбку, глазки заблестели:
– Лёль, милая, не обессудь. Всё равно пойдёшь в «Три поросёнка». Тута тебе как раз записочка с заданием оставлена. А напротив магазин «Три ступеньки». Возьми четвертинку беленькой, ладно? И какую-нибудь баночку консервов, бычков ай килек в томате, закусить. Я пока картошечку сварю. Душа болит, надо мне выпить маленько. Сделаешь, девочка? Только ни-ко-му. Денег у меня с собой нет, я тебе с получки отдам, не беспокойся.
– Сбегаю, деньги у меня есть.
Тётя Паня сказала, что, пока Лёля будет в магазине, она покормит старушку и уложит её спать.
– А потом мы с тобой посидим, – уверенно заключила она. – Я тебе ещё о себе расскажу. Жизнь у меня получилась длинная. Тебе такого, небось, никто не рассказывал.
Лёля быстро вернулась с покупками, тётя Паня расположила на кухонном столе маленькие рюмки, четвертинку водки перелили в графин, поставила тарелки с приборами, выложила кильки в томате в блюдце, положила поровну горячую картошку, смазала её маслом.
– Ну вот, теперя всё культурно. Ой, Лёля, вчера ввечеру опять скандал. Я варила вымя, прежде как на работу уйти. Хорошая еда, я потом кусочками обжариваю с луком. И как хорошо с картошечкой. А Зинуля в крик: ты же знаешь, что я не выношу этот запах, вы с Колькой это нарочно? Распахнула дверь в коридор, открыла форточку, напустила морозу. Хорошо, что Коленьки не было дома, они с твоим мужем задержалися в автомастерской. Я же не могу курицу ей каждую неделю покупать! Ладно. Сегодня утром кто-то у себя жарил селёдку. Опять крик, она не переносит запаха жареной селёдки, и как люди могут жрать такую гадость, её сейчас стошнит. И убегла даже раньше в школу, не позавтракамши. Люди едят, что им по карману, я всё время ей говорю. Будто не слышит. Ишь, барыня нашлася. Все нервы истрепала.
Лёля предложила тост за знакомство и напомнила, что тётя Паня обещала ей интересный рассказ.
– Дак я к тому и клоню. Зинуля голода настоящего не знала. После войны не доедали, но детям я всегда продукты добывала, что по карточкам – всё им отдавала, за еду помойные вёдра выносила, сортиры мыла, с чужими детями гуляла. А мои в детсадике, там хоть и скудно, но их там кормили. Как мы голодали в своей деревне в двадцати верстах от Саратова, так не приведи господи такого испытать никому. Я родилася в девятнадцатом году. Мужиков в деревне во время Германской войны поубавилось, а в тот год загоняли в Красную армию, и как начали ездить по дворам, отбирать скотину, овец, коз, даже птицу. Мамка осталася без мужа, он подался к бандитам. Они были против новой власти. Так
